Аносов - Илья Пешкин

Совсем еще молодой горный инженер Аносов удостоился большой чести. Златоустовское горное ученое общество избрало его корреспондентом «Горного журнала» и учрежденного в Петербурге Ученого комитета по горной и соляной части. Статья о геогностических наблюдениях над Уральскими горами — первый обстоятельный печатный труд Аносова. Впоследствии он опубликует в «Горном журнале» и свои исторические труды о литой стали и булате.

Обратимся же к этому первому опубликованному сочинению П. П. Аносова, перечитаем его теперь, спустя 128 лет после того, как оно было написано, и мы увидим, как свежи и ярки краски, которыми рисует Аносов пейзажи Урала, какими патриотическими мыслями жил молодой инженер.

«Уральские горы, питающие сотни тысяч народа и составляющие один из немаловажных источников богатства России, — пишет автор, — давно уже заслуживали подробнейшее исследование, давно уже надлежало привести в известность состав их, определить взаимное отношение горнокаменных пород, постепенный их переход и образ соединения между собой, дабы тем удобнее достигнуть до главнейшей цели — открытия частных месторождений полезных минералов…»

Так определяет Аносов цель исследований. Дальше он рассказывает о маршруте своего путешествия:

«Началом наблюдений избрал я вершину Урала, находящуюся в девяти верстах от Златоустовского завода, и начну путешествие к Кусинскому заводу, откуда отправлюсь к северо-востоку через гору Юрму к башкирской деревне Мухамбешеват.

…Между сопками Таганая… текут неизмеримой глубины каменные реки, коих твердые капли составляют огромной величины глыбы. Сии нагромождения или так называемые россыпи в иных местах простираются на две и более версты, а каменья их составляющие часто бывают от десяти до нескольких тысяч пудов».

Это не только поэтическое изображение уральских гор. Аносов видит их прошлое, в его воображении встает период образования гор.

Глыбы — это твердые капли.

Из одной этой фразы уже видно, какое огромное влияние на Аносова оказал М. В. Ломоносов.

В своем труде о металлургии Ломоносов писал: «Наклонное положение камней диких к горизонту показывает, что оные слои сворочены с прежнего своего положения, которое по механическим и гидростатическим правилам должно быть горизонтально: ибо неоспоримо, что камни были сперва жидкая материя…»

Очень поэтически, образно, взволнованно описывает Аносов свои впечатления об Урале:

«Поднявшись на вершину Урала, наблюдатель перестает быть в сфере обыкновенного состояния души; видимо, горизонт его, повсюду огражденный склонами гор на низменных местах, мгновенно распространяется столь далеко, что взор его не в состоянии различить отдаленной сини гор от лазурного неба. Пораженный столь мгновенной переменой, он быстро кидает взоры па предлежащую картину, — и узнает дивную Природу.

Он видит перед собой огромные гряды гор, до бесконечности простирающиеся в обе стороны; видит, как оне, то попеременно понижаясь, теряются в долинах, то возвышаясь постепенно, достигают наибольшей высоты; то как гиганты с неприступной крутизной возникают выше прочих.

…Увидев в первый раз всю картину Таганая, я долго оставался неподвижным или лучше сказать не чувствовал моего движения… Я смотрел и удивлялся образованию Таганая и разрушительной силе Природы, давшей ему настоящий вид».

За этим следует описание подъема на Юрму. Гора Юрма лежит в 45 от Кусинского и в 60 верстах от Златоустовского заводов, почти по прямой линии от Уреньги и Таганая.

«Уверения старожилов о затруднениях, которые должен был я встретить на пути к сей горе, еще более возбуждали мое любопытство. И вот я близок к цели моего путешествия, но затруднения пути уже предо мной. Я вижу огромную Юрму, простирающуюся с отрогами своими по течению Кусы, и не нахожу возможности проехать обширное болото. К тому же застигла меня ненастная погода. Я не стану описывать ни тшетных покушений моих, ни того, что я испытал в болотах: скажу только, что прошло три дня, пока я достиг вершины Юрмы.

Вспоминая о вершине Юрмы, я забываю о трудностях, испытанных мной при подошве ея: с нее я видел восхождение солнца, на ней познакомился я с облаками.

Еще небо покрыто было звездной епанчею ночи, как я проснулся и ожидал рассвета. Вскоре на востоке показался слабый свет, а звезды, постепенно угасая, исчезали; свет множился и горизонт мало-помалу становился видимым: уже можно было различить верхи гор. Мгновенно окинуло багряным заревом восточный горизонт, и я увидел перед собой темный океан, на коем как бы плавали огнистые верхи гор. Недолго любовался я сей картиной: багряное зарево увеличивалось, темный океан исчезал, показывались гряды гор, заря их осветила, — и явилась другая, еще более очаровательная картина.

Багряные ряды гор, сливаясь с темнотой в логах, представляли подобие огненному морю, колеблемому как бы некоей стихией. Огненное море начало исчезать, светлые лучи на востоке распространялись от горизонта по всему небосклону, — и вскоре из-за гор виден стал край багряного солнца. Новая картина!

Солнце, медленно поднявшись на гору, совершало дневной путь свой, а я сожалел, что не мог более любоваться восходом его».

Не из тщеславия Аносов поднялся на Юрму и совершал другие трудные путешествия по Уралу. Молодой геолог стремился возможно полнее изучить его природные богатства, чтобы использовать их для блага родины. Об этом он писал в первых строках своего сочинения:

«Кто знает? Может быть и в России явится горный гений, который из сих частных наблюдений извлечет общие правила и укажет каждому рудоискателю, где он с несомненной надеждой должен начинать свою работу…»

Но «геогностические наблюдения» вовсе не входили в обязанности смотрителя оружейной фабрики. Сослуживцы Аносова сначала смотрели на его путешествия, как на прогулки столичного чудака. Аносов долгое время еще оставался чужим в обществе офицеров.

Отношение к Аносову было двояким: одни его полюбили, другие возненавидели. Аносов заражал своей энергией, неутомимостью, любовью к родине. Любое дело, за которое он брался, он выполнял с исключительным рвением и добросовестностью. С глубоким уважением, а иногда с восхищением относился Аносов к труду искусных мастеров. За это и полюбили сослуживцы молодого горного инженера.

Возненавидели же eгo лишь завистники, лодыри да казнокрады. И было за что, — Аносов никогда не ограничивался своими служебными функциями, ему до всего было дело. Он вводил на фабрике разные новшества и из-за этого нередко ссорился с иностранными мастерами и начальством. Он никогда не проходил мимо каких-либо непорядков и тем более злоупотреблений. И неудивительно, что именно его, молодого инженера, привлекли к участию в работах чрезвычайной следственной комиссии, снаряженной из Санкт-Петербурга для ревизии дел округа, — до высших органов дошли, наконец, сигналы о здешних злоупотреблениях.