Татьянин день - Юлия Зеленина

– А, у «Юности», что-то припоминаю…

– Спасибо, Карасик, ты так добра! Если бы не поля твоей безвкусной шляпы, я б тебя расцеловала, – грубо ответила Ксюша.

– Они же все равно были уроды. Зоопарк – сама сказала, – произнесла лениво Борковская.

– Дело было не в этом, ни в самом свидании, а в вашем поступке! Понимаете, как вы меня тогда обидели?! – Ксения прикусила нижнюю губу, на глазах ее навернулись слезы, и она тихо добавила: – Да и не только тогда!

Ксюша хотела, чтобы экзекуция прошла совсем не так: ей виделось, как она бичует бывших школьных подруг хлестко и жестоко, а они даже не сопротивляются и смотрят на нее глазами полными мольбы о прощении. Она представляла себя в этом спектакле разоблачения главной героиней, смелой и гордой, но на деле получилось, что она осталась на роли второго плана, как тогда в далекие юные годы.

– Ксения, так глупо жить детскими обидами! – в голосе Карасевой послышалось сочувствие.

– А я ими не живу… Неужели вы думаете, что все эти годы я только и думала о вас? О своих подружках, пардон, псевдо-подружках.

– Ксюш, ну, было и прошло! – почти пропела Дуня, глаза ее блестели от вина, на лице появилась виноватая улыбка. – Ты же понимаешь, почему тебя не брали на массовые свидания: ведь ты была у нас самая миловидная.

– А я одного не могу понять: зачем вы меня в свою СОТУ брали? Клятвы, трехдневное голодание, испытания выносливости и горячий воск… Зачем это идиотское посвящение? Я же вам тогда поверила! Что вы надежные! Что вы настоящие! Что вы – подруги!

Ксюша с ужасом вспоминала ритуал посвящения в СОТУ. Она позже выяснила, что это всего лишь фикция и одноклассницы просто поглумились над ее желанием стать частью их сообщества. Это было самое болезненное оскорбление за всю ее жизнь. Так искренне поверить и так жестоко обмануться!

– Мы всегда хорошо к тебе относились, – сказала Дунаева утвердительно, но не убедительно.

– Дуня, не надо обобщать! – откликнулась Баль.

– Ну, твоя-то агрессия была обоснована. Ты была самая слабая, поэтому пыталась казаться самой сильной. Ты чувствовала необходимость в том, чтобы держать всех «в кулаке». Будь я размазней, уверена, что прижилась бы! И кличка твоя, и манеры эти грубые – все свидетельствует о слабости, – Ксения торжествовала, наблюдая, как на лице Бали меняются эмоции: негодование, возмущение, непонимание, злость… Красноречивая мимика произвела сильное впечатление на раздосадованную Ксюшу и она громко расхохоталась.

– Ну, вы посмотрите на нее! Психотерапевт, как пить дать! – голос Бали звучал угрожающе. Люди за соседними столиками с любопытством повернулись в сторону, где обстановка с каждой минутой накалялась.

– Психоаналитик, – сквозь смех выдавила Ксения, наблюдая, как зеленеет лицо угловатой женщины и чтобы не упасть от приступа хохота, она рукой оперлась на спинку стула.

– Ну, что же, пойдем, выйдем, доктор, проконсультируешь! – в словах Бали была открытая угроза, она походила на злого коренастого мужичка, готового кинуться в драку.

– Зачем выходить? Я и так вижу: передо мной больной, психически неуравновешенный человек.

– Давай, выйдем и поговорим!

– От подруг у меня секретов нет. Я тебя слушаю.

– Что, боишься?

– Нет, не боюсь. Даже если ты мне морду набьешь, диагноз твой от этого не изменится, – Ксения почти успокоилась, она вытерла тыльной стороной ладони, выступившие от смеха слезы и выдохнула с облегчением. В этой словесной дуэли она стала победительницей – это ее откровенно радовало. Словно елей на душу. Однако ее соперница не успокаивалась, со всей силы она ударила кулаком о стол, напугав не только тех, кто был рядом, но и людей за соседними столиками.

– Ну, дикари мы что ли? – обеспокоенно воскликнула Карасева, глядя на побагровевшую Балю. – В кои-то веки встретились. Может, и не увидимся больше!

Карасик поспешно налила спиртное в бокалы и громко произнесла тост:

– Пусть старые обиды забудутся, а новые не успеют появиться!

Баль выпила, не чокаясь, глядя в упор на улыбающуюся Ксюшу. Остальные Тани замерли с бокалами в руках. На радость всем присутствующим зазвонил телефон, и Ксения отошла в сторону, включившись в разговор по мобильнику. Снова залязгали вилки, наполняя музыкой тишину за столом.

Глава 10

Все по местам

Дунаева чувствовала приятное опьянение, от вкусной и плотной еды ей захотелось вздремнуть. Вытянув рукава привычным движением, она зевнула, и, подперев голову рукой, с улыбкой рассматривала Татьян: все сидели, задумавшись, каждая – о чем-то своем. «Словно скульптуры на кладбище, бледные и старинные», – пронеслось в голове Дуни. Захмелевшая женщина пригубила еще вина и мягко произнесла:

– У меня есть соседка Наталья, так вот у нее супруг археолог. Она говорила, что однажды на раскопках они нашли древнюю могилу, в которой лежали четыре женщины. Вроде жрицы какие-то, жили до нашей эры. Так вот, они служили Богам каким-то и умерли в один день…

– Почему? – откликнулась Баля, встревожившись. Она смотрела на рассказчицу заворожено, история о таинственных жрицах ее очень впечатляла.

– Что почему?

– Умерли почему?

– Их забрали Боги, – Дунаева произнесла фразу шепотом, будто опасаясь, что эту страшную тайную узнают все присутствующие в зале.

– Откуда ты знаешь, что их забрали Боги? – лицо Карасевой появилось из-под полей шляпы, в глазах забрезжил огонек любопытства.

– Так Наташка сказала – соседка! – язык Дуни слегка заплетался. – А, там еще свиток, свиток нашли, написанный рукой одной из умерших. Конечно, полностью восстановить не удалось, но из обрывков было понятно, что кому-то из них приснился сон, будто за ними придут в определенный день. И вот они собрались все вместе и исчезли.

– Совсем? Так там же останки нашли! – недоумевала Борковская.

– Исчезли – это умерли. Просто в то время люди не умирали, а исчезали, т. е. душа покидала тело.

– Страсти какие. У меня даже мурашки по коже. Мне только ваших баек из склепа и не хватало, на ночь-то глядя! – разозлилась Борковская и нервно забарабанила ноготками по столу.

– А ты вызови своего любовничка – пусть он тебя ночью спасает в объятиях своих!

– Да ну тебя, Баля! Пойду, покурю лучше.

– Так давай здесь подымим, – Таня Баль заметно повеселела, взяв пачку со стола.

– Здесь нельзя курить, вон вывеска, – недовольно фыркнула Борковская и потянулась к лакированной сумочке, извлекая из нее золоченый портсигар, она выдохнула: – Придется идти на крыльцо! Никакого сервиса в этой дыре!

Баля резким движением встала со стула, попутно спрятав сигарету за ухо. Борковская покривилась – мужланские привычки подруги угнетали ее. Перед тем как направиться к выходу, она строго заметила, что не намерена терпеть нападки со стороны легко вспыхивающей Тани и, призвав в свидетели сидящих за столом Карасеву и Дунаеву, потребовала, чтобы Баля пообещала вести себя прилично во время перекура. К столику вернулась Ксюша, в лице ее читалась грусть, однако глаза светились радостью.

– Ну, что, Ксюш, сколько там звонков осталось до счастья? – полюбопытствовала Дуня.

– Нисколько.

– Уже тринадцать раз позвонил?

– Больше, раз двадцать.

– Так радуйся! Любит, значит, – задумчиво и как-то безнадежно произнесла Карасева. Ей казалась выходка со звонками романтичной, но уместной для пар вроде тех, что публично обжимаются при входе в кафе.

– Пьян он. Несет какую-то несуразицу, – честно созналась Ксения. Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь о своих несовершенных отношениях, которые так измучили ее. Сапожник без сапог – обделенный чутким профессиональным вниманием психоаналитик.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – отмахнулась Карасева, качнув своей шляпой. Из салфеток она сконструировала веер и судорожно обмахивала им раскрасневшееся от духоты лицо, тихо ворча на еле работающие кондиционеры. В зале было шумно. Гул голосов с примесью мелодичной музыки создавал спокойную атмосферу. Карасева украдкой подсматривала за жизнью кафе из-под полей головного убора. Ей снова захотелось стать невидимкой буквально на мгновение и подслушать, о чем говорят за многочисленными столиками.

Ксения погрузилась в болезненные размышления. Тоненьким пальчиком она поддевала кристаллики соли с поверхности стола. Ей хотелось оказаться рядом со своим мужчиной, но она не переносила людей, злоупотребляющих спиртным. Ее отец был большим любителем алкоголя и однажды потерял все, что нажил, променяв семью, престиж и богатство на рюмку. Ее это ранило, и с тех пор она себе пообещала, что никогда с ней рядом не будет человека, не знающего меры в распитии вредных напитков, способных разрушить не только свою жизнь, но и жизнь близких людей.

Дуня с интересом разглядывала ухоженные руки задумчивой школьной приятельницы и, грустно вздохнув, укрыла свои изуродованные кипятком кисти вытянутыми рукавами старенькой вязаной кофты. Ей было приятно находиться в этом зале и ей так хотелось, чтобы Татьянины дни возобновились, чтобы они – четыре человека с растрепанной судьбой – могли согреться друг о друга, как маленькие котята, лишенные всяческой заботы.