Король - Андрей Посняков

– Так что больше о деле думай, и корву сильно кнутом не стегай, а так, вполсилы, – отпуская наконец ерзавшего на лавке слугу, Агапит угрюмо захохотал и, самолично наполнив брагою кружку, не чокаясь, опростал единым духом.

Беглецы переглянулись.

– Это ты, друже Агапит, нашу рыжую упырю своему отдал? – негромко поинтересовался Михутря.

– А она, чай, не ваша, а с Холопьей, беглая. Стало быть – моя.

Пожав покатыми плечами, хозяин вновь наполнил кружку, на этот раз не забыв плеснуть и гостям:

– Ну, что смотрите? Ну, любит Кривой девок кнутом постегать – и что? Насмерть еще ни одну не засек… без мово согласья! И рыжую не забьет, не. Ишшо парням, служкам, после дела достанетси.

– А то у тебя своих девок нету? – усмехнулся разбойник.

Агапит хмыкнул:

– Есть, да не про их честь. Пущай работают, деньгу приносят. А эта приблуда… Должен ведь с нее быть хоть какой-то толк? Сегодня велел ее покормить, завтра, чай, тоже есть будет.

– Ну, тут ты прав, друже, – разведя руками, Михутря весело сверкнул цыганскими глазами и предложил выпить за удачу.

Тост охотно поддержали, а после уж хозяин, сославшись на неотложные дела, покинул компанию.

– Нельзя нам долго в Новгороде, – помолчав, Арцыбашев подошел к окну и, зябко поежившись, накинул на плечи найденный здесь же, в сундуке, широкий, с длинными полами, охабень из персидской шерстной ткани – зуфы. Холодновато к ночи стало, на то и светлица – помещение летнее, никакой печки там и не полагалось.

Скосив на короля глаза, Михутря невольно хихикнул, тут же извиняясь:

– Больно уж вид у вас, ваше величество… того… Охабень поверх камзола…

– Так его обычно сверху и носят. Поверх кафтана иль зипуна.

Показав знакомство с местным бытом, Арцыбашев тоскливо хлебнул бражки:

– Эх, жаль, в город не выйти. А то послушали бы, чего о нас говорят.

– Агапит сказал, ничего не говорят, – вытягиваясь на сундуке, лениво пояснил капитан. – Биричи-глашатаи на Торгу ничего не кричат, никого ловить не призывают.

– Значит, хитрят приказные. Надеются своими силами словить, не хотят, чтоб дошло до начальства.

Леонид покачал головой и к чему-то прислушался.

– Конечно, не хотят, – зашуршав набитым соломой матрасом, согласился Михутря. – Я б на их месте тоже не очень-то бы…

– Тсс!!! – король быстро подошел к окну. – Слышишь? Что это? Вот опять! Как будто кричит кто-то.

– Так это Графена, корвиша рыжая, – зевнул разбойник. – Видать, Никола Кривой ее кнутом пользует. Говорят, он на такие дела мастак, всеми пытками у Ага-пита заведует. Боятся его.

– Кого? – зачем-то уточнил Леонид. – Безухого или Кривого? Ну и компанию ты, Михаил, выбрал.

– А других у меня и нет.

В дверь вдруг негромко постучали. Вежливо испросив разрешения, в светлицу вошел слуга – сероглазый отрок в сермяге и франтоватых сапожках зеленого сафьяна, кои, верно, больше пошли бы девице, нежели парню. Хотя и в шестнадцатом веке имелись свои понятия о красоте и вообще – о прекрасном.

– Я Василь, служка хозяйский, – поклонившись, представился отрок. – Господин прислал справиться – не надобно ли чего? Бражица не кончилась ли?

– Бражица! – приподнявшись на сундуке, Михутря хмуро передразнил слугу и пригладил светлые кудри. – Так день-то сегодня – постный.

– А у господина знакомый батюшка есть, – ничуть не смутился подросток. – Здесь, рядом, в Ипатьевской церкви. Любые грехи отмолит.

– То-то и оно, что любые… Не, ничего не надобно. – Спохватившись, капитан вопросительно глянул на короля.

Тот тоже отмахнулся, правда сразу же удержал слугу:

– Эй, эй, постой-ка! Как там тебя? Василий…

– Василий, господине. Так.

– Вот что, Василий, – покусав губу, Леонид задумчиво почесал за ухом. – Ты вот пойди во двор и этому… упырю вашему кривому скажи… скажи, мол, гости спать хотят, а тут такие вопли! Пущай заканчивает уже с девкой, не то Агапиту нажалуемся…

– Понял, господине! – Василь неожиданно просиял лицом. – Посейчас побегу, скажу Кривому. Мне тож рыжую жалко. Красивая!

– Красивая, – снова передразнил Михутря, едва только слуга успел выскочить в сени. – Корвища – она корвища и есть. Одно слово – гулящая. Одначе сама себе такую судьбу выбрала.

– Если этот выбор у нее был, – негромко заметил король.

Крики между тем прекратились, так же неожиданно резко, как и начались. Как видно, юный Василь исполнил порученное дело качественно и быстро. Да и Никола Кривой, верный хозяйский пес, конечно же, побаивался своего господина и перечить ему не осмелился.

Почти всю ночь Арцыбашев провел в раздумьях и лишь только к утру забылся нервным прерывистым сном. Весь день, тянувшийся медленно и нудно, беглецы тоже провели муторно. Леониду и кусок в горло не лез, молодой человек все никак не мог дождаться ночи, терзая себя мыслями о скорой встрече с любимой, на которую так надеялся. Ну конечно надеялся, а как же! Этот Безухий Агапит, судя по всему, имел здесь, в Новгороде, немалый авторитет, тем более за него вроде как поручился Михутря – Михаил Утрехтский, с которым Леонид уже, можно сказать, сроднился. И вообще, без Михутри не случилось бы никакого побега, и везли бы уже коронованного пленника в Москву в утлом возке да по тряскому тракту, а там… Что могло произойти – произошло бы! – в Москве, Арцыбашев и представлять себе не хотел.

Та-ак! Кажется, Агапит упоминал о каком-то ливонском корабле? Так сразу с Машей – туда. На борт, поднять паруса, и в путь! Скорей, скорее отсюда. Кстати, капитан и матросы, очень может быть, знают ливонского монарха в лицо, и вполне могут догадаться о том, что дело здесь нечисто. Помогут ли? Не испугаются ли Ивана Васильевича и его людей? Ну… это уже потом, после того, как выкрадут Машу. Обязательно выкрадут, такие люди – да не выкрадут? Нет уж, шалишь!

И опять бессонная ночь… хотя нет – всего лишь половина ночь, хотелось бы, чтоб половина, и чтоб скорей, скорей все! Ах, Маша, Маша, Марьюшка! Мария Владимировна, княжна Старицкая, племянница Ивана Грозного… Господи – самого Грозного! И его, Магнуса… Арцыбашева Леонида – жена! Законная, венчанная… И – любимая. Господи, ну вот надо же так.

Михутря уже давно похрапывал на сундуке, а Леониду не спалось. Он то сидел на лавке, прихлебывая принесенный служкой Василем квас, то вскакивал на ноги, подбегал к окну, вглядываясь в мрачную черноту ночи. С вечера зарядил дождь, и не было видно ни зги. Ни месяца, ни звезд, ни огонька припозднившегося посадского человечка – ничего. Словно бы город, разрушенный злобной волей собственного царя, и в самом деле перестал существовать – пропал, растворился в окрестных болотах, помнивших еще времена легендарного Рюрика. Рюрик… Вот и Маша – Рюриковна, из его рода. Все права имеет на российский престол. Что сделает с нею Иван? Страшно подумать.

Где-то за окном, в темноте, вдруг вскинулись, заблажили собаки. Залаяли было, но почти сразу же успокоились, как видно почуяли, узнали своих.

– Отворяй! Отворяй ворота ужо. Василько, ты там уснул, что ли? Смотри, паря, отведаешь мово кнута.

Приехали! Точно, вернулись. С Машей… Да-да, с Машей!

Леонид бросился к дверям, распахнул…

– Ох, господине! – на пороге возник Агапит.

Мосластое лицо его казалось спокойным и довольным, в руке мерцала восковая свеча.

– Ну? – не выдержал Магнус. – Как там? Что?

– Сладилось, – мосластый улыбнулся, в бесцветных глазах его отразилось на миг рыжее пламя. – Сделали все, как надо. Привезли вашу зазнобу.

– Господи-и-и…

– Идемте. Увидите. Да, дружка-то своего, Михутрю, будите. Посейчас и пир! А потом – лошадей вам дам, да на корабль, утром как раз и будете.

Спросонья Михаил поначалу не понял – куда и зачем ему надобно идти, но наконец поняв, рассмеялся:

– Я ж вам говорил! Свидитесь со своей любою.

В нетерпении Леонид спустился во двор, не чуя под собой ног. Впереди, показывая дорогу, шел хозяин, в окружении дюжих слуг. Светлеющее небо алело зарею, зачинавшийся день обещался быть солнечным, теплым.

«Бабье лето, – расслабленно подумал король. – Хорошо как все! Теперь с Машею на корабль – и в Ливонию».

– Тута она, одежку выбирает, – останавливаясь напротив приземистого амбара, оглянулся Агапит. – Платье-то нынче потеплее надоть. Ой, чегой-то темно там… Видно, свечу задуло – сквозняк. Э-эй, красавица!

Заглянув в приоткрытые амбарные воротца, Безухий, не дожидаясь отклика княжны, тут же и обернулся, тряхнув сальной шевелюрою, и щелчком пальцев подозвал слугу:

– Дай господам свечечку… и вина-мальвазеицы дай!

Арцыбашев рассеянно взял в руки длинную восковую свечу, его спутник – изящный серебряный кувшин с узким горлом.

– Ну, идите, – махнул рукой хозяин. – Там она… Ждет.

Амбар был сплошь заставлен тюками, сундуками и полками. Сверху, со стропил, свисали какие-то звериные шкуры, кожи, меха. Где-то в глубине, за шкурами и сундуками, виднелась тоненькая фигурка в женской накидке-летнике – узорчатой, длинной, с такими же несуразно длинными, завязанными за спиной узлом, рукавами с прорезями для рук. Странная эта одежка была весьма популярна во всех русских землях. Шилась из дорогой ткани, украшалась жемчугом и стоила немеряных денег. Только боярыни такие носили, да еще купчихи богатые… или вот – княжна…