Братик - Jascherka Kramlyn

Где меня ожидал сюрприз.

Прямо на обеденном столе, среди объедков и растерзанной одноразовой посуды трахали Шурку. И делал это Малыш. Его спина в полосатом свитере расцветки «Улица Вязов» надежно загораживала обзор, но задранные в воздух тощие бледные ноги и ритмично движущаяся между ними голая волосатая задница не оставляли сомнений в сущности происходящих событий.

Услышав, как я вошел, Малыш обернулся, кивнул мне и, не прекращая сопеть, поздоровался:

– Привет, Стас.

Полагаю, он что-то еще хотел сказать, но я не оставил ему возможности сделать это.

Спокойно и собранно, не чувствуя даже какой-то особенной ненависти конкретно к Малышу (на его месте мог оказаться любой другой), а только густую и холодную злобу, я оттащил насильника от его добычи и вышвырнул в коридор.

– Стас, ты чего? - растерянно спросил он, пытаясь подняться: спущенные штаны не очень-то способствовали особой грации.

– Вон, - коротко приказал я, понимая, что еще слово - и я начну бить его, все еще простертого на полу ногами. И буду бить, пока не убью.

Малыш, видимо, тоже это понял.

Через пять минут вместо последних задержавшихся гостей в квартире осталось только эхо топота их торопливых ног.

Тяжело дыша от не нашедшей себе выхода ярости и спазмами схватывающей головной боли, я вернулся на кухню.

К своему братику.

Он по-прежнему так и лежал на столе, там, где оставил его Малыш. Только поджал коленки к груди и весь свернулся в маленький дрожащий комочек. Худенькое бледное тело словно гжель покрыто лиловыми цветами синяков. Бедра изнутри в засохшей бурой коросте.

Одним коротким ударом заткнув сразу и слюнявую жалость и не менее крутую, чем я сам, мою единоличную совесть, я поднял вялого, покорного, как оглушенный ягненочек на бойне, братика на руки и перенес его к нам в комнату. Мелькнула и исчезла мысль, что стоило бы его сначала вымыть, но угроза того, что в горячей ванне кровотечение может возобновиться показалась мне чересчур серьезной. Уложив и закутав одеялами Шурку, я сразу же схватился за трубку.

Сначала Изя, домашний доктор, с которым свел меня Саха после одной серьезной разборки. Человек понимающий и отзывчивый, а главное, умеющий точно оценить в денежном эквиваленте как свои услуги, так и свое молчание. Изи не было дома, но его жена без вопросов дала мне рабочий телефон. В клинике, конечно же, было занято. Я звонил, звонил и звонил, не позволяя эмоциям сбивать мои пальцы. Когда я наконец пробился, и сальная медсестра соединила меня с Изей, понадобилось менее трех минут, чтобы убедить его немедленно приехать ко мне. Думаю, мой голос всерьез встревожил его, поскольку уже отключая телефон, я услышал, как он говорит сестре, что вынужден будет отлучиться. 

Закончив с этой проблемой, я позвонил Ленке и предложил ей за хорошие деньги привести в порядок обосранную квартиру. Мудрый человек Ленка, выяснив с моих слов масштабы разрушений, решительно отказалась, но дала мне телефон одной тетки, пенсионерки, за деньги согласной на любую работу. Я вызвал тетку.

Все, больше от меня лично ничего не зависело. И все же… Выудив из шкафа ветхого вида наволочку, я разорвал ее на тряпки и, набрав миску воды, пошел к Шурке. Братик лежал на нашей кровати в той же позе, в которой я его оставил чуть раньше.

Даже не вздрогнул, когда влажная ткань коснулась его лица. Не шевельнулся и не издал ни единого звука, пока я осторожными движениями смывал остатки краски с его лица. И не только краски…

Поднимать одеяло, которым я его укрыл после того, как перенес в комнату, я все-таки не решился.

Впрочем, полагаю, я все равно бы не успел смыть с него все следы: Изя прилетел уже минут через двадцать. Собранный, сухощавый, чем-то похожий на Чехова, с большим старомодным и даже на вид очень тяжелым саквояжем в руке. Приветственно кивнув мне с порога, он тут же окинул оценивающим взглядом сначала мою разбитую вчера физиономию, затем погромленную перспективу квартиры у меня за спиной, и прямиком направился в ванную.

– Лучше на кухню, - угрюмо посоветовал я.

Изя понимающе кивнул.

Потом все такой же малословный и беспристрастный, как и всегда, он смотрел Шурку. То есть, всего. Я ему помогал. Я тоже все видел. Прохладные на ощупь конечности братика казались мертвенно неживыми в моих ладонях, безразлично-покорными, как щупальца задохнувшегося малюска.

– Помимо разрыва сфинктера других серьезных повреждений у него нет, - после продолжительного и с моей точки зрения достаточно унизительного осмотра, наконец, заключил Изя. - Швы я наложу, можешь не беспокоиться, но я рекомендовал бы тебе некоторое время воздержаться от употребления его… подобным образом.

Сугубо профессиональный подход Изи одновременно и восхищал, и ужасал меня. Ему было совершенно наплевать, каким образом и от кого Шурка получил побои и, что уж выбирать выражения, кто порвал ему задницу. Изю даже не волновало, если всю эту красоту сделал непосредственно лично я.

Он оставил мне инструкции и лекарства касательно Шурки, а затем без вопросов занялся моими собственными разбитыми руками и лицом - глупыми мелочами, о которых я сам, наверное, и не подумал бы.

Терпеливо снося, пока он промокал жгучим раствором мои ссадины, я все же не удержался от одного вопроса:

– Изя, а долго он будет таким… неживым?

– It depends, - передернул узкими хилыми плечами Изя. - У него шок. Со временем пройдет, но как скоро - это в целом зависит от тебя и твоего обращения с ним.

Уже в дверях, после получения соответственной суммы денег, он коротко уточнил, что же имел в виду:

– Будь с ним, как бы это сказать… помягче, Стас. Если что, звони.

Я только кивнул.

Даже самому себе я не смел признаться, как пугала меня безмолвная недвижная кукла в моей постели. Впрочем, есть ли смысл заигрывать с совестью? Тем более, когда четко знаешь, кто во всем этом виноват.

– Ох, Шурка, - пальцы сами скользнули в спутанные волосы моей куколке, разбирая, расплетая перепутанные пряди. - И как же оно так вышло.

Шурка молчал, остановившиеся глаза пустым взглядом смотрели мимо меня в стену.

– Шура!

Так остро, почти болезненно захотелось обнять его, прижать к своей груди, крепко-крепко. Я виноват. Я! Шурка мой. Нет смысла просить прощенья. Просить пощады. Уже не изменить, не исправить, не оправдать, не вернуть того, что я сам разрушил.

Шурка.

Я сполз на пол у кровати, уткнулся головой ему в бок, как будто одно уже тепло его тела могло даровать мне столь желанное, столь незаслуженное прощение.

Я был бессилен и это убивало.

Убивало и убивало меня час за часом, пока я с ложечки поил его горячим чаем, как ребенка, предварительно остужая каждую порцию своим дыханием. Я кутал его в одеяла и растирал ладонями, но ничто не согревало его, а он замерзал. Я это чувствовал. Я это знал.

Я только не знал, что делать.

Изя вколол ему обезболивающие и оставил еще три ампулы, но велел этим не злоупотреблять, чтобы не приучить Шурку. Может быть, действие препарата уже прошло? Но по брату не скажешь, чтобы он мучился в корчах.

Поднявшись с пола, я как пойманный зверь метался по комнате, ежеминутно припадая к окну. Но и там не было мне спасенья - только небо затянутое низкими облаками, да нагие ветки с каждым порывом ветра будто хлестали меня по щекам.

Коротко промелькнула мысль использовать одну ампулку для себя, но она пропала почти сразу же. Недостойно нас думать такие мысли.

Брат.

Ангелом искупления, наконец, явилась уборщица-пенсионерка.

Приятная, опрятного вида бабушка с заранее заготовленными ведром и тряпкой. В общем-то, я, конечно, не собирался сам принимать участие в уборке (иначе не вызвал бы ее), но как-то так получилось, что я стал ей помогать. Я просто не мог быть наедине с Шуркой. Я не знаю, что бы я сделал. Было желание взять нож и резать себя в знак сожаления. Но мы же не самураи.

Да и Шурке легче от этого не станет.

Так или иначе, нашими с бабкой совместными усилиями ближе к полуночи несчастная квартира начала наконец приобретать более-менее нормальный вид. Мы договорились, что она придет завтра и тогда закончит.

Все, устал, с ног валюсь. Падаю в кровать к непохожему на живого Шурке, но мне уже все равно. Я так хочу спать.

Спать. Обнимать его.

Греть своим теплом.

Все будет хорошо, обещаю. Я все исправлю.

Обещаю.

А теперь спать…

ЭПОХА ЧЕТВЕРТАЯ

Эра убегающих песчинок. День - 0,36

Проснулся утром, протянул руку, а его нет. Мне, как из чайника кипятка за шиворот плесканули. Вскочил, куда бежать, не представляю. Изя вчера сказал, ему, мол, пока и ходить особенно не стоит. Швы могут разойтись. Да и потом…

Блиииииннн…

Спотыкаясь обо все подряд, я, полуслепой со сна, голый, вылетел в коридор. Дверь в туалете по-прежнему отсутствовала: вчера я так и не успел навесить ее обратно, так что братика я, слава тебе господи, нашел достаточно быстро.