Пропавшая грамота. Неизвращенная история Украины-Руси - Андрей Дикий

Агрессия Запада по отношению к Руси, отбитая Александром Невским на северо-западных ее рубежах, увенчалась успехом на западных и юго-западных границах.

Здесь уместно будет упомянуть, что впоследствии эта агрессия по отношению к Московской части Руси, а позднее по отношению к России неоднократно возобновлялась и закончилась, надо полагать, навсегда только с окончанием Второй мировой войны. Достаточно только вспомнить польско-литовскую агрессию XVII века, когда была занята даже Москва, вторжение шведов в 1708–1709 годах, нашествие французов в 1812 году, нападение англичан и французов в 1854 году и два немецких вторжения в течение текущего столетия.

Объективное изучение взаимоотношений России и Запада дало основание известному историку нашего времени Тойнби сказать: «На протяжении всей своей истории Россия на Запад никогда не нападала, а только от него оборонялась».

На этом мы заканчиваем краткое изложение судеб Галицко-Волынской Руси, начиная от выделения Галицкой Руси в удел внуку Ярослава Мудрого – Ростиславу (1052 г.), и закрепления этого удела в наследственное владение Ростиславовичей съездом князей в Любече (1097 г.), и кончая разделом Галицко-Волынского княжества между западными агрессорами (1387 г.).

Находясь под татарским игом, раздробленная и разобщенная, остальная Русь не имела возможности отстоять Галицию и Волынь, свои исконные русские земли, а потом постепенно начала ее забывать, занятая другими проблемами: борьбой с татарами, борьбой за выход к Балтийскому и Черному морям и своим распространением на восток.

Но не забыл народ порабощенного Галицко-Волынского княжества свое народное единство и сохранил его на протяжении многих веков раздельной жизни. Не дал себя ни окатоличить, ни ополячить, к чему стремилась Польша. Огромную, решающую роль в успехе этого народного сопротивления сыграло православие, ставшее неотделимым от русскости.

И чем сильнее было давление католичества и польского национального шовинизма, тем сильнее становился отпор широких народных масс. В конце XVI века он вылился в вооруженную борьбу, возглавляемую украинским казачеством и приведшую в наше время к национальному освобождению Руси от иностранной власти и водворению Польши, пытавшейся расчленить Русь, в ее этнографические границы. Насколько сильно было стремление к народному единству и насколько было глубоко ощущение у населения отторгнутых частей Руси своей русскости, красноречиво свидетельствуют новейшие данные по этому вопросу. Во время переписи в Польше в 1931 году (производилась она и в Галиции, входившей тогда в состав Польши), на вопрос о национальности 1 196 855 галичан ответили, что они «русские», а 1 675 870 назвали себя «украинцами». Не надо забывать, что «украинцев» тогда фаворизировала польская администрация, а украинские сепаратисты имели в своих руках все ключевые позиции в общественной и культурной жизни непольского населения Галиции. Приведенные выше данные были опубликованы в статьях С. Медведицкого и карпаторусских газетах в США и никогда самостийниками не были опровергнуты, ибо трудно опровергать факты, взятые из официальных польских данных о переписи.

Второй пример. Как уже упоминалось, в 1937 году в Закарпатской Руси, находившейся тогда в составе Чехословакии, под влиянием украинской сепаратистской пропаганды встал на очередь вопрос – на каком языке, русском или украинском, вести преподавание в школах. Произведенный плебисцит дал следующие результаты: за преподавание на русском языке – 86 %, на украинском – 14 %.

Приведенные выше данные красноречиво свидетельствуют о необычайной национальной стойкости населения этой части единой когда-то Киевской Руси. Несмотря на денационализацию и окатоличивание своих высших классов, усиленную польскую колонизацию, принудительное введение унии, несмотря на пропаганду украинского сепаратизма-шовинизма, широкие народные массы сохранили ощущение и своей русскости, и единства с русским народом. Династическое и культурное единство Галицко-Волынской Руси с остальной Русью старательно замалчивается и запутывается украинской сепаратистской историографией, которая имеет чисто политическую цель доказать, что «москали» и «украинцы» – чужие и чуждые народы. Но обмануть можно только или неосведомленных иностранцев, или тех, кто кроме произведений историков «школы Грушевского» ничего не читал и принимает утверждения сепаратистских историков-«парторгов» на веру.

При сколько-нибудь внимательном, вдумчивом и добросовестном отношении к историческим событиям с полной несомненностью можно доказать единство Галицко-Волынской Руси с остальной Русью.

Прежде всего, династическое единство. Не династическое родство или связи, а именно единство, что в те времена значило очень много. Не надо забывать, что удельная система существовала, хотя и часто нарушалась. А, согласно этой системе, каждый князь был временным и должен был быть готов к перемещению в связи со смертью кого-либо из князей разросшейся династии. И действительно, мы знаем множество случаев перемещения князей из княжеств северо-западной Руси на княжение в юго-западную Русь и наоборот. И Ярослав Мудрый, и Владимир Мономах, и основатель Галицко-Волынской ветви Роман Мстиславович, прежде чем попасть на юго-запад, княжили на северо-востоке. Меняя княжество, они ехали не в чужую страну, не к чужому народу, а только меняли, так сказать, административные посты на территории одного и того же своего народа. Кроме того, частые браки между дальними родственниками – потомками Игоря, Святослава и Владимира Святого еще больше сближали князей северо– и южно-русских. Даниил Галицкий, например, был двоюродным братом Александра Невского, следовательно, внуком основателя Московской династической линии Всеволода Большое Гнездо и дядей первого московского князя Даниила, отца Ивана Калиты.

Еще большее значение, чем единство династическое, имело единство религии и неотделимой в то время от религии культурной жизни вообще. И северо-западная Русь, и Русь юго-западная были православными, а вся культурная жизнь сосредоточивалась главным образом в православных монастырях и культура распространялась через православное духовенство. На всю Русь был один митрополит – в Киеве, и он носил титул митрополита «всея Руси». И когда в 1299 году Киевский митрополит переехал из захиревшего Киева и Приднепровья в Суздальскую Русь – тем самым туда был перенесен и религиозно-культурный центр всей Руси. Культурный язык – древнерусский язык – был единым и общим для всей Руси, в чем каждый легко может убедиться, читая летописи, которые сохранились до наших дней. Большинство летописей сохранилось на северо-востоке, неизмеримо меньше на юго-западе и совсем не сохранилось в Приднепровье – центре нынешней Украины. Объяснить это явление нетрудно, зная, что Приднепровье к концу XIII века опустело, юго-запад был под постоянной агрессией католицизма и полонизма, а северо-восток религиозно-культурно развивался совершенно беспрепятственно, ибо татары в дела религиозные не вмешивались.

Единство всей Руси, династическое и религиозно-культурное, а, следовательно, и народное, неопровержимо доказывают совершенно неоспоримые исторические документы, и говорить при их наличии, что «москали»-великороссы и «украинцы»-малороссы есть чужие и чуждые друг другу народы можно только или совершенно не зная историю Руси, или сознательно ее искажая. В споре о том, кто является наследником государственности и культуры Киевского государства (на что претендуют и великороссы, и украинские сепаратисты), можно отчетливо различать несколько моментов.

Приднепровье – политический и культурный центр бывшего Киевского государства, в настоящее время населяют украинцы, или малороссы, – дело не в названии – и оспаривать это никто не собирается. Но это вовсе не может служить доказательством преемственности культуры и государственности, существовавшей на этой территории до ее заселения теми, кто на ней живет в настоящее время. И, наоборот великороссы, на территории Украины не живущие, сохранили и былины эпохи Киевского государства, и летописи, и преемственность от Киевской религиозно-культурной иерархии, и преемственность политической власти (династии), включая и ее символ – шапку Мономаха. Всего этого не могут предъявить украинские претенденты, ибо в Приднепровье они являются не возвратившимися беженцами-выселенцами, а новыми беженцами – переселенцами из западных и северо-западных окраин бывшего Киевского государства, никогда в Приднепровье не жившие. Отсюда и оторванность их народного эпоса от Киевской Руси, отсюда и их бытовые и лингвистические различия с великороссами.

Несомненно, что существовавшие диалектические различия в разных частях Киевской Руси за многие столетия раздельной жизни и внешнего влияния усилились и, в конечном результате, привели к образованию великорусского и украинского языков. Ушедшие на северо-восток жители Приднепровья эпохи Киевской Руси, ассимилируя финские и тюркско-татарские племена, приняли от них немало лингвистических и бытовых особенностей и имели свой самобытный путь развития народного языка и культуры. Пришедшие в Приднепровье несколько веков спустя переселенцы, беженцы с запада и с северо-запада, принесли с собой языковые и культурные особенности тех окраин Киевской Руси, откуда они пришли. А на развитие их народного языка и быта оказал огромное влияние Запад, под властью которого они находились многие столетия, будучи совершенно оторваны от общения с северо-восточной Русью. Но лингвистические и бытовые различия украинцев и великороссов, которые несомненно существуют и наличие которых никто не оспаривает, вовсе не являются доказательством того, что это два народа друг другу «чужие» и «чуждые», как утверждают украинские сепаратисты. История, не извращенная, а добросовестно изучаемая, с полной категоричностью и доказательностью говорит, что это две ветви одного народа, выросшие из общего корня Руси. Ветви эти, близкие теперь, твердо хранящие в глубинах народного сознания ощущение своего единства, были неизмеримо ближе 600 лет тому назад, когда исторические события оторвали юго-западную Русь (Галицко-Волынское княжество) от остальной Руси и отдали ее под власть агрессивного католицизма и польского шовинизма.