Приключения очаровательного негодяя. Альмен и стрекозы - Мартин Сутер

За четверть часа до того, как он обычно просыпался в свою сиесту, Альмен встал, пошел в библиотеку и сел к роялю, который новым стоил восемьдесят тысяч франков.

Для начала он взял несколько своих неряшливых аккордов, потом достал со стеллажа ноты и сыграл, поначалу с запинками, потом все увереннее, ноктюрн Шопена. У него было чувство, что он еще никогда не играл так хорошо. Как будто он играл сейчас за свою жизнь. Или по меньшей мере за свой рояль.

Когда отзвучали последние такты, он некоторое время сидел, потерявшись в своих мыслях, потом аккуратно покрыл клавиши фетром, опустил крышку и направился к тому месту стеллажа, где стояла его стрекозиная вазочка. В золотом свете позднего осеннего дня она была неотразимо прекрасна.

Сколько она могла стоить? Наверняка больше, чем все, что он до сих пор относил Таннеру. Его чувство подсказывало ему, что с этой вещью он переходит в совсем другую лигу.

А вдруг отец Жоэли заметил пропажу и заявил о похищении? И если да, то разослала ли полиция торговцам антиквариатом фотографию с грифом «разыскивается»?

Он сделал то, чего не намеревался делать никогда: позвонил Жоэли.

— Ну что, по-прежнему одна в большом одиноком доме? — спросил он, когда она взяла трубку.

Она истолковала это по-своему и ответила:

— Даже если бы мой отец был здесь, это не помешало бы тебе зайти. Он не ханжа.

Поскольку он не сразу нашелся, что сказать на это, она быстро добавила:

— Но его нет.

Альмен узнал то, что хотел знать, и искал возможность закончить разговор, не взяв на себя никаких обязательств. Но так легко отделаться ему не удалось.

— Мужчины, — сказала она, — которые на следующий день все еще тут, а через день звонят, либо нацелились на мои деньги, либо влюбились в меня. То, как ты живешь, подсказывает мне, что это не деньги, нет.

Тактически было бы неправильно возражать ей. Он зашел так далеко, что пригласил ее на следующий вечер на Променад. Притом что там ситуация с его кредитом была в настоящий момент более чем напряженная.

4

— Думаю, у меня есть для тебя кое-что особенное, Джек.

Альмен раскрыл кейс и достал из него сверток, развернул вазочку со стрекозой и поставил ее на полированную столешницу.

Таннер посмотрел на вазочку, потом на Альмена, потом снова на вазочку и сказал:

— Садись.

Альмен опустился на диван и закинул ногу на ногу.

Таннер бережно взял вазочку со стола, оглядел ее со всех сторон, нежно погладил кончиками пальцев и посмотрел на Альмена.

— Галле, — сказал тот.

Таннер иронично поднял брови:

— Да что ты говоришь.

— Раньше я собирал немного и стекло, — объяснил Альмен.

Таннер посмотрел на Альмена, снова опустил взгляд на арт-объект и пробормотал:

— Раньше немного собирал стекло. Ну-ну.

В комнате снова установилась тишина. Альмен слышал медлительное тик-так, исходившее от маятниковых часов с богато инкрустированным циферблатом. Таннер закурил пошлую египетскую сигарету, чужеродный аромат которой Альмен ощутил сразу при входе в эту «ризницу».

— Сколько ты за нее хочешь? — осведомился Таннер.

— Ну… — ответил Альмен. — Я теперь уже не помню, сколько она тогда стоила…

— Двадцать тысяч. — Таннер не размышлял ни секунды.

Альмену же, напротив, требовалось время, чтобы подумать.

— Мне кажется, — сказал он наконец, — что эта сумма ниже той, которую я заплатил тогда.

— Вполне возможно. Но в этой категории коллекционных вещиц постоянно циркулируют предметы сомнительного происхождения. Есть лишь небольшая группа заядлых коллекционеров, которые покупают, не задавая вопросов.

— И кто эти коллекционеры, я предполагаю, профессиональная тайна?

— Ты предполагаешь правильно.

Если бы он помедлил, Таннер, пожалуй, немного повысил бы свое предложение. Но торговаться было настолько ниже достоинства Альмена, что он тотчас пошел на уступки.

— Я согласен, — сказал он, — это поможет мне перебраться через временное узкое место в моей платежеспособности, в противном случае ни о какой продаже не могло быть и речи.

Таннер вытянул ящик письменного стола, явно без задней стенки, и залез далеко вглубь. Его голова исчезла в ящике. Альмен услышал металлический щелчок и шлепки клавиш, и через некоторое время Таннер вынырнул, задвинул ящик и отсчитал двадцать тысячных купюр.

Альмен свернул их, как опытный карточный игрок, и небрежно сунул в нагрудный карман. Он убрал упаковку от вазочки в свой кейс, и Таннер проводил его до двери.

— Если в твоей маленькой коллекции есть еще такие стрекозы, я заинтересован, — сказал он на прощанье.

Альмен остановил первое же такси.

— Сдача с тысячи у вас будет? — спросил он, удобно устроившись на заднем сиденье.

5

Альмен совершил свой объезд — как всякий раз, когда снова дорывался до денег.

Он оплатил счет на Променаде, устранил долг бармену в «Гольден-баре», зашел на чашку кофе в Венское и оплатил там незакрытые позиции, к тому же дал Джанфранко чаевые, внушающие глубокое уважение. Он посетил цветочный магазин, своего парикмахера и книжную лавку. Все это в «кадиллаке» господина Арнольда, который в заключение отвез его домой. После того, как долги были выплачены и шоферу, его вера в кредитоспособность Альмена была подкреплена еще и более чем подобающей «добавкой».

Карлос аккуратно вел учет расходов по домашнему хозяйству и амбарную книгу хранил в выдвижном ящике на кухне. Альмен сверился с ней и увидел, что задолжал Карлосу больше четырех тысяч франков. Альмен вложил две тысячных купюры между страницами. Вся сумма могла бы сократить его сальдо до опасной близости к требованию Дерига.

Альмен не собирался контактировать с ним. Теперь, когда у него есть деньги, он мог совершенно расслабленно ждать, когда Дериг объявится сам. Он предвкушал радость небрежно запустить руку во внутренний карман и выдать ему всю сумму, не удостоив даже взгляда.

Остаток дня Альмен провел, читая в своей стеклянной библиотеке. Черные тучи заволокли небо и заставили его рано включить настольную лампу.

6

В «Гольден-баре» царило приглушенное оживление, как всегда в час коктейлей. Альмен сидел за своей второй «Маргаритой» и ждал появления «Ля Жоэли», как он называл ее про себя сегодня.

Он расположился, как обычно, в дальнем конце стойки бара — там, где трое пожилых одиноких завсегдатаев искали разговора с барменом, который держал в том конце красное вино урожая две тысячи второго года. Альмен знал их и при случае обменивался с ними парой незначительных фраз.