Наследник приходит, чтобы восстать (ЛП) - Пеньяранда Хлоя

— Хороший меч, — заметил он. — Хотя можно подумать, что это немного не в твое…

Она бросила на него неприязненный взгляд.

— Это был подарок, и это не твое собачье дело.

Его губы растянулись в веселой усмешке, и она сдержала желание ударить его. Глупые фейри и их претенциозные, высокомерные, эгоистичные…

— Я только хотел, чтобы ты была осторожна. Не часто можно увидеть человека, особенно женщину, — он поморщился от ее пристального взгляда, — с мечом такого калибра. Тебе бы не хотелось привлекать к себе слишком много внимания.

Невысказанный смысл остался между ними:

Не давай повода разглядывать себя.

Она понимающе кивнула на эти безмолвные слова.

— Наслаждайся празднеством, Фэйт, и я надеюсь, что ты хорошо выспишься. — С этими словами он повернулся и с быстрой грацией пробрался сквозь толпу, пока она не потеряла его в отдаленной толпе гуляк.

Джейкон подкрался к ней секундой позже, и она испуганно дернулась, задаваясь вопросом, знал ли Ник каким-то образом, что он был рядом, и исчез по сигналу.

Мир все еще вращался, и когда она посмотрела в огонь, то увидела, как огненные звери прыгают и ревут, призывая ее присоединиться к ним. В ее руки была вложена холодная чашка, и она жадно выпила, отчаянно желая, чтобы в голове прояснилось.

— Давай отведу тебя домой, — сказал Джейкон, обнимая ее за талию и плечи.

Она мало что помнила о возвращении в хижину, кроме размытых тел и громкого шума, когда празднование солнцестояния шло полным ходом. В хижине она бросилась на свою койку, ее голова немного прояснилась от свежего воздуха и выпитой воды, которую продолжал давать Джейкон, но стены все еще слегка шатались.

Джейкон снял с нее плащ и сапоги, прежде чем встать над ней.

— Если ты не хочешь, чтобы я полностью раздел тебя, тебе лучше встать, — сказал он.

Она хихикнула.

— Да, пожалуйста.

Он застонал в ответ.

— Ты заноза в моей заднице, когда пьяна. — Он помог ей сесть и расшнуровал сзади платье. Он видел почти каждый дюйм ее тела много раз до этого просто потому, что это было связано с разделением такого маленького пространства.

Она повернулась к нему, как только он закончил. Ее смелое, пьяное состояние смешалось с внутренним разочарованием, когда она посмотрела в теплые карие глаза Джейкона. Ей должно было легко влюбиться в него… Было ли с ней что-то не так? Конечно, у нее были похотливые желания, и она иногда поддавалась флирту с одинокими поклонниками ночью в гостинице — когда Джейкона не было рядом, чтобы заставить ее чувствовать себя виноватой из-за этого. Она отказывалась связывать их дружбу с похотью, зная, что для него это будет означать нечто совершенно иное. Но сегодня вечером она была иррационально зла на себя за то, что не смогла ответить на его желание чего-то большего.

Импульсивно она наклонилась вперед, чтобы поцеловать его, отчаянно желая доказать, что ошибается в своих платонических чувствах. Их губы встретились лишь на мгновение, но затем он отстранился.

— Фэйт. — Он произнес ее имя как тихую мольбу.

Увидев боль в его глазах, она мгновенно пожалела о своем опрометчивом поступке. С ее стороны было эгоистично пытаться. Казалось, он тоже это знал — по крайней мере, в ее жалком подвыпившем состоянии, — но он стер свое разочарование дразнящей ухмылкой. Это облегчило ее чувство вины, когда он встал и слегка взъерошил ее волосы.

— Пьяная дурочка, — игриво пробормотал он.

Она одарила его застенчивой улыбкой, и он повернулся, чтобы выйти из их спальни и позволить ей переодеться.

Фэйт мысленно выругала себя, вставая, чтобы выскользнуть из платья, которое с глухим стуком упало на пол. Она выругалась и наклонилась, чтобы пошуршать в карманах. Она достала свои часы и положила их на боковой столик, прежде чем снова потянуться и вздохнуть с облегчением. Бутылка, которую дал ей Ник, все еще была цела.

Она быстро переоделась в ночную рубашку, а затем села на край своей койки, чтобы осмотреть маленький пузырек. Она отвинтила крышку, осторожно сняла ее и обнаружила капельницу, прикрепленную к крышке. Она понюхала его один раз и тут же отпрянула от ужасного запаха. Если бы это был яд, она бы ничего не узнала, и от этого ее затошнило. Но, как сказал Ник, какой у нее был выбор, кроме как доверять ему? Конечно, не было бы никакой причины убивать ее таким образом, когда он мог бы извлечь большую выгоду из передачи своего редкого улова королю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потом она решилась. Если бы это могло погрузить ее в глубокий сон, и ей бы ничего не снилось, она бы воспользовалась шансом на этот укол блаженства.

Прежде чем она передумала или потеряла самообладание, она сжала крышку, чтобы собрать жидкость внутри, а затем поднесла ее к языку, чтобы позволить двум каплям упасть. Она съежилась от отвратительного вкуса, затем закрыла бутылку и быстро спрятала ее под кровать, прежде чем Джейкон смог вернуться и спросить ее об этом.

Он вошел через несколько секунд и ухмыльнулся, увидев, в каком жалком состоянии она была.

Пока они лежали в мирной темноте, Фэйт наблюдала, как пыль танцует в воздухе там, где лунный свет заливал комнату. Ее начало клонить в сон, но она не была уверена, было ли это из-за алкоголя или чудо-тоник Ника начал действовать.

— Лумариас, — пробормотала она, ее веки внезапно почувствовали, как будто они весили тонну. Она услышала, как шевельнулась подушка Джейкона, когда он повернул к ней голову. — Мой меч — я назову его Лумариас.

ГЛАВА 7

На следующее утро после празднования солнцестояния Фэйт проснулась и обнаружила, что кровать Джейкона уже пуста, и была потрясена, когда, нащупав свои выброшенные карманные часы, обнаружила, что уже перевалило за полдень. Она, естественно, пришла в сознание. Она проспала все свое похмелье и даже чувствовала себя отдохнувшей.

Фэйт никогда раньше не чувствовала себя такой бодрой после целой ночи спокойного отдыха. Впервые она не обнаружила себя ни в одном сне или кошмаре, а вместо этого провалилась в темную яму блаженного, глубокого сна.

Она спала одинаково в течение следующих семи ночей подряд, регулярно принимая капли, которые дал ей ее маловероятный спаситель-фейри. Целую неделю спустя она излучала энергию. Даже Джейкон и Мари прокомментировали ее яркое изменение.

Но ее капли были на исходе, оставалась всего одна или две дозы. Она высматривала Ника с тех пор, как содержимое опустело до половины. До сих пор его не было видно ни в дневных, ни в ночных патрулях, и она начала паниковать.

Фэйт нуждалась в каплях. Они давали ей единственную надежду на защиту от самой себя. Она принимала бы их каждую ночь до конца своей жизни, если бы ей пришлось. В конце концов, она не могла рисковать случайно забрести в чей-либо разум — если это было то, что означала ее способность — и, что еще лучше, никто не мог войти в ее разум.

Ей нужно было попросить у Ника еще или узнать, где она сама может купить капли.

Когда рабочий день закончился, она направилась обратно в хижину и обнаружила, что Джейкон уже вернулся. Он склонился над столом на кухне, поглощая миску тушеного мяса с ломтиком хлеба. Он кивнул ей, чтобы она тоже присоединилась к нему.

— Ты готовил? — Она приподняла бровь, усаживаясь напротив и устраиваясь поудобнее.

Он усмехнулся.

— Не совсем так. У миссис Банзен были остатки, которые она настояла, чтобы я взял с собой.

Жена фермера была доброй женщиной и предлагала им еду всякий раз, когда у нее было что-то лишнее, что могло испортиться, обычно в виде холодных пирогов и мяса. Теплая еда была желанным угощением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я думаю, что пойду сегодня вечером на площадь, еще немного поболтаю с Лумариасом, — сказала Фэйт после нескольких глотков.

Плечи Джейкона поникли.

— Мы бываем там каждую ночь после солнцестояния, — пожаловался он.

Так и было, и хотя она наслаждалась каждой минутой практики со своим новым клинком, Фэйт никогда не говорила ему о настоящей причине, по которой она настаивала на том, чтобы ходить туда каждую ночь. Она хотела посмотреть, сможет ли она заметить Ника в ночных патрулях. Она заставляла их оставаться до полуночи почти каждую ночь, но, к ее ужасу, его по-прежнему не было видно.