Мы жили среди бауле - Гржимек Бернгард

Герберт не был охотником. Поэтому легко представить себе его испуг, когда, обернувшись, он увидел позади себя в кустах голову другого бегемота! Он снова выстрелил и снова напрасно: второй бегемот тоже был мёртв. Впоследствии удалось выяснить, что здесь произошло. Охотник ранил бегемота-самца, и тот замертво упал на месте, где его настигла пуля. Самку же он ранил только в спину. Она вернулась и нанесла обидчику страшный удар клыком, вспоров ему при этом живот. Однако после этого она тоже далеко не ушла: свалилась замертво.

У людей Герберта не было с собой перевязочных материалов, поэтому они просто запихали вывалившиеся внутренности назад в брюшную полость, затянули лианами, положили раненого на наскоро изготовленные носилки и принесли в лагерь. Там они разорвали несколько простынёй на бинты и, перевязав несчастного, так и не пришедшего в сознание, понесли в ближайшее поселение, где имелся врач. Но донести его туда живым им не удалось: он скончался ещё по дороге.

Недалеко от места, где лежали убитые бегемоты, бегал детёныш. Герберту со своими людьми удалось изловить его и привезти на плантацию. Его даже пытались выкормить молоком. Но молока было мало, и спустя два дня детёныш умер. А туши взрослых бегемотов притащили в лагерь африканских рабочих. Сделать это было совсем не просто: пришлось вырубать в лесу специальный проход, на что потребовалось целых три дня. Так что к моменту, когда мясо поступило в распоряжение рабочих, от него уже воняло так, что запах доносился аж до дома Герберта, находящегося в двух километрах от лагеря. Тем не менее африканцы ели его в течение почти двух недель. А вдова охотника с тремя детьми получила от «патрона» 200 франков (что па сегодня соответствует пяти маркам)…

Что же касается Герберта, между прочим выходца из Германии, то у него всё, как говорится, «о'кей». Дела его идут хорошо, он удачно женился па мулатке — дочери европейца и африканки. Зовут её Луиза. Она хороша собой, воспитанна, получила образование в миссионерской школе. Отличная хозяйка и весьма деятельно принимает участие во всех делах мужа. Преимущество её перед европейскими жёнами заключается в том, что она говорит на нескольких языках местных племён. Очень удачная жена, ничего не скажешь!

Вот так я иду и размышляю на все эти темы, стараясь не замечать изнуряющей жары, боли от вероятного фурункула и гвоздя в сапоге… Но терпение моё на исходе.

Наконец проводник кричит: «Бандама!» — и указывает рукой на полосу леса впереди. Слава тебе господи, добрались. Вот она, широкая река, отвесные берега которой обрамляет узкая полоса леса и кустарника. Однако мы не идём к ней напрямик — тут нет прохода, поэтому вынуждены идти дальше, вдоль прибрежной полосы леса, в каких-нибудь тридцати метрах от неё, всё по той же голой, знойной степи. Вот кошмар! Проходят ещё томительные полчаса, и мы наталкиваемся наконец на тропинку, ведущую к воде. Наш проводник останавливается, указывает на неё и произносит:

— Нию-сю!

На языке бауле это означает «речной слои». По-немецки это животное называется «речная лошадь» (Fluflpferd). Оба названия весьма неудачны, потому что бегемот отнюдь не родия ни слону, ни лошади. Это скорее родич свиньи.

Тропинка, на которой мы стоим, действительно протоптана не людьми, а бегемотами. Она ведёт от самого берега, напрямик, через прибрежный лесок в степь. Примерно через 80 метров она разветвляется, и оба её конца теряются где-то вдали. В одном месте трава сильно помята: здесь животные недавно отдыхали. Мы идём по «бегемочьей» тропе к реке. Внезапно она резко обрывается и спускается по почти вертикальному пятнадцатиметровому обрыву вниз, к воде. Тропа втоптана в почву так глубоко, что образовалось нечто вроде узкой ложбины. Какое бессчётное число поколений бегемотов протоптало её здесь за многие столетия! Трудно даже представить себе, как эдакие махины, весом в 20–30 центнеров, могут спускаться и взбираться по такой крутизне! Тут и там тропу пересекают толстые корни деревьев, возвышаясь над ней иногда до полуметра, и тогда их приходится перешагивать. Там, где дорога ведёт резко вниз, в каменистую почву «врезаны» как бы короткие ступеньки: их тоже пробили бегемоты своими мощными ногами, снабжёнными копытами. В узком, тесном проходе бегемотам приходится ставить ноги близко одну возле другой, и поэтому на дне тропы отчётливо видны две широкие колеи с узкой перемычкой посередине.

— Да они же прямо настоящие скалолазы — эти бегемоты! — думал я в то время, как неуклюже спускался по их отвесной троне. Тут-то мне впервые и пришла в голову мысль, что мы можем у себя в зоопарке значительно увеличить объём бассейна для бегемота, упразднив широкие ступени, ведущие в воду. Спуск можно сделать гораздо круче, а ступени — короче.

Вот по этой головокружительной «бегемочьей тропе» мы и спускались вниз к реке, скользя, спотыкаясь и цепляясь за корни и ветки, чтобы не упасть. Внизу мы тихонько садимся у самой воды и ждём. Главное — не шуметь. Однако тишину то и дело нарушают огромные птицы-носороги, с их длинными загнутыми клювами, шумно перелетая с одной вершины дерева на другую, а то и пересекая реку. Шум во время их полёта происходит от того, что маховые перья на их крыльях расположены так, что образуют большие зазоры, сквозь которые во время полёта со свистом прорывается воздух. Иногда прямо кажется, что по лесу мчится паровоз…

По заверению нашего проводника, охотника из последней посещённой нами деревни, бегемоты встречаются именно в этом отрезке реки. Он знает это точно, поэтому пас сюда и привёл. Кстати, он единственный среди наших провожатых, кто говорит по-французски. Так что с ним можно общаться. И если действительно бегемоты здесь на самом деле водятся, то мы их сейчас непременно увидим — в этом я уверен. Потому что бегемоты, или гиппо (как их ещё называют от слова «гиппопотам»), — водные животные; дом их — река, там они живут, а на берег выходят только пастись. Притом у каждого семейства бегемотов — свой отрезок реки, который они считают своей собственностью, своей законной территорией. За её пределами начинаются уже владения следующей семьи, и туда заплывать нельзя. Строжайше запрещено. Пастись бегемоты выходят только по ночам. При этом они пользуются как раз этими тропами, по которым мы с таким трудом спускались. Ведёт каждая тропа на постоянное «пастбище» данной семьи, куда доступ особям из другого «клана» тоже воспрещён. Ведь животные в природных условиях отнюдь не бегают как попало и куда попало. У них обычно твёрдо установленные участки, границы которых помечены и переступать которые не рекомендуется, потому что пограничные владения «принадлежат» уже другим животным того же вида. Так что у них наблюдается нечто похожее на погранзаставы, с их таможнями и паспортами… Только бегемоты в отличие от нас маркируют границы своих владений пахучими метками. Делается это так: вертя своим коротким хвостом, словно пропеллером, самцы разбрасывают испражнения в радиусе нескольких метров; с этой же целью используется и моча, которую самец с силой выбрызгивает назад, орошая ею кустарник и траву. Так что каждый пришлый бегемот без труда может «прочесть»: «Это место занято!» В случае если пришелец, несмотря па предупреждение, пытается остаться, ему предстоит выдержать кровопролитные бои с «законными» владельцами территории.