Зеленый луч - Леонид Соболев

- Ты чему?

- Мыслям...

- А именно?

- Так их разве расскажешь? - засмеялся Алеша и повернул к отцу оживленное лицо. - Ну вот у тебя бывает так, что все вдруг сразу понятно и ясно? Будто как сейчас: ударило солнце в муравейник - он и виден, а не ударило бы - так и проедешь мимо...

- Чтобы все понятно, этого не бывало, - улыбнулся отец, - а кой о чем догадываться случалось... Только, конечно, не вдруг.

- Нет, именно вдруг, - упрямо повторил Алеша, - именно вдруг... Мучился-мучился человек, думал-думал, колебался, не знал, как решить... И вдруг - раз! - и открылось... И оказывается, все очень просто... А главное ясно! Так ясно, так легко, что прямо кричать хочется! - И он в самом деле закричал звонко и счастливо.

Конь под ним шарахнулся, и Сергей Петрович, сдерживая своего, засмеялся, любуясь сыном: такое откровенное счастье было на его загорелом лице, так блестели глаза и такая решимость была во всем его тонком и хрупком, еще не сложившемся теле, наклонившемся в седле, что казалось, дай только волю - и ударит Алеша коня и умчится к видимой ему одному далекой и прекрасной цели, только что открывшейся для него, не понимая, что цель эта просто юношеская мечта, привидевшаяся в горячке воображения, мираж, который растает в воздухе, едва заведет человека в пустыню, где тот долго будет оглядываться и искать, что же так прекрасно и сильно манило его к себе и что завлекло его сюда... Сергей Петрович любил в сыне эту способность мгновенно загораться, по в глубине души считал ее опасной чертой характера, могущей быть причиной многих жизненных ошибок.

- Эк тебя надирает! - сказал Сергей Петрович, все еще улыбаясь. Счастливый у тебя возраст... Ну ладно, как говорится, "простим горячке юных лет и юный жар и юный бред"... Только имей в виду: такому наитию, брат, грош цена. Решение должно в самом человеке созреть, а не с неба свалиться.

- Да ты не понимаешь! - досадливо отмахнулся Алеша. - Я и не говорю, что с неба. Конечно, человек перед этим долго думал и мучился, а тут... Скачок, понимаешь? - добавил он важно. - Переход количества в качество...

- Вон что! Тогда понятно, - так же важно ответил отец. - И какой же в тебе произошел скачок?

Он спросил совершенно серьезным тоном, но в глазах его Алеша увидел искорки смеха, и это его подхлестнуло: неужели отец все еще считает его мальчиком, неспособным к раздумьям, колебаниям и решениям?! И неожиданно для самого себя Алеша заговорил о том, что "открылось" ему в Севастополе на палубе крейсера.

Сергей Петрович слушал его, не прерывая и даже не поворачивая к нему лица. Опустив голову и глядя прямо перед собой меж прядающими ушами коня, он молча следил за тем внезапным потоком слов, который вырвался наконец из самого сердца Алеши. Это были удивительные слова мечты и надежды, исполненные юношеской горячности и одержимости, целая поэма о море, кораблях и орудиях, развернутый трактат о воинском долге мужчины, страстное исповедание веры в свое призвание. Алеша говорил негромко и взволнованно, устремив взгляд в полумрак бора, будто видел в нем мерещившиеся ему просторы. И, только выложив все и закончив тем, что жизненный путь избран им навсегда и что путь этот - военный флот, Алеша повернулся к отцу.

И тогда острая жалость стиснула его сердце: у Сергея Петровича, ссутулившегося в седле, был совсем несчастный вид. Минуты две они ехали молча, только легкий треск сухих игл под копытами, пофыркивание коней да позвякивание стремян нарушали тишину леса. Алеша проклинал в душе и эту тишину, настроившую его на откровенность, и солнечные пятна, напомнившие о прекрасном и легком чувстве там, на палубе крейсера, когда ему вдруг все "открылось". Оживление его как рукой сняло, и он ехал, молчаливо мучаясь: зря завел он этот разговор, все отлично обошлось бы как-нибудь само собой, со временем, и не было бы у отца этого убитого вида, который хуже всякого гнева и крика... Алеша уже готов был сказать какие-то ласковые слова, чтобы поддержать отца, который, несомненно, очень тяжело переживает эту новость, когда тот, по-прежнему глядя между ушами коня, негромко сказал:

- Так, брат... Выходит, ты и в самом деле вырос... Рановато, конечно, в пятнадцать лет всю свою судьбу решать, но против рожна, видно, не попрешь... Значит, решил ты всерьез?

- Да, - виновато сказал Алеша.

- Ну что ж. Дело твое. У меня к тебе один только вопрос: ты вполне уверен, что тянет тебя именно военный флот?

- Вполне, - сказал Алеша, собрав всю свою убежденность.

- А не море?

- Что - море? - спросил Алеша, настораживаясь: все, что, казалось, бесследно исчезло в Севастополе, - океаны, плавания, словом, "зеленый луч", - снова встало перед ним. Походило, будто отец подслушал самые тайные (и самые грозные) его сомнения.

- Ну, море. Просто море. Вода, волны, простор, путешествия. Стихия заманчивая и прекрасная, такой и впрямь можно увлечься.

- Ну и море, конечно... Нельзя быть военным моряком и не любить моря: это одно и то же...

- Теперь ты меня не понимаешь, - серьезно сказал отец и впервые поднял на него взгляд. - Я хочу знать, хорошо ли ты в себе разобрался, что именно тебя привлекает. Может, просто-напросто тебе плавать хочется? По морям побродить, мир посмотреть, а?

- Видишь ли... - смутился Алеша и тут же нагнулся подтянуть стремя. До Севастополя я и сам путался... наверное, потому, что военные корабли только на картинках видал... А там... Ну, я ж тебе только что говорил: это совсем-совсем особое чувство...

Он наконец выпрямился, подняв покрасневшее не то от натуги, не то от смущения лицо, и закончил, уже овладев собой:

- Теперь-то я твердо знаю: именно военные корабли... И потом, ты сам подумай: ну, пойду я в Совторгфлот, похожу по океанам, привыкну к торговому пароходу, полюблю его, а война бахнет - и пожалуйте бриться... Нет уж, раз все равно воевать придется, так лучше заранее научиться как... И лучше воевать на море, чем в пехоте, верно ведь?

Алеша залпом выложил свои последние доводы, но Сергей Петрович на них не ответил. Он снова уставился взглядом меж ушей коня, на этот раз тихонько насвистывая, что означало у него сдерживаемое раздражение. Потом горько усмехнулся:

- Н-да... Прямо, брат, как в сказке: и все прялки во дворце попрятали, и прясть во всем царстве запретили, а дочка сама веретено нашла, укололась и папаше все-таки на сто лет компот устроила... - Он помолчал и вздохнул. Одно мне удивительно: откуда в тебе этот интерес к войне взялся? В городе ты его набрался, что ли? В школе или в пионеротряде?

Алеша обиделся.

- Что значит набрался? - сказал он, чувствуя, что начинается спор, который ни к чему не приведет. - Фашисты все равно нападут - рано или поздно, это ясно всем, кроме тебя. Война же обязательно будет.