Н 6 (СИ) - Ратманов Денис

— Значит, быстро заселяемся, и — в город, — резюмировал Сан Саныч, глядя на часы. Сейчас полпятого, рынок до шести. Пошли, пошли на выход!

Автобус припарковался возле типичной советской гостиницы: внизу колоннада, сверху — ну просто какая-то общага, и мы не пошли — ломанулись на выход.

Некоторое время потребовалось, чтобы нас зарегистрировали в гостинице и выдали ключи. Потом — бегом на второй этаж, бросить вещи и — наслаждаться местным колоритом. Уж рынок-то должен удивить!

Мы с Погосяном, с которым меня поселили, выбежали первыми. Мика аж пританцовывал от нетерпения, вертел головой, жадно втягивал теплый воздух. Казалось, он его ест ртом и носом. Мы даже толстовки не надели, и после плюс пяти для нас это был температурный шок.

— Тепло, как дома, — грустно сказал Мика. — Но у нас лучше. Такие горы! А тут — унылые…

Погосян, глядящий на выход из гостиницы, вдруг замолчал, глаза его сделались бархатными, он заулыбался. Вскоре стала ясна причина его радости: к нам вышла Дарина. С сомнением посмотрела на свое отражение в стекле, огладила длинную серую юбку ниже колен.

— Как думаете, так не сильно откровенно? А то я прочла, что у мусульман нельзя короткое, прозрачное и брюки.

— Мы тебя защитим от похотливых узбеков! — пообещал Погосян.

Я кивнул на проходящую мимо узбечку в коротком сарафане.

— Посмотри. Мы находимся в советском городе, тут нормальные советские люди. Откуда у тебя такая информация?

— Подруга рассказывала, как съездила в Азербайджанскую ССР, и ее там чуть не…

— А нечего по аулам лазать, — сказал из-за ее спины подошедший Матвеич. — Там можно нарваться, да. Еще не повывели предрассудки. А в городах — нормальные продвинутые люди.

Дарина обернулась, встала между мной и Погосяном.

— Уж поверь, мы много где побывали. — Колесо проводил взглядом ту самую узбечку, вздохнул: — Какая! Восточные красавицы — моя слабость. Глаза у них черные, глубокие, падаешь и тонешь, тонешь…

К Дарине все привыкли и воспринимали ее как своего парня, да и она пообвыклась, не тушевалась при ветеранах, хоть и обращалась к ним на «вы».

— Василий, — она взглядом указала на грудастую даму, направляющуюся к гостинице, — посмотри, какие г… глаза! Точно четыре карата, а то и пять!

Погосян хохотнул. Дама яркая, ничего не скажешь: белая кожа, миндалевидные глаза, правильный овал лица. Не узбечка, скорее крымская татарка, их депортировали сюда после войны, и они прижились, не все уехали на историческую родину, когда стало можно. Даже Клыкова дама заинтересовала — он аж рот открыл.

— Давайте Роману скинемся на одноразовую подругу? — предложил Колесо.

Клыков одарил его недобрым взглядом и промолчал.

Не прошло и десяти минут, как у входа в гостиницу собрались все. Я думал, мы поедем на том же автобусе, что нас привез и стоял неподалеку, но Матвеич хлопнул в ладоши и объявил:

— Ну что? Пошли?

— Пешком? — удивился Гусак. — А по центру пошариться?

— Мы и так в центре, болван, — осадил его Думченко.

— Нам только парк пройти — и будет рынок, — объяснил Матвеич и зашагал прочь, возглавив стадо.

В парке пахло шашлыком, гуляющие пели песни, бегали друг за другом детишки с красными флажками — только и мелькали белые, черные, рыжие макушки. Детей развлекал робот в костюме из коробок, покрашенных серебрянкой.

Вдоль дорожек стояли столики с пирожками, самсой, чебуреками и даже — передвижные мангалы, где шашлыки с шипением роняли сок на угли. От ароматов кружилась голова, желудок ревел, перекрывая музыку.

Насколько Рига отличалась от привычных городов, и до чего-же все понятно здесь! Хотя казалось бы — Узбекистан! Но тут почти как дома, только теплее.

В стороне от торговцев едой бил фонтан, оккупированный детьми и старушками, что кормили голубей, а на газоне, завидев добычу, притаился матерый рыжий котяра, которого наш фотограф заприметил и стал на него фотоохотиться.

Из всех гуляющих только старухи и были в национальной одежде: цветастых рубахах до колен и такого же цвета брюках. В тени платана дремал сидящий в тачке старик в тюбетейке.

Парни сразу же налетели на еду, набрали пирожков и принялись на ходу жевать, а Погосян восхищался:

— По пятьдесят копеек! Ваще даром! А вкусные, что капец!

— Не нажираться! — орал Димидко, осознавший свою ошибку. — А то завтра на унитазе будете сидеть!

— До рынка потерпите, — уговаривал всех Матвеич.

Гребко вспомнил старинные приключения:

— А помните, как мы в Тбилиси всем основным составом вот так же обожрались, а потом в больничку угодили? Я, пожалуй, воздержусь.

Димидко взбледнул, сглотнул слюну, но голодающие уже дорвались до еды. Оставалось надеяться, что все обойдется. Даже мне как-то тревожно стало.

Рынок был огромен. Но вместо базара с коврами, котлами и фруктами нам предстал обычный советский рынок под крышей на опорах, и с бетонными прилавками. На периферии громоздились лавки с едой, фруктами, мясом, в том числе — свининой, и кафе. Но больше тут было уличных торговцев, которые готовили под открытым небом. Покупатели рассаживались за столики, в изобилии расставленные вокруг, и из картонных одноразовых тарелок уплетали плов, шашлык, чебуреки, какие-то котлеты, которые жарились прямо на шампурах.

Погосян остановился возле прилавка и вытаращился, открыв рот, на деревянные тарелки. Когда я подошел поближе, то понял, что это не сувениры, а лепешки — огромные, с золотистой корочкой, чуть присыпанные кунжутом и украшенные разным орнаментом.

— Какие… — умилилась Дарина, — я б такую есть не смогла, на стену повесила бы.

Продавщица-узбечка улыбнулась и принялась нахваливать свой товар. Ее пытался перекричать парень, у которого лепешки такие же красивые, но дешевле на целых две копейки! Завидев толпу голодных футболистов, рынок всполошился, и каждый торговец пытался соблазнить нас скидками.

Гусак купил лепешку и принялся хрустеть не запивая. Дарина и себе взяла такую, уставилась на нее, не решаясь разрушить красоту. Обратилась к продавщице:

— До чего же красиво! Никогда такого не видела.

Фотограф Олег сновал между рядами и без устали фотографировал. Вот мы с лепешками. Вот мы — с улыбчивыми узбеками в тюбетейках.

Вот мы ужинаем на столиками под открытым небом. Я взял плов, остальные предпочли шашлык, Димидко с Матвеичем — те самые котлеты на шампурах. Потом на моем столе, который я делил с Погосяном, Клыковым и Дариной, появились овощи, жареные на гриле, огурцы-помидоры и горы зелени.

Это было божественно! Колесо прав — истинный и многократный гастрономический оргазм.

Из-за столов мы не вышли — выкатились. Не удержались, набрали с собой еды и еще лепешек и переместились к сувенирным лавкам, где продавался чай, чайная посуда, посуда ручной работы и — наконец-то! — хваленые узбекские ковры, тюбетейки и национальные наряды.

И опять фотосессия, а потом — покупка сувениров.

Думченко приобрел глиняного улыбающегося узбека, больше похожего на украинского казака, раскрашенного в стиле гжель. Погосян соблазнился тюбетейкой, Гусак тоже не удержался. Гребко купил чайный сервис — его жена любительница чаепитий. Матвеич набрал магнитов и раздал нам. Гусаку подарил тот, что был с верблюдом.

— Ты горбатого хотел? Вот тебе.

Дарине достался магнит с руинами древнего города, возле которого построили Фергану. Мне — Омар Хайям. Вспомнился Микроб, поэт наш, и я купил такого же для него.

Погосян раскошелился на кальян и принадлежности.

— Давайте сегодня подымим, приглашаю! — радостно воскликнул он, глядя в основном на Дарину.

— Я тебе подымлю! — погрозил пальцем Димидко.

После рынка мы, навьюченные едой, решили посидеть в пригламуренном кафе, в котором обнаружился банкетный зал с огромным столом, где мы поместимся всем составом.

На стене висела плазма, где футбольный эксперт, то ли русский, то ли татарин, говорил:

— Я уверен, что участь гостей предрешена. У нас сильная команда, им не выстоять…