Меморандум - Александр Петров

— Хорошо. Ты видишь, Боря, я не против. Я твой друг и помощник в этом вопросе. Так что не надо на меня смотреть, как Тухачевский на владельца этого стола, не надо.

— Да я и не…

Милена Сергеевна оглянулась. Я только сейчас разглядел сидящего в глубоком кресле в затененном углу кабинета солидного господина в дорогом костюме с золотыми часами на запястье. Поднял я вопрошающий взгляд на леди-босс.

— Познакомься, Борис, это наш благодетель и мой старинный друг Михаил.

Я кивнул и учтиво улыбнулся. Деспотисса с благодетелем снова обменялись взглядами, слегка кивнули друг другу: мол, именно так мы с тобой и думали.

— Так, слушай меня внимательно. — Миледи открыла черную папку, достала пачку сшитых листов и протянула мне. — Там, внизу, мелким шрифтом, видишь?

Я прочел «Особое мнение. Автор согласен со всеми пунктами Договора и разрешает издание книги «Посланник» с одним условием: через десять лет издать тиражом не менее одной тысячи экземпляров книгу-дневник, рукопись которой я вручил Издателю (дата и подпись)».

— Десять лет прошло, автора нет, я имею право и желание издать его вышеуказанную рукопись. — Она подошла к огромному сейфу, открыла тяжелую стальную дверь. От моего взгляда не укрылись пачки денег на двух нижних полках. Миледи неуклюже заслонила мощным торсом содержимое сейфа, извлекла желтый пакет и торжественно положила передо мной.

— Вскрывай и пользуйся! Я уже с год ищу писателя, способного сделать из всего этого читабельную книгу. Сам понимаешь, дневник — не то, что можно выгодно продать, а интеллектуальный триллер с трагическим концом — самое оно! Да, еще, вот тебе от меня лично. — Она из прежней черной папки с надписью «Юрин» выдернула пачку листов, скрепленную стиплером, и положила сверху на желтый пакет. — Это подборка рецензий и отзывов на «Посланника», может пригодиться. Прошу держать меня в курсе о результатах твоей работы и каждый месяц доставлять на этот стол пред мои очи машинописные страницы с гениальным текстом. Оплата согласно действующему тарифу — четыре тысячи рублей за авторский лист. Всё иди. Успехов!

— Нани Ираклиевна, вы не подскажете, что такое авторский лист? — спросил я секретаря, покинув кабинет и присев на гостевой стул в секретариате. Мои глаза, как скрепку магнит, притянул светлый образ молодой красавицы.

— Сорок тысяч знаков, — монотонно произнесла девушка, не отрываясь от экрана монитора. Длинный закрученный локон ниспадал на широкий гладкий лоб, поплясывая на красивом холодном лице. Я удивился: неужели не мешает? Мечтал спросить, но не успел. Девушка краем рта сдула черную пружину и спросила, обращаясь к монитору: — Четыре куска бросила? — И не дожидаясь ответа: — Не соглашайтесь, требуйте десять — сторгуетесь на семи.

— Благодарю, — сказал я задумчиво, тотчас выбросив из головы цифры. Сделав над собой усилие, оторвался от созерцания восточного очарования и вышел из приемной, ругая себя блудливым подонком. Ноги меня уже понесли домой, домой, поскорей раскрыть таинственную рукопись… Но в тот миг я почувствовал на плече клещевой захват чей-то сильной руки. Резко оглянулся — Михаил.

— Прости, пожалуйста, Борис, — сказал благодетель со смущенным ироничным прищуром. — Нужно поговорить. Давай, зайдем в ресторан, тут за углом.

В китайском ресторанчике он привычно занял кабинет размером чуть больше телефонной будки, заказал буряту в белом врачебном халате каких-то неведомых закусок, я попросил чаю.

— Борис, вот какое дело, — начал он, тщательно скрывая смущение. — У меня сложилось впечатление, что господин Юрин — несомненно талантливый, но весьма безалаберный писатель. Видишь ли, я закончил филфак-эмгэу и поэтому могу судить на этот счет вполне профессионально. Мне кажется, эту завершающую книгу Юрина необходимо исполнить на самом высоком профессиональной уровне, ты меня понимаешь?

— Пока что нет.

— Я как филолог мог бы тебе помочь. — Он налил себе в крошечную чашечку из фаянсовой бутылочки, выпил, поморщился, приложил к губам горлышко и опорожнил ёмкость в широко раскрытый рот. Выдохнул и решительно выпалил: — Давай писать книгу вместе! Сам понимаешь, я вложу в этот проект солидную сумму, и сделаю из книжонки полиграфический шедевр!

— Простите, можно вопрос?

— Н-н-н-н-ну, давай, — протянул тот, стрельнув в меня исподлобья недобрым взглядом черных глаз.

— Вы как филолог, много написали книг? Разумеется, православной беллетристики?

— Я пишу сценарии для телевизионных шоу. Думаешь, откуда у меня и у твоей Милены деньги? На вашей прав-романтике много не заработаешь!

— Понятно… — кивнул я, тщательно избегая попадания на собственную радужную оболочку глаз испепеляющего взгляда филолога-шоумена. — Михаил, я сейчас ничего пока не пишу, только собираю материал. Давайте вернемся к этой теме чуть позже. Заодно я обдумаю ваше предложение, ведь у меня нет опыта совместного писательства. Честно сказать, мне не очень понятно, как писали Стругацкие, Вайнеры, Ильф и Петров — через строчку, что ли? А может один диктовал, другой записывал и за пивом бегал? В общем, есть над чем поразмышлять.

— Ну, ладно, думай, — прозвучало, скорей как угроза.

— Разрешите откланяться, — сказал я, вставая с татами, и заспешил домой, в свой кабинет, к рабочему столу.

Дома положил пакет на стол, аккуратно скальпелем взрезал желтую оберточную бумагу и обнажил пачку листов, сшитых белой шелковой нитью. На обложке крупным шрифтом набрано название — «Меморандум». Подрагивающими пальцами перелистнул титульный лист и приступил к чтению.

Часть 2. Суровин

Дневник

Решил привести в порядок разрозненные дневниковые записи, которых набралось за многие годы тринадцать тетрадей и ящик листочков. Из сотен лоскутов моей не всегда правильной жизни попытался выстроить приемлемый для чтения текст. Конечно, убрал куски с несущественными бытовыми мелочами, а нечто важное дополнил и встроил в тело книги.

По всему видно, жизнь моя подходит к завершающему этапу. Врачи нашли в очень сером веществе моей бедовой головушки опухоль и предположили, что пару-тройку месяцев у меня вроде бы еще есть. Даже не расстроился, не проникся, так сказать, трагизмом ситуации — воспринял информацию о скорой кончине спокойно и даже отстраненно: поймал себя на том, что изучаю реакции ума, сердца и тела, чтобы со временем описать.

Да и что тут горевать, когда всё самое главное, что приказал сделать мне Господь, я исполнил, приложив все наличные силы и возможности, вполне их исчерпав. Конечно понимаю, опухоль мозга — лишь медицинское последствие, причина же именно в том, что ничто земное меня уже не держит. Лишь бренное тело продолжает по инерции существовать на этой прекрасной, больной и обреченной планете — душа же моя, давно там, куда устремилась в первой детской молитве — в Царствии Господа моего, в Доме Божием, который Отец Небесный устроил для нас, куда ждет меня и всех «искренних моих».

Много лет молился я за близких, каждый день, настойчиво, упрямо, укрепляясь в вере в силу молитвы. Конечно, подавал записки в храмы, испрашивая молитв у Церкви, — и вот их судьбы устроены, земная жизнь налажена. Всецело предаю их великой любви и милости Божией, совершенно уверившись во всемогуществе и всеведении Бога Любви. Часто передо мной встает одна и та же картина: огромный дворец из кристаллов золотого света среди роскошных цветов, деревьев, травы, на берегу тихой реки у подножия величественных гор — там, в залах, комнатах, галереях, кельях поселились и живут в блаженстве те, кто перешли в вечность, приготовляя новые помещения для будущих новоселов, среди которых и я, убогий.

Да, причина именно в этом: душа созрела для перехода в вечность. Ничего не держит её здесь, кроме разве этой последней книги, но и она почти закончена. Я сделал всё что мог, на что хватило сил, очень надеюсь, что моя последняя книга станет памятником моему поколению, моему народу, нынешним христианам, поэтому и решил назвать её «Меморандум» (от латинского memorandum — то, что следует помнить).

А началось всё это, пожалуй, в одном из южных городков, когда мне только исполнилось десять лет. Родители сняли две комнаты на втором этаже дома, стоявшего в переулке, выходящем на главную улицу города — набережную. На углу нашего переулка и широкого многолюдного променада и стояла действующая церковь. Мы с родителями каждый день проходили мимо, я всякий раз умолял зайти внутрь, но родители отговаривали: «Ой, прекрати капризничать, что там интересного, пойдем быстрей на пляж, загорать, купаться, жевать шашлыки и сахарную вату». Как-то отец дрогнул и решился зайти в храм, но бдительные старушки не впустили: одеты мы были фривольно, по-пляжному, в шортах и майках, сандалиях и панамах. Отец только язвительно кхекнул: «Видишь, не нужны мы им, ну и пусть себе, подумаешь…»