Военно-эротический роман и другие истории - Борис Штейн

Командир снял с рычагов тяжелую трубку внутреннего телефона и набрал «двойку».

– Слушаю, Бравый, – раздался голос замполита.

– Заместитель, как дела у Зайцева? – спросил командир.

– Идет на поправку, я вам докладывал.

– Новых проблем не появилось?

– Никак нет, – не слишком уверенно ответил замполит.

– Вас жена Зайцева ожидает на проходной. Сходите, побеседуйте.

Замполиту почудилась в последней фразе какая-то каверза. Он рассеянно ответил «Есть!» и в смятении чувств положил трубку. Ситуация выходила из-под контроля. Замполит Бравый был волевым человеком. Упорно делая военно-политическую карьеру, он неустанно укрощал неуемную половую доминанту. Но время от времени эта неуемная доминанта торжествовала, преодолевая сопротивление капитана третьего ранга. Природа брала верх над разумом и службой. Каждый раз, придя в себя после такого сладостного поражения, Бравый старался как можно дальше отскочить от события с тем, чтобы забыть о нем навсегда. В общем, ему это удавалось, репутация оставалась сухой, не подмоченной, и должность заместителя начальника политотдела с присвоением очередного звания дразнила своей доступностью. Он представлял себе погон парадной тужурки не с одной, а с двумя звездами и сладострастно жмурился. Что преобладало в нем: жажда очередной звезды или жажда очередной женщины? Повседневно – жажда, конечно же, звезды, а в периоды затмения… Но к черту, к черту затмения! Приказ: вычеркнуть, и все. Что было, то было. Вернее так: что случайно было, того вовсе и не было, и не будем сбиваться с генерального курса.

С генерального курса партии.

С генерального курса корабля.

С генерального курса военно-политической карьеры.

– Здравствуйте, – сказала Елизавета, глядя в сторону. – Как неудобно, что к вам нельзя позвонить из города!

– Здравствуйте, – ответил замполит Бравый, тоже глядя в сторону. – Слушаю вас.

– Вы… пожалуйста… придите сегодня ко мне в гостиницу – глухим, враждебным голосом проговорила Елизавета. – Мне нужно с вами поговорить…

Ничего более убедительного она не придумала, да и придумывать не хотела. Она не желала, не желала никакого продолжения отношений! Не желала, но спросила, все также глядя в сторону:

– Придете?

– Это нужно? – уточнил замполит, так и не взглянув на собеседницу.

– Не знаю… Нужно!

– До свидания! – неопределенно отреагировал Бравый.

– До свидания…

После обеда командир зашел к нему в каюту.

– Ну что там с женой Зайцева?

– Не пойму, – пожал плечами Бравый. – Какие-то вопросы у нее накопились. На проходной было неудобно разговаривать. Просит зайти вечером в гостиницу.

– Ну что же, сходите, – криво усмехнулся командир. – Не надо ее излишне раздражать. Она, я думаю, догадывается, что ее благоверный сбился с курса и принял влево по компасу. Постарайтесь смикшировать это дело. Чтобы без скандала обошлось, без жалоб в политотдел и так далее.

– Постараюсь

– Кстати анекдот: чем женщина удерживает мужчину? Значит, так: немка – питанием. Англичанка – воспитанием. Француженка – телом. А русская – политотделом.

– Остроумно! – замети, через силу улыбаясь, дисциплинированный замполит.

– Ну, я на вас надеюсь. Чтобы – не по этому анекдоту.

– Есть! – озабоченно вздохнул Бравый, и прикрыл дверь за командиром эскадренного миноносца.

– Не придет, не придет, – говорила себе Елизавета. – И хорошо, и не надо, и не было ничего….

Раздался легкий стук, дверь отворилась, и Бравый шагнул через порог. Он был хмур и едва выдавил из себя «добрый вечер».

– Добрый! – с каким-то злым отчаянием ответила Лиза и скинула с себя халат. На ней остались только бюстгальтер и домашние тапочки. Она повернулась спиной к гостю и наклонилась над столом. Бравому показалось, что ее ягодицы шевелятся. «Нет»! – воскликнул замполит и моментально расстегнул ширинку. Через минуту от стола раздалось:

– Сильней!

Бравый ухватил женщину за бедра и стал рывком натягивать на себя, ударяясь низом живота о теплые, покрытые нежной влагой округлости.

– О! – простонала Елизавета. Еще! Еще!

Бравый поднажал. Из груди его вырвался хрип. И тут ему показалось, что все: он работает на полную мощность и резервов взять неоткуда. Он на мгновение ослабил напор. И вдруг рассмеялся: вот они резервы! Умелым движением расстегнул застежку бюстгальтера, и догадливая Зинаида тут же выпростала руки из лямок. Молодые, не знавшие кормления, груди свободно задышали, ожидая ласки. Сильные худощавые, поросшие черными волосами руки, сжали податливую плоть, впалый живот прижался к дебелой спине, резервные силы с каждым посылом тела увеличивали давление, проникновение дошло до каких-то мягких и нежных губ, которые там, в женских недрах словно целовали неутомимую головку замполитовского члена.

– А-а-а! – закричал замполит Бравый, который, несмотря на немалый амурный список, в жизни еще такого не испытывал.

– А-а-а! – закричала и Елизавета, и два крика слились в единый крик, так же, как два потрясения слились в единое потрясение ставшего на мгновение единым организма.

«Еще чего не хватало! – думал замполит, ощутив прилив какой-то нежной заботливости, когда они, обессиленные, шли к кровати, поддерживая друг друга. – Никаких соплей. Одеваемся и уходим». Он рухнул на кровать и прикрыл глаза. Елизавета же пошла в ванную. Зашумел душ. Когда она вернулась, исполненная радостной свежести, Бравый был еще раздет. Через мгновение он оказался в ее объятиях. Еще через мгновение – в ней.

Помягчела и Елизавета. Если раньше она прямо ненавидела Бравого за то, что он вызывал в ней приступы необузданной страсти, то теперь чувство ненависти сменило чувство не знакомой прежде нежности. Она перебирала его смоляные волосы, проводила пальцам по лицу, иногда брала ослабевшую ладонь кавалера, подводила ее под левую грудь – так, чтобы в ладонь торкалось разбуженное сердце. И неузнаваемо мягким голосом говорила слово «Юра». Бравый отвечал на ласки сдержано: контролировал себя. В двадцать три часа он покинул любовницу и отправился на корабль.

* * *

Ах, осень, ах, голубушка моя…

Это был не просто ворох кленовых листьев, а искусно подобранный букет, в котором переливалась вся палитра осени. Просторный госпитальный двор был полон опавшими листьями. Они шуршали под ногами и громоздились в кучах, куда по субботам сгребал их технический персонал. Но букет в руках Дзинтры был особенным, будто взятый из какой-то другой, более нарядной осени.

– Отчего они такие нарядные? – спросил, улыбаясь, Мартын.

– Тебе нравится? Я их погладила утюжком.

Так славно сказала, итак старательно произнесла ласкательное слово!

– У тебя есть латышско-русский словарь? – спросил Мартын.

– Обязательно. А почему ты спрашиваешь?

– «Утюжок» специально вычитала?

– Ты такой догадливый!

«Все, – подумал Мартын. – Лучше ничего не бывает в жизни. Ничего другого и не надо». Он попросил:

– Спой.

Они сидели на садовой скамейке, полуобернувшись друг к другу. Вечернее солнце пригревало спины. Их причудливо увеличенные тени лежали на некошеном газоне. Дзинтра не удивилась просьбе. Только спросила:

– Ту самую?

Мартын кивнул. Она принялась напевать вполголоса латышскую песенку. Он слушал, прикрыв глаза. Потом она спросила:

– Тебя навещают твои товарищи?

– Откуда? Корабль в море все время. Один раз замполит приходил, но это так, по долгу службы.

– А жена?

– Жена была пару раз. Но она уехала. У нее кончился отпуск.

Помолчали.

– Марис Путрайм наведывается. Гостинцы приносит, как ребенку.

Дзинтра усмехнулась:

– Еще бы! Ты спас его. Он тебя чуть не убил, а ты его спас, отказался от обвинения. Зачем ты его спас? Ты его пожалел?

– А тебе его не жалко?

– Мне жалко тебя.

– Знаешь, приходили ко мне его родители. Их было, действительно, жалко.

– Знаю, знаю.

– Я, ведь, почти побывал по ту сторону жизни. Возвращаясь из забвения, я неторопливо думал. Я ведь тоже вел себя дерзко. И дерзко бил. И потом у меня было время поставить себя на его место. Приезжает чужой парень, говорит на чужом языке. Наводит свои порядки. А человек – самбист. Смотреть должен? Я бы на его месте тоже… Посадили бы его на десять лет. Жизнь загублена. Кому лучше? Или латыши стали бы лучше относиться к русским?

– Вот ты какой! – удивилась Дзинтра. – Я и не знала!

– И еще я подумал: ведь ты спасла меня любовью. И во мне живет любовь. И нет ненависти.

Тут глаза Дзинтры повлажнели. Да что там – «повлажнели»! Крупные слезы омыли ее глаза и потекли по щекам.

– Я очень сильно люблю тебя, – прошептала она. Нечеловечески. Как инопланетянка.

– Я тоже люблю тебя нечеловечески! – заявил потрясенный артиллерист.

– Давай я украду тебя из госпиталя в субботу, – предложила девушка.