Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И давно ты стал таким циничным? – с неудовольствием спросил Губанов. – Раньше ты был настоящим романтиком, стремился людей защищать, а теперь что?
– Так я же не от себя говорю, не от своего имени, – обиделся Саня. – Я рассказываю, как наверху думают и чем руководствуются.
– Откуда ж ты так хорошо знаешь, что и как думают наверху?
– Оттуда. И, кстати, наверху очень недовольны тем, что убийство Астахова до сих пор не раскрыто. Дело передали другому следователю, оперсостав усилили людьми с Петровки.
– Петровка – это же город, а Успенское – область, – удивился Николай. – Как так-то?
– Да вот так. – В голосе Абрамяна зазвучала неприкрытая досада. – Когда наверху хотят, то любые правила можно нарушить.
– Выходит, Дергунова от дела отстранили?
– Угу.
– Жаль, – искренне огорчился Губанов. – Он мне очень понравился. И что, никаких подвижек за полтора месяца?
Саня помолчал немного, потом вздохнул:
– Ладно, расскажу, только между нами, хорошо? Разглашение тайны следствия и все такое, а ты, хоть и наш сотрудник, но, во-первых, кадры, а не опер, а во-вторых, свидетель.
– Само собой. Мог бы и не предупреждать.
Девушку с фотографии, оставленной на груди покойного Владилена Астахова, установили, это оказалась некая Лилия Бельская, балерина из труппы Большого, не прима, конечно, не солистка, а кордебалет. У Астахова был с ней роман несколько лет назад, расстались плохо, сердце Лилии оказалось разбито на такие мелкие осколки, что она ушла из Большого в Театр оперетты, там тоже хореографии много. Здание почти соседнее, но сцена все-таки другая, и коридоры другие, нет никаких шансов постоянно натыкаться на сочувственные или откровенно злорадные взгляды. Ей ведь многие завидовали, пока она была фавориткой звезды и красавца, к тому же холостого. Спустя год после разрыва Бельская покончила с собой, повесилась, оставив записку, в которой говорилось, что без Владилена ее жизнь стала пустой и лишенной смысла. Оперативники отработали все окружение девушки, искали родственников, друзей, соседей, бывших одноклассников, в общем, всех, кого смогли найти. Каждого примеряли на роль мстителя. То и дело казалось, что вот он, ну точно он, по всем параметрам подходит, и мотив есть, и алиби на время убийства шаткое и неубедительное, а то и вовсе отсутствует… А потом все обваливалось. Дотошный и кропотливый следователь Дергунов требовал доказательств, вызывал и подолгу допрашивал свидетелей, гонял сыскарей в хвост и в гриву, чтобы выяснить и перепроверить каждую деталь, и выносил суждение: не тот.
– Один чувак ну совсем в цвет попал, – рассказывал Саня. – Он начал ухаживать за Бельской как раз после того, как ее бросил Астахов, и она вроде бы отвечала даже какой-то взаимностью, согласилась замуж за него выйти, а потом вдруг заявила, мол, не могу забыть Владилена, и жизнь мне теперь не мила, и ничего мне не нужно, и подарки свои забери, никакой свадьбы не будет. На похоронах Бельской этот тип убивался сильно, больно было смотреть. Во всяком случае, так говорят те, кто там был. А чувак, между прочим, не хрен собачий, а переводчик с французского, ездит с нашими делегациями во Францию и еще в какие-то африканские страны, где по-французски говорят. То есть он и таблетки мог привезти, и записку написать.
– Так может, все-таки он? Если все так совпало, то…
– Да нет, – вздохнул Абрамян, – не он, по алиби не проходит. На момент обнаружения Астахов был мертв примерно около восьми часов, то есть смерть наступила с двух до трех часов ночи. А когда после вскрытия сделали все анализы, то сказали, что при том количестве обнаруженного в крови вещества в сочетании с нехилым количеством крепкого алкоголя Астахов должен был умереть в течение двух часов после приема таблеток. То есть отравили его не позже часа ночи, а вернее всего примерно с половины двенадцатого до половины первого. Наш подозреваемый аккурат в это время был в гостях у одной супружеской пары, тоже, между прочим, артистов, он с ними через Бельскую познакомился, когда женихался с ней, и до сих пор поддерживает отношения. Они подтвердили.
– А вдруг покрывают? – настороженно спросил Николай. – Если они дружили с девушкой, с этой Бельской, то, возможно, все вместе и задумали отомстить? Жених – исполнитель, а друзья заранее пообещали подтвердить его алиби. Разве не может так быть?
– Может, – кивнул Саня. – А как доказать? Ты Дергунова видел, такой, как он, ничего не упустит, все перепробует, все варианты. И не вышло ни хрена у него. Короче, как только постановление приняли, все сразу озаботились раскрываемость поднять, показатели улучшить, а тут такое дело висит… Наше руководство вышло на прокурорских, поставили вопрос о том, чтобы сменить следователя, сами опергруппу усилили. Кто-то где-то шепнул, дескать, сам генсек сильно интересуется, потому как Астахов был одним из его любимых исполнителей.
– И что, неужели вы полтора месяца только одну эту версию крутили? Честно сказать, я бы тоже упрекнул вас, что медленно работаете. То, что ты рассказал, можно было максимум за неделю сделать. Или твои подчиненные берут с тебя пример и предпочитают отсиживаться в уголке с газеткой, а не землю топтать?
Абрамян, конечно, тут же вспыхнул.
– Много ты понимаешь! А ты представляешь, сколько пальцев было на даче у Астахова после вечеринки? Всех гостей установить, у всех дактилоскопию собрать, каждую дактокарту сличить с отпечатками на фотографии и на коробке из-под таблеток – это же уйма времени ушла, эксперты аж взвыли. Ты, Коляныч, канцелярская крыса, только и умеешь, что бумажки перебирать, а настоящей работы в розыске вообще не нюхал! Ты хоть понимаешь, что это такое: собирать информацию про людей уровня Астахова? Ты можешь своим убогим воображением нарисовать картинку и представить, с кем нам приходилось общаться и как с нами разговаривали? Мы для них тупые менты, грязь под ногами. А они небожители, они в сферах вращаются, с ними большие люди ищут знакомства! Они все, блин, образованные по самое не могу, умные книжки читают, словами такими бросаются, что ни фига не понять, чего они говорят. «Ах, у него божественное верхнее до!», «Ах, там такая неудобная тесситура!», «Помните, у Кафки…» И ведь понимают, суки, что мы не знаем никакую тесситуру, и Кафку эту не знаем, так специально выпендриваются, чтобы нас унизить. Чтобы из таких кренделей хоть крупицу полезной информации вытащить, нужно уйму времени потратить. Так они потом еще начинают задницей крутить, мол, зачем это мне идти к следователю, я вам все уже рассказала, я вам все уже показала, приходится объяснять, что мы просто побеседовали, а теперь нужно все это повторить под протокол. А они в ответ: ах, я завтра не могу, у меня репетиция, и послезавтра я тоже не могу, у меня прогон, у меня сдача полосы, у меня вернисаж, у меня показ, у меня черт лысый в ступе! Никакого уважения к милиции и к следствию! Можно подумать, мы себе на карман работаем, а они нам одолжение делают. Вот выцепишь такого свидетеля, дотащишь его до Дергунова, да и то не сразу, а тот возится, возится, как сонная улитка. Попробовал бы сам с таким контингентом поработать, а потом претензии выкатывал, – угрюмо закончил он.
Обида Абрамяна была Николаю понятна. И проблема не нова, как ни печально.
– Так ты выяснил, что такое тесситура и что там у Кафки написано? – миролюбиво спросил он.
– Вот еще, время тратить, – пробурчал Саня. – И тон-то сбавь, сам небось тоже не знаешь.
– Не знаю. У нас с тобой образования не хватает, чтобы с такими людьми на равных разговаривать.
– На фиг мне это образование… Я больше десяти лет злодеев ловлю и без всякого образования до замначальника райотдела дорос. Теперь уже сам бегать не буду, не по чину. Пусть другие мучаются.
– У тебя в отделе хоть один опер с высшим образованием есть?
– Есть один, в прошлом году прислали, московскую «вышку» окончил.
– И все? Только один?
– Ну а сколько надо-то? До него вообще ни одного не было – и ничего, справлялись. У кого десять классов, у кого восемь, есть те, кто в техникуме учился. Максимыча помнишь?
– Как не помнить, – улыбнулся Губанов. – Он еще десять лет назад казался мне стариком. Неужели до сих
