Дайте руку королю - Игорь Гергенрёдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Сашки-короля:
– Не можешь больше?
– Не-е-т!
Король приказывает: пусть встанет. Ему помогают подняться. Стоит с зажмуренными глазами: слезы так и льются. Растворили горчицу на веках, она попала в глаза.
– Ой-ой-ой!
Трет руками глаза и, крича, валится, елозит по полу. Кошмарная резь под веками. И хохот вокруг, радостные взвизги.
Как жжет! как жжет! – глаза вот-вот лопнут.
– Зажмуренные глазки! Трам-тим-там! трам-тим-там!
Наконец король велит схватить его и держать за голову. Набирая воды из графина в рот, пускает струю в глаза, смывает горчицу.
* * *...Сколько еще мук достанется Скрипу, Кире, Проше! Короля бесит, что они, единственные в огромной палате, – "понтятся".
Раз Скрипу выдавят в рот полтюбика зубной пасты. Выдерут по пучку волос из висков.
Однажды "черная дивизия" станет по очереди садиться голыми задницами ему на лицо и пердеть.
Как-то шесть дней подряд будут сморкаться в его суп, в гуляш или на котлету, и придется лежать без обеда.
26
А дома за обедом мать ругала, что он мало ест. Пугала: у него ссохнется желудок, и он умрет. Ему становилось страшно... Вот бы сейчас оказаться дома: услышать это опять. Ох, и смеялся бы он!
Что за счастливое местечко – дом! Прекрасный-прекрасный! Родной-родной!
Кто убедил бы Скрипа, что его чудо-дом – неказистое унылое строение?
Сборный финский двухэтажный "коттедж" на восемь семей. Без канализации, без водопровода. По соседству – лишь одни бараки, вросшие в землю, сырые, тесные. И поэтому двухэтажная неприглядная постройка звучно зовется "коттеджем". Штукатурка во многих местах отпала: открылись доски, крест-накрест обшитые дранками.
Семья Скрипа живет на втором этаже. Две комнаты глядят на улицу – немощеную, неасфальтированную. Она вся в колдобинах. Машины часто буксуют на ней. Кухня выходит во двор, на общий длинный дощатый сарай. От дома к сараю проложены дорожки из камней, вокруг растет травка.
Летом, когда во дворе сухо, Скрип ходил с клюшкой, сидел возле сарая на скамеечке, которую ему сделал отец, смотрел на соседских кур и на двух петухов. Один петух – соседки тети Шуры, а другой – тети Раи. У тети Раи петух весь белый-белый, и его он про себя зовет Скакун, потому что один раз в кино он увидал красивую белую лошадь и отец сказал на нее:
– Какой скакун!
А петух тети Шуры – красно-рыжий с бурым и с черным, и его он зовет Павлин: в книжке "Восточные сказки" на картинке есть такой цветастый павлин.
Когда Павлин со Скакуном дерутся – вот это да!..
Только приходится очень долго ждать, пока они подерутся... Все ходят друг возле друга кругами, ходят, клюют землю, кококают, кококают... ну вот встали – должны подпрыгнуть, сшибиться... Сшибайтесь! Ну! А они вдруг возьмут и разойдутся.
Он всего-то два раза видел, как они подрались. И то в первый раз, лишь они стали по-настоящему сшибаться, выбежала дочь тети Раи Алька и скорей разгонять:
– Кыш! Ах, паразиты! Кыш! Кыш! – топала ногами, хлопала в ладоши, замахивалась, пока петухи разбегались к своим курам в разные стороны двора.
Зато во второй раз уж была драка!.. Но когда он вышел во двор, она кончилась... Он понял, что была отличная драка, потому что Скакун лежал возле сарая и шевелил откинутым крылом, а на земле вокруг темнели брызги. Он понял: это кровь – потому что на белых перьях Скакуна тоже были брызги и они так и сверкали на солнце красным... А Павлин стоял сбоку от сарая под забором, стоял среди своих кур, как чучело: не ворохнется. Весь в крови, на нее налипли пыль, травинки и всякий мусор.
Скакун раза три вставал и все падал. А после встал и пошел, пошел к своим курам в другой конец двора и даже стал кудахтать.
Эх, и жалко было, что он не видал боя! Правда, отцу сказал – видал. А тот:
– Значит, белый находился в глубоком нокауте! Интересно, признает он себя побежденным?
– А если нет?
– В таком случае они опять будут выяснять отношения.
И Скрип каждое утро садился у сарая ждать, когда петухи будут выяснять отношения.
А его взяли и отвезли сюда...
27
Когда короля и свиты нет в палате, они лежат и тихо рассуждают. Как было б здорово отсюда удрать... У них под матрацами – фанерные щиты (здесь не положено лежать на мягком). Из этих щитов сделать планер – и полетели!..
Они прилетят в Африку. Чтобы на них не напали львы или носороги, жить будут на гигантском баобабе. Устроят на нем шалаш, покроют его листьями огромной пальмы. Конечно, лазать по баобабу они не сумеют. Поэтому укрепят на ветвях сплетенные из лиан гамаки – будут себе полеживать в них, раскачиваться. Приручат шимпанзе, и те станут носить их на себе...
По радио поют: "Как хорошо расцвел родной Китай..." На этот мотив они придумали свою песню:
Как хорошо
Расцвел наш баобаб,
Как хорошо
Расцвел наш баобаб!
О, буги мамбо так-так-так!
Эту песню все поют!..
Хлопают в такт в ладоши. "О, румба негро, о, румба негро, о, буги мамбо так-так-так!"
– Да... – Киря задумался. – Но ведь планер надо как-то запустить! Он же должен подняться на высоту.
– Хо! – говорит Проша. – А "гусь" на что?
Планер у них будет со складными крыльями. Подвесят его к "гусю". Усядутся. И станут раскачиваться, как на качелях. Раскачаются так, что больше уж некуда, в нужный момент перережут шнур – планер в окно. А там крылья раскроются... понесет их в Африку.
Все это бы хорошо – но Сашка не даст. Отнимет планер. Сам захочет полетать.
– Пусть! – говорит Скрип. – Он будет раскачиваться, а мы – чик! – перережем шнур раньше, чем надо...
У планера не будет сил взвиться. Едва вылетит в окно, крылья раскрыться не успеют – он вниз. Бац об асфальт! Что, король, слетал в Африку? Во фокус!
...Конечно, они знали: никакого планера не будет.
28
Петух и Глобус придумали свой фокус. Рассказали Сашке – он разрешил.
В ту ночь дежурила Бах-Бах. Слышит: в какой-то из палат насвистывают. На этот раз ей не почудилось. Несется по коридору, заглядывает в палаты. Ага! Вот откуда свист! Ворвалась к поли.
В темноте на стуле сидит мальчик.
– А ну – в кровать, пар-разит!
Ринулась к нему... Громых – рухнула, головой – в ножку стула. Опрокинула его вместе с мальчиком. Взвыла:
– О-о-ой! Не могу-уу!
У нее сломана рука. Отбит бок. Подняться не может...
Пол перед стулом был побрызган водой, натерт мылом. А "мальчик" сделан из корсета с головодержателем и аппаратов, которые надевают на ноги. Все это обрядили в пижаму, на головодержателе закрепили мячик.
– Убила его... не шевелится... – испуганным голосом проговорил Петух.
– Убила! – подхватил Владик, и уже отовсюду слышится: – Убила, убила!..
– Я его не трогала! – кричит Бах-Бах. – Это вы его... вы... Он сам... – Она крепко выпивши.
Кругом заливаются беззвучным смехом.
– Миленькие! – взмолилась. – Кто у вас ходячие? Я встать не могу! Сходите на пост. Под стеклом – номера телефонов. На четвертый этаж позвоните – пусть врач придет...
На четвертом ночью не только сестра дежурит, но и врач.
Поли не спешат включать свет. Потихоньку утянули "мальчика" – разобрали. Петух отправился звонить – и нарочно вызвал "скорую помощь".
– У нас в институте дежурная убилась! Скорей-скорей... помирает...
Бах-Бах грузной тушей лежит на полу. То охает, жалобно причитает. То – матерится.
Но вот в коридоре – быстрые шаги. Входят молодой врач, две медсестры.
– А? Кто это? – она увидела чужих, испугалась. Вдруг кричит: – Я его пальцем не тронула! Он сам убился... Эти зар-разы пар-разитские его убили...
Врач переглянулся с медсестрами.
– О ком вы говорите?
Бах-Бах уставилась на него мутными, налитыми кровью глазками. Рожа – краснее вареного рака. Поворочала башкой. Валяется опрокинутый стул. Все поли – на койках.
– Куда дели?! – взревела, сжала здоровую руку в кулак, затрясла им.
– Однако... – сказал врач. – Успокойтесь. Сейчас прибудут носилки.
* * *Какая же была радость! День проходил за днем, а она не утихала. Поли узнали от нянек, что Бах-Бах, наверное, уволят. Врач "скорой помощи"
сообщил, что она "находилась в состоянии алкогольного опьянения".
А тут и окна расклеили – весна! Первым высунулся наружу Сашка. Набрал воздуха, сунул пальцы в рот – как свистнет!
Внизу прямоугольный длинный асфальтированный двор. В него выходят подъезды двухэтажного жилого дома, что стоит напротив института.
– Дворовые падлы в футбол играют! – обернулся король к свите. – Кинуть в них нечем, гадство!
"Черная дивизия" выставилась в окна. Внизу мальчишки гоняют дырявый резиновый мяч. И вдруг поли, изуродованные болезнью, принялись – и с каким жадным удовольствием! – находить изъяны у здоровых дворовых мальчишек.
– Вон тот в кепке – какой косолапый! Га-га-га!
– С такими ножками в футбол играть! Ну-у, дур-р-рак!
