Махавира - Александр Поехавший

Меня неизменно укачивало, тошнило в авто, даже на небольших расстояниях. Но потом обнаружилось, что если я садился вперёд и видел под собой путь, то ничего не кружилось, нигде не мутило. Под параноидным страхом штрафа родичи сажали меня наперёд, чтобы видя прямо перед собой путь не вертеть головой влево вправо. Мне было непонятно, почему девушки традиционно носили белоснежные трусы, если в первый же день они их засирали. На многокрасочных не так было заметно говно или диффузные пятна от мочи. Они вынашивали эти трусы неделю, как бы они насухо не вытирали, всё равно должно было что-то просачиваться. Со мной сидела Катя и её серенькие трусы вымокли аж до платья. Я не пялился на это, она чем-то серьёзно болела.

Как только я наблюдал рождение и смерть, так сразу внутри меня проступала плюс одна единица густой толпы. Они мусорили больше и больше, у меня заметно садилось зрение.

После того, как появлялись первые сидидиски с порнухой, я постепенно перестал дрочить в ванной и стал это делать не отходя от кассы. Я несложно догадался не брать с собой воду, чтобы смачивать трение, а попробовать поплевать. Слюны оказалось достаточно для сознательного акта не больше минуты, потому что это был верхний предел. Иной раз хватало и пятнадцати секунд. То что сбрызгивалось я кое-как собирал и просто стряхивал под себя на пол. Там волосатый, лысый мужчина сначала общался с девицей. Затем он одел литургическую перчатку, выдавил из тюбика крем, занимался и принялся бережно намазывать её маленькую дырочку в попе. Она присмирела, я просто окаменел, я не мог представить, что такое было допустимо. Затем он как начал раскачивать ей худой зад сверху, он так немилосердно и хладнокровно это делал, а она возглашала при всяком погружении. Это было дико захватывающе, я никогда так не возбуждался, головка была просто багровой. Потом он усадил её на себя, и она была вынуждена продолжать высоко прыгать задницей на его небольшом, но очень сдержанном органе, меня же хватило на 30 секунд и то, я как мог, растягивал, снова пересматривал критически болезненные и красивые для её несчастной жопы позиции. Это было таким внутренним потрясением, они так мило вели беседу, а тут вскрикивает голая и скачет, и улыбается сквозь оказываемое на неё давление. Так необычно, что было так очевидно, как же ей это не нравилось, но она продолжала голосить минут двадцать с небольшим. Но диск я вернул, ибо много было жаждущих рано познать первородный грех. А другие были обычные традиционные и про тот опыт немного позабылось и мне, вообще, показалось, что так делали только за границей, а у нас всегда и так эта срамота жёстко подавлялась и осуждалось, а что уж говорить о настолько невероятном и совершенно особенном соединении, что ярко символизировало для меня высшую ступень любви и доверия от девушки к парню.

В каждой сложной и приводящий в волнение ситуации я незамедлительно начал остужаться тем, что всё равно завтра умирать.

На следующий день после заключительного звонка в школе я проколол левое ухо, но я хотел оба, как у Вилле. Но разум меня останавливал, нулевые есть нулевые: быдло и гопота упорно продолжали цветение. Вместо этого я покрасил волосы в чёрный. Мне не нравилось, что мои волосы были волнистыми. Они были в точной середине между прямыми и кудрявыми. Я хотел прямые, придавливал чёлку ко лбу, чтобы не закрутилось. После мытья головы я одевал зимнюю шапку, чтобы не пушилось и не торчало. Мне не нравились мои глаза, не нравилась худоба.

Из-за того, что я дрочил всё время правой рукой писюлёк искривлялся вбок. Я стал дрочить левой рукой, чтобы обратно выправить, член стал чуть-чуть длиннее и капельку тоньше. Меня полностью устраивал мой эрегированный пенис. Мне казалось, что семнадцать сантиметров (18) вполне ни много ни мало, лучше толстого и короткого.

В Самаре или в Саратове мне полагалось льготное место в общежитии при лучшем экономическом вузе Поволжья, куда я поступил. Если я так смог подумать, то и ты тоже имеешь такую возможность. В приёмной комиссии мне велели принести медицинскую справку о реабилитации из-за инвалидности. Я попёрся в больницу Калинина, потому что вечно там лежал на больничных нарах. Там какая-то врач-женщина нарисовала мне эту справку. Я ей сразу сказал по-честному у меня детская инвалидность по вялотекущей шизофрении, а она смеялась, ведь меня брали в лучший экономический вуз Поволжья. Я разрешил ей меня послушать, и мы ударили по рукам, что у меня была астма. В маленьком магазинчике я прикупил малюсенькую коробочку конфет и вернулся к врачу, вручил ей, вломившись в кабинет без очереди.

Сразу показали общежитие, где было, а сами побоялись провожать туда, будто скверно было что. Я почуял недоброе. Здание развалюшка-сталинка сразу вывязывает брезгливое отвращение. Меня завели в комнату, где я должен был прожить 5 лет. Две козырные шконки у окон уже были забиты старшекурсниками, они лениво пялились в телек, работающий без звука. Харкали семечки от Арбуза прямо на пол. Со мной поступил ещё один льготник Вася — горемычный сирота. Он был полнейшим кретином. Ладно я — инвалид и это подтверждено, но этот же просто говорил первое, что приходило ему в голову. И его тоже завели в эту же хату, где я уже застилал постельку. Очень трудно было наблюдать данную ситуацию: пока я заправлял протухшее совковое одеяло в разодранный вхлам пододеяльник, этот полнейший идиот без умолку говорил мне про себя, как родители, как сам, как жизнь, как дела. Страшно было думать, как он будет способен учиться в лучшем экономическом вузе Поволжья. Два других упорно продолжали мониторить мерцающий квадрат. Во время самой первой ходьбы в туалет я ожидал всего, на что возможна внешняя материя. Но эти тьмы-тьмущие горы черкашей, которые целиком и полностью, как осенние снопы упрятывали под собой горемычную урну. Благо, у меня был свой рулон. Я вскарабкался тапками на ободок и резвее делал дело, чтобы не столкнуться с вурдалаками. Было написано бумагу не смывать, но я всегда и везде смываю туалетную бумагу. Тем более там я бы никогда себе не простил, если бы тоже возложил на горку четыре использованных кусочка, обязательно грязной стороной вниз, чтобы красиво было. Это был тошнотворный туалет в тошнотворном обтёрханном отстойнике для тех, у кого не хватало на съём.

Я переночевал и тронулся на первое сентября. Поток состоял из сотни, поделённой на пять групп по узким ремёслам. Я