Танцы с дьяволом - Сергей Ильичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Поэтому сейчас я делаю официальное заявление о том, что снимаю свою кандидатуру с выборов в пользу отца Михаила! И прошу всех, кто мне верит и доверяет, отдать свои голоса за батюшку. А я, в свою очередь, даю вам слово чести в том, что все, о чем я говорил, все, что обещал для района, я выполню и буду помогать новой власти сделать вашу жизнь достойной.
И уже широко улыбаясь, глядя прямо в камеру, добавляет: «Ну что, отче Михаил, взваливай на себя новый крест. Я так понимаю, ты у Бога в любимчиках ходишь. А меня принимай к себе в соработники…»
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – промолвил не ожидающий такого поворота священник.
Уже через час Санников приехал в Сергиев скит к отцу Михаилу. Батюшка, Агриппина, Анна и Татьяна уже сидели за столом, пили чай. Посадили за стол и Алексея.
– По-доброму все сделал, молодец, Алеша! Неожиданно, правда, для меня, но достойно. И за Александра тебя благодарю, что помог его семье. И если бы ты не снял сразу же своей кандидатуры, то после могли бы тебя обвинить в подкупе кандидата.
– Я это и сам понял в момент передачи ключей, да отступать было поздно. Хотелось, чтобы у людей был праздник! Да и вы уж меня извините за слова о том, что монаху, как человеку без семьи, наши боли и заботы ближе к сердцу.
– За что же тебя винить? Слова ты нашел хорошие, правильные, душу согревающие. Но дело тут не в монашеском чине, а в наличии у того или иного слуги Господнего любящего сердца, которое равно согревает и одаривает своей любовью каждого, с кем оно соприкасается. А монахом я ведь стал не так давно. Была у меня и семья, и сын любимый Иван. Только это все осталось в прошлом.
– Еще раз извините…
– Когда-то об этом все равно пришлось бы рассказать, так почему бы и не сейчас…
Батюшка на мгновение погрузился в воспоминания. И начал свой рассказ.
– После рукоположения в священный сан в возрасте двадцати пяти лет я стал настоятелем одного из московских храмов. За двадцать пять лет своего служения успел получить все, что давалось Святейшими Патриархами из знаков отличия за примерную и верную службу у алтаря Господня. У меня был широкий круг самых разных знакомств как среди правительства Москвы, так и из числа тех, кто был воистину сильными мира сего. Жили мы в пятикомнатной квартире в одной из сталинских высоток, что на площади Восстания, и был у меня новенький, последней марки «Мерседес». Все было. Будучи еще молодым настоятелем, я все свое время проводил в храме, который с помощью Божией восстанавливать пришлось из руин. Да и сам храм, что дитя малое, также требовал меня всего себе без остатка. И родившийся вскоре у нас Ванюшка был целиком вверен на воспитание матушки, жены моей Анастасии.
Однажды я ее сильно обидел, когда при ней снял с пальца свое венчальное кольцо. Что-то, уже и не помню, сказал ей тогда о своем обручении с храмом. Она этого понять не смогла, да половины сказанного, видимо, и не расслышала по причине того, что сам факт, как ей тогда показалось, моего отказа от нее был как удар обухом по голове. Вот с того самого дня Настенька моя стала увядать, сохнуть словно цветок, лишенный живительной и благодатной влаги.
Батюшка вспомнил те годы в Москве. Высотку. Свою квартиру. Вновь увидел, как в большой гостиной Анастасия и ее пятилетний сын Иоанн наряжают новогоднюю елку. Накрытый праздничный стол…
Когда он после новогоднего молебна пришел домой, Анастасия и Иван смотрели мультипликационный фильм «Двенадцать месяцев». Часы показывали начало второго ночи. Он тихо отворил дверь и вошел в квартиру весь заснеженный, словно Дед Мороз. Его никто не услышал. Все были увлечены мультфильмом. Но когда он, раздевшись, шел на кухню, то услышал диалог жены и сына:
– Как бы и мне хотелось, чтобы кто-нибудь принес мне в новогоднюю ночь корзинку с подснежниками!
– Так ты скажи папе, пусть он помолится, и тогда Дед Мороз обязательно принесет тебе корзину подснежников!
Отец Михаил с сумками в руках вошел в гостиную.
– Подснежники, радость моя, в январе бывают только в сказках! Сейчас легче попросить у Деда Мороза ананасы и мандарины… – сказал я и стал выставлять на праздничный стол пакеты с заморскими продуктами. Но мать с сыном были увлечены перипетиями удивительной сказки, к тому уже были сыты и не обратили никакого внимания на принесенные мною продукты.
Сегодня я часто задаю себе вопрос: любили ли мы вообще друг друга? Домой я приходил поздно вечером и уже почти без сил. Так же рано и уходил на службу. По ревности служебной и по образу подвижников православной веры пытался служить тогда каждый день. По этой причине вынужден был ограничивать себя и в выполнении супружеских обязанностей, так как сам же поставил себя в положение вечного поста. По сути, наши отношения стали более напоминать отношения в семье между братом и сестрой, но уж никак не любящих и находящихся в самом расцвете сил молодоженов.
В нашей спальне стояли две кровати, разделенные тумбочкой с ночником. Когда я пришел в спальню, Анастасия уже лежала в своей кровати. Я подошел к ней.
– Поздравляю тебя с Новым годом!
У меня в руках коробочка с подарком, которую и вручил матушке.
– Спасибо! – ответила она и, не раскрывая подарка, положила его на тумбочку.
Я склонился над ней и собрался было всего лишь поцеловать жену, как это обычно делал перед сном. Но Анастасия движением руки остановила меня.
– Как только принесешь мне корзину подснежников.
– И никак не раньше?
– Никак!
– Но сие, к сожалению, невозможно, существуют объективные законы природы, и январь не сможет, как в сказке, уступить свое место маю…
– Поживем – увидим! – ответила она и выключила ночник.
За столом все внимательно слушали рассказ священника:
– Она и умерла так же загадочно, молча, заснув и не проснувшись, в один из прекрасных дней Рождественских святок… И более двадцати лет я сам занимался воспитанием своего единственного наследника Иоанна. Мальчик выбрал спортивную стезю и за эти годы добился определенных успехов, став после окончания спортивного вуза вратарем одного из столичных футбольных клубов. И последние годы мы почти и не встречались, так как сын все время проводил на сборах. Я и видел-то его лишь по телевизору, когда транслировался тот или иной международный футбольный матч и внимательно всматривался каждый раз в своего мальчика на экране, отмечая то, как он подрос и возмужал…
И вот однажды в январский день, раздавая в аэропорту, как обычно по возвращении с зарубежного матча, сувенирные футбольные мячи со своим автографом работникам таможни, Иоанн по ошибке передал один из мячей, начиненных наркотиками. Когда это обнаружилось, утром особая следственная бригада пришла к нам в дом с обыском. И сообщение об аресте сына я узнал, как и сотни москвичей, через день из новостей столичного канала.
Я тогда крепко выпил, что не делал уже много лет. Пил и вспоминал покойную жену, оставившую меня с мальчонкой на руках. И как всякий истинно православный человек, отчетливо понимал, что в ее смерти повинен лишь сам.
В первый же понедельник после совершения Божественной Литургии отправился в тюрьму, где содержался мальчик. О чем я только не передумал за эти часы до нашей с ним встречи. И вот Иоанн вошел в комнату для свиданий. И я не узнал сына. Не узнал того, кого уже почти два года видел лишь на экране телевизора.
– Зачем ты пришел, отец? – спросил он меня.
– У меня достаточно связей, сынок, и я мог бы помочь тебе. Может быть, тебе что-нибудь нужно? Ты только скажи, и я все для тебя достану…
Иоанн на мгновение задумался, а потом сказал:
– Тогда, если сможешь, конечно, принеси мне, пожалуйста, корзину подснежников!
И внимательно взглянул мне в глаза, словно заглянул в этот миг в саму душу. А потом встал и, не прощаясь, молча вышел из комнаты.
Убаюканные рассказом старушки задремали, сидя на диване. Но Санников внимательно вслушивался в слова священника, стараясь не пропустить ни одного слова.
– А потом был суд. Были привлечены лучшие адвокаты, зачитаны блистательные характеристики, по сути доказано, что в момент ареста ни у самого Иоанна, ни в его доме следов каких-либо наркотиков не обнаружено. Но суд осудил моего мальчика на три года. Этот приговор, как я понимал, был вынесен не столько сыну, сколько мне лично, а в моем лице уже и всей Православной Церкви, которая столько лет последовательно отстаивает право введения в светских школах если уж не Закона Божьего, то хотя бы основ православной культуры. И этот процесс был более показательным для общественности, которой давали понять, что и у православных нянек дитя также бывает без глазу… Как же им после всего этого можно доверять своих детей? И уже через месяц мой сын был отправлен в одну из колоний Магадана…
Узнав о месте отбытия наказания сына, я написал прошение на имя правящего архиерея с просьбой о переводе меня в те же края. Учитывая причины, послужившие поводом для такой просьбы, и насущную необходимость в квалифицированных кадрах среди клириков Магаданской епархии, моя просьба была уважена. И в первые дни осени, оставив свой приход и продав машину, с одной связкой книг отправился я в неведомое для меня путешествие на край света. Туда, к сыну. В надежде, что близость с ним поможет растопить образовавшийся в наших отношениях лед недоверия и мучительной хладности, проявленной сыном во время нашей единственной встречи.
