Литературная Газета 6461 ( № 18 2014) - Литературка Литературная Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А, бывало, мы его встречали
в том полуподвале, в том кафе,
где он громыхал вовсю речами,
кепку прислонивши к голове.
Вот и вышел в люди он исправно,
стал начальством посреди своих,
только это всё же полуправда,
так как он нисколько не затих.
И теперь он врёт напропалую,
рвёт рубаху, нагнетает стиль,
я его нисколько не ревную,
потому что жизнь его – утиль.
РЕПРОДУКТОР
На шестипалубной громаде «Совсоюз»
Я плыл мимо Хоккайдо до Камчатки,
И репродуктор – чёрный златоуст
Вещал мне от заката до зарядки.
Сначала были «мьюзик ю-эс-эй»,
Из Ватикана сумрачная месса,
И новости планеты нашей всей –
Политики и спорта, и прогресса.
И марши перестроенных полков,
И выкрики Фиделя с дальней Кубы,
И рок-н-роллы буйных сопляков,
И сдержанных оркестров дрожь и трубы.
Смерть Луговского, сведенья метро,
Салонов музыкальных расписанья,
Тут репродуктор замолкал мертво,
И одевался я в одно касанье.
И с палубы глядел на океан
В пустую даль, где будущее крылось,
И водных струй играющий орган
Озвучивал всеокеанский клирос
и замолкал… И было пять минут
той тишины, где тонут предсказанья,
и те, кто спали в глубине кают,
те отреклись от Истины и Знанья.
СВИДАНИЕ
Сгущались тени поздним вечером,
я на дорожку вышел в сад.
Вы подошли ко мне все четверо,
как много лет тому назад.
А я глядел в закат и маялся,
ведь я вас очень долго ждал,
и садика густые заросли
покрыли вас, как сумрак зал.
Как постарели вы, как выросли!
Какие слёзы на щеках!
И в этом самом страшном вымысле
сам зачерствел я и зачах.
И всё-таки я вас приветствую,
покурим и поговорим.
И эта встреча – только следствие
того, что сумрак это Рим,
тот город с вечными обновами,
где мы не встретились тогда,
и садик лапами еловыми
шумит, шумит через года…
* * *
Сфинксы перед волной.
Это было перед войной.
Привёл меня сюда отец,
мне было пять лет – малец.
Над дельтой высился кран,
а время, словно экран,
кино показало мне,
стремглав бежала Нева,
текла в неё синева…
Мы жили в своей стране…
* * *
Я выходил, бывало, на канал,
под этот дождик и под эту слякоть,
я в этом доме столько раз бывал,
там приходилось праздновать и плакать.
Стоял вокруг шестидесятый год,
и только-только путь наш начинался,
ещё тогда не знали мы невзгод,
и музыка звучала вроде вальса.
И ты стоял в зауженных штанах,
в расстёгнутой рубахе, в мятой кепке,
я видел только этот свет впотьмах
у государства новой пятилетки.
Дорога в гору шла, вела назад,
и мы ещё тогда не уставали,
и точно, как обложенный десант,
сгрудились вместе на твоём канале.
И вот в Нью-Йорке, в Лондоне, в Москве
мы встретились и обновили жизни,
не обвиню тебя я в мотовстве,
но что мне делать здесь, в моей Отчизне?
Быть может, нам вернуться на канал
и снова закурить свою «Аврору»,
и там, где ты, товарищ, побывал,
там путь и мой, и он сегодня впору.
Теги: Евгений Рейн , поэзия
«Не браните вы музу мою»
Слово Юрию Архипову
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
В Москве назвали имена лауреатов Горьковской литературной премии за прошлый год. У премии пять основных номинаций. Победителем в номинации "Фома Гордеев" за лучшую прозу стала Мария Ряховская. Лучшим поэтом назван Евгений Чигрин. В категории «По Руси» соперничали публицисты и краеведы. Победу одержал Александр Сегень с книгой «Московский Златоуст. Жизнь и деяния святителя Филарета». Лучшей работой в области критики и литературоведения жюри признало цикл статей лауреата нашего «Золотого Дельвига» Юрия Архипова «Год Германии в России». В номинации «Мои университеты» лауреатом стала постоянный автор «ЛГ» литературовед Лидия Спиридонова. За верность и служение отечественной лирике отметили поэта Алексея Королёва.
Лауреатов приветствовали Людмила Путина, Людмила Вербицкая, Сергей Есин, Инна Ростовцева и другие. Вёл церемонию Александр Гордон.
Аплодисменты лауреату (фото Фёдора ЕВГЕНЬЕВА)
Теги: современная литература , Горьковская премия
Тоталитарный дискант
Алексей Иванов. Ёбург. - М.: АСТ, 2014. – 576 с. – 7000 экз.
В этом году по Алексею Иванову диктовали "тотальный диктант". Толком не знаю, что это, но вроде бы означает, что он теперь писатель, официально признанный. И хотя персонально к Алексею Иванову нижеследующее рассуждение отношения не имеет, обойтись без него никак не возможно.
Быть официально признанным в нашей патерналистской стране гораздо выгоднее, чем быть «рыночным». Рынок изменчив и подвержен кризисам, а за счёт государства – всегда проживёшь. Оно тебе и грантик, и пьеску за свой счёт в театре поставит, и поездочку организует – на встречу с зарубежным издателем.
Главное, чтобы там свои люди бюджет пилили. «Государство» – это, вы думаете, что? Люди, человеки. Всем надо Новый год встречать, у всех мама. Важно приводить во власть именно таких, а не таких – не пускать, а если всё-таки проникают – смело протестовать, обличать и своевременно сообщать начальству – чтобы вводило Санкции.
Ну, да к Алексею Иванову, повторяю, это отношения не имеет. У него другая слабость. Первая же книга, выпущенная в статусе живого классика, называется «Ёбург». А до этого была «Блуда и МУДО». Монотонность некоторая в названиях, не находите? Автор будто на что-то намекает – глазами показывает, мычит, но произнести вслух боится. Будто автомат на него наставлен[?]
Это весьма странная книга – «Ёбург», очерк последних 30 лет истории города Екатеринбурга. Непонятно, чего в ней больше, – недостатков или достоинств, закономерностей или неожиданностей. От писателя, продвигаемого в классики, ждёшь какой-то «более личной» книги, что ли. Более «художественной». Чтоб побольше переживаний, листвы на асфальте, утренних туманов, зябких гудков на заре – когда миллионолапый Свердловск, поёживаясь, шаркает к проходной… Хочется, чтобы «субъективность» и «авторский произвол» работали как атакующий читателя приём, а не опознавались между строк как слабости и не заставляли скрести затылок: «Так… а зачем это вообще написано? Кто заказчик?»
Книга и впрямь будто изготовлена за мзду неким не особо выдающимся журналистом. Ровная такая, нормальная, не особо старательная. Подбор фактов и «сторон жизни» города самый ожидаемый: рок-клуб, бандитские войны, Владислав Крапивин, Эдуард Россель, Ройзман, Ройзман. О художниках и политиках, музыкантах и бизнесменах, бандитах и промышленниках сообщается с одинаковой заинтересованностью.
Нет, иногда, конечно, автор загорается: например, авантюристу от бизнеса и политики Антону Уткину он явно сочувствует, взгляд теплеет, когда о нём пишет. И о художнике Букашкине пишет с гораздо большей сердечностью, чем о всех «наутилусах» и «агатах кристях», вместе взятых, но зато когда речь заходит об уважаемой группе «Чайф» – как бы немножко костенеет от уважения и становится чуть более подробным, чем того требует композиция.
И всё же в целом претензия на «энциклопедический охват» ведёт к уравниловке: когда для писателя «одинаково важны все», неинтересным ему фигурам это жизни не добавляет, а у интересных – отнимает. Вот и выходит журналистский отчёт. Этакая книга-реферат.
О том, что её написал писатель, напоминают лишь редкие, через одинаковые промежутки вставленные сполохи «выразительного языка» – когда посреди протокольного описания милицейской погони вдруг перья ангелов взвихряются над детской площадкой или когда какие-нибудь «десиптиконы» задерутся аж на целый абзац с «автоботами». (Вероятно, наши с Ивановым дети – ровесники.)
Техника, в которой выполнено украшение текста этими внезапными выразительностями, называется «инкрустация» и к традиционным уральским промыслам имеет отношение самое непосредственное, но улучшению общего впечатления от книги почему-то не служит. Выглядит это так, будто у повествователя глаз дёргается. Или мужественный голос срывается на впечатлительный истеричный дискант.