Не лучший день хирурга Панкратова - Александр Корчак

– Еще одно замечание, и я попрошу кого-нибудь другого из дежурной бригады сделать вместо вас доклад, – резко заметил Сергунов. – Похоже, что вы действительно все силы отдали этому дежурству. – Аудитория довольно захихикала.

– Все, все, – бодрым голосом произнес доктор Линьков. Похоже, что и он окончательно проснулся. Задумался, как бы вспоминая, на чем он остановился.

– Так, мы внимательно слушаем вас, – подогнал его Сергунов.

– Этот больной, который с гангреной, – опять занудил Линьков, – он крайне тяжелый – анаэробная инфекция, гангрена.

– Вы нам уже об этом повествовали, скажите хотя бы хоть что-нибудь о лечении, – еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, прервал его Сергунов. При этом он посмотрел на него, как удав на кролика.

С обидой в голосе, как бы не понимая его, доктор Линьков продолжал:

– Я и говорю. Всего внутривенно введено около трех литров жидкости – глюкоза, физиологический раствор, белки. Сразу же начата антибактериальная терапия, витаминотерапия, введена разовая доза противогангренозной сыворотки. Да еще введен и иммуноглобулин. – Он, как и следовало по сюжету, развел руками. – Вот, в общем, и все. А вы говорите, не считать, – опять обиженно произнес он.

– По-моему, он действительно проснулся и на сей раз доложил более-менее четко, – шепнул Сергунов главному врачу. Тот кивнул.

– Сейчас больной находится в отстойнике, – бодренько продолжил доктор Линьков, ободренный поддерживающим киванием главного врача. При этом, к всеобщему удовольствию присутствующих, он схватился за нос, сообщив: – Туда сейчас не войдешь, запах на все приемное отделение. А в конце резюмировал: – Я думаю, его не надо оперировать, операцию он не перенесет. – И снова развел руками и тяжело вздохнул. Слышно было, как заведующий вторым хирургическим отделением, доктор Лившиц, иронически спросил с места:

– Это вы сами решили или вам кто-то подсказал? – Не услышав ответа, он заметил: – Такие вопросы, как правило, решаются коллегиально, консилиумом.

– Да и я об этом же, – моментально согласился Линьков. -Действительно, надо бы устроить консилиум, больной очень тяжелый.

Сергунов опять нагнулся к главному врачу, что-то прошептал ему и встал:

– Ну что ж, прислушаемся к вашему совету, не так часто от вас можно услышать что-то дельное.

За ним поднялся Дмитрий Дмитриевич:

– Я прошу прямо сейчас вас, – обратился он к доктору Сергунову, – вас, доктор Линьков, и лечащего врача спуститься с нами в приемное отделение. Необходимо, не откладывая, сейчас же решить, что с этим больным делать. Да, найдите, пожалуйста, Андрея Викторовича, скажите, что мы его ждем у больного. А вас, Марк Борисович, – он обратился к заведующему вторым хирургическим отделением, – прошу вас, продолжайте конференцию. Если у кого возникнут проблемы, жду у себя в кабинете сразу же после консилиума.

Снова alma mater и снова проблемы

Идя по слякоти и холоду, когда за воротник задувает ветром дождь, в ногах – холодно и влажно, а на душе кошки скребут, Панкратов задумался. И мысли, конечно же, лезли в голову такие же неприятные и скользкие, как и все, что теперь окружало его. Он поднял воротник, вначале стараясь тщательно обходить лужи и дефекты в асфальте. А когда понял, что все равно промок, пошел уже напрямик, без всякого разбора, дабы побыстрее добраться до пункта своего сегодняшнего окончательного назначения. Где будет тепло и можно наконец переобуться.

На его счастье слишком далеко уйти в своих неприятных мыслях ему не удалось. Его окликнул знакомый голос:

– Андрей Викторович, осторожно, лужа! Во даешь, никого и ничего не видишь вокруг, прешь, как танк. Ноженьки бы пожалел, промочишь. – Андрей по голосу узнал своего товарища патологоанатома Марка Владимировича.

– Уже промочил. – Панкратов поднял голову и увидел патологоанатома, стоящего под зонтиком, да еще под низким карнизом входа в отделение, где он служил заведующим. Марк был старше его лет на пятнадцать. Но, несмотря на разницу в возрасте, они были дружны.

– И откуда и куда ты изволишь двигать в столь ранний час?

– Да, – Панкратов неопределенно махнул, – нахожусь между небом и землей.

– Значит, порхаешь еще. Совсем не плохо для нашего не улыбчивого времени. Иди ко мне под зонт, чего уж зазря мокнуть.

– Спасибо, не буду задерживаться, слишком много дел ждет.

– Всех дел не переделаешь, хотя и нужно стремиться к этому. Так тебя в школе учили?

– Именно.

– Так, неправильно тебя учили.

– Это почему же? – нехотя выдавил из себя Андрей.

– Ты, Андрюша, все грязь месишь да по клиникам шастаешь, как почтальон какой-нибудь. А тебе замес уже нужно делать, сидючи в уютном кресле, да в теплом кабинетике. Ты же заведующий отделением, большой хирург. Гоняй своих подчиненных, чего ты их бережешь? Тебе командовать надо да ноги в тепле держать. А ты в мокрых ботинках бегаешь.

– Да ладно, скажи лучше, как ты сам?

– Я то? А что я? Мои жмурики-ханурики тихо лежат, не кричат, не стонут. Ничего не требуют. И жалоб, естественно, не пишут. Не то что твои пациенты. Живем мы тихо, мирно, никого не трогаем...

– И примус починяем? Так, что ли? – закончил Андрей.

– Точно. Откуда ты все знаешь? – Они оба улыбнулись.

Андрей иногда заходил в его унылое учреждение. Чаще свои визиты совершал по необходимости, когда Марк осуществлял вскрытие кого-то из его бывших больных, если диагноз был неясен. В таких случаях он уже никому не доверял из коллег, сам шел на вскрытие. Ну, а Марк всегда был рад ему. Он был дотошным патологоанатомом и любил отгадывать загадки, которые иногда ставили перед ним природа, а чаще врачи. И не было такого случая, когда бы он не дознавался, отчего и почему больной покинул этот мир. Тем самым подтверждая хорошо известную истину, что патологоанатом – лучший диагност. Вот почему Андрей иногда говорил ему; «Я даже не знаю, кому ты больше рад, мне или непонятно от чего умершему пациенту». Марк был человеком начитанным, много знал, и с ним всегда было интересно проводить время, даже в этом малоприятном заведении.

Нередко после очередного вскрытия он затягивал Андрея к себе в кабинет, где готовил кофе, причем действительно на примусе. А когда у Андрея не было напряженки на работе, они выпивали коньячку и вели долгие, весьма плодотворные беседы по различным философским проблемам – о Боге, религии и, естественно, о жизни и любви. И в маленьком полутемном кабинете Марка, заставленном скелетами и многочисленными заспиртованными препаратами, органами и даже целыми, еще не родившимися человечками, эти темы приобретали особый, как бы документированный смысл.

– Может, зайдешь ко мне? – пригласил его Марк. – Давно не виделись.

– Если давно, то в нашем случае хорошо. Это значит, что давно не умирали у меня больные с непонятным диагнозом, да и, кстати, с понятным, тоже. Слава тебе господи, – поблагодарил он Всевышнего. – Насчет того, что хорошо, что тебя давно не видел, я, конечно, Марк, шучу. А то обидишься и не нальешь больше коньяку. Лучше ты ко мне заходи через неделю, ровно в пять.

– Чего?

– Здравствуй, приехали. Я тебе две недели назад говорил об этом, апробация у меня, забыл уже. Aprobatio, напоминаю, с латыни обозначает: утверждать, признавать, то есть, в конце концов, одобрять мою работу. Приходи обязательно, одобришь. Выступать не принуждаю, хотя с удовольствием бы послушал эрудированного человека, каковым, свидетельствую, ты являешься. По крайней мере, одна глава моей диссертации написана под твоим чутким руководством. За это я тебя официально поблагодарю на официальной защите. Если по каким-то причинам не сможешь прийти к пяти, милости просим, будем апробировать чуть позже напитки в кафе «Синичка». Если и туда не придешь, тогда обижусь. Так что до встречи на любой выбранной тобой территории. Я поскакал.

Марк открыл дверь в свою покойницкую, как ее называл Андрей, и исчез среди своих молчаливых клиентов. Официально же это учреждение называлось: патологоанатомическое отделение и кафедра патологоанатомии медицинского института. Ну, а Андрей поплелся, а вовсе и не поскакал, как он изволил выразиться, навстречу своим нерешенным проблемам.

Как всегда, у входа в отделение Панкратова поджидала толпа из сотрудников, больных и их родственников. Все накинулись разом. Кто-то из сотрудников просил посмотреть маму, кто-то пытался быстро на ходу решить рабочие проблемы, один жаловался, другой благодарил. Многие интересовались предстоящей защитой. И он без разбора звал всех в «Синичку», где уже был заказан банкет.

Улыбки, рукопожатия. Тут Панкратов знал всех, да и его знали. Не работа – дом родной. Заодно – и соковыжималка. «Ведь уже более двадцати лет я здесь...» – думал Панкратов, подписывая сестре-хозяйке ведомость по дежурствам.

Он научился решать вопросы, не углубляясь в суть дела, продолжая думать о своем. Но лишь только возникало в неразберихе дел нечто серьезное, моментально настораживался. Андрей чувствовал себя китом, процеживающим тонны воды ради питательного планктона. Часть больных он сразу же отправил в приемное отделение, объяснив: