Убойный снег - Виталий Лозович

Среди ночи Сашка проснулся. До рассвета было еще далеко. Он посмотрел в окно, потом встал и ушел на озеро. Он и сам не знал, зачем это делает. Себе доказать? Им доказать? Посмотрел во тьме на спящих, взял нож и ушел. Ничего, никому он доказывать не собирался, просто не хотел проснуться и увидеть лица людей в этом проклятом ожидании. Хорошо ждать сытым.

Придя на место, осмотрелся, вновь вспомнил стаю в шесть голов, опустился в ледяную яму… и удар за ударом, и лёд наверх… С каждым сантиметром вниз, с каждым сантиметром, приближавшим их к воде, бить было все сложнее и сложнее, работать, выбирая лёд из-под ног, – едва ли удобнее.

Рано утром, когда на кромке его ямы показались первые лучи солнца, которые Сашка вначале и не заметил… Он увидел воду. Увидел ее подо льдом – тёмную, долгожданную, благословенную воду, которая своим появлением еще ничего не обещала. Первой мыслью был вопрос: вода есть, а где рыба?… Сашка ругнулся. «Как бы не свихнуться преждевременно». Он продолжал бить ножом до тех пор, пока вдруг не подумал, что он может и провалиться в свою прорубь… если осторожным не будет. Вода ведь рядом, под ним. Вот она, под ногой сразу, чёрная какая-то…

Он провалился через секунды, с грохотом и треском льда, коротким, как выстрел, страшным и тяжёлым… он провалился вместе со всей своей ледяной площадкой, на которой стоял… но горловина была узкая, он ушел по пояс в воду, быстро оперся руками о стены воронки и, помогая себе ножом, выбрался наружу. Вода пошла наверх. Тёмная, чёрная, беспросветная, кружащаяся по центру проруби, сразу разглаживала стены воронки, как бы расправляя острые ледяные куски… она шла и шла, как будто вырвавшись из ледяного плена, но чем выше она поднималась, тем скорость ее заполнения снижалась, поверхность затихала, и, когда луч солнца, скользящий по снегу, коснулся ее, вода остановилась…

Сашка не мог двинуться, он стоял и смотрел на воду, как зачарованный. Очнулся от холода… очнулся и мокрый наполовину побежал к избе. Ноги не гнулись, штаны превратились на морозе в панцирь и передвигались, как ходули. Ворвался в избу он очень громко. Началось с того, что запнулся о порог, упал на пол, попробовал встать да не очень вышло, проснулись все остальные… Дядя Миша первым все понял и крикнул:

– Снимай штаны, сучонок паршивый!

Сашку раздели насильно. Было и смешно и горько – штаны стояли на полу колом. Фрэнк начал тоже раздеваться, никто ничего не понял, потом увидели, что он в теплых кальсонах, которые тут же стащил и отдал Сашке… Сашка не увидел этого жеста и с некоторым пафосом произнес:

– Я пробил воронку…

Тут же получил подзатыльник от дяди Миши и… отключился. Он отключился не от холода, просто устал. Он выдохся и просто отключился. Он обычный человек без спецподготовки.

Очнулся Сашка в кальсонах Фрэнка и объятиях Элизабет. Еще плохо соображая, он принял ее за Ксюшу, а нары за кровать родную. Голос ее прозвучал вовремя:

– Согрелся?

Сашка приподнялся, автоматически глянул в окно – там была ночь, после оценил обстановку в комнате. Похоже, за прошедшее время изменилось что-то очень важное в их жизни. Вместо привычного напряжения в отношениях, неуловимого страха в каждом, вместо охватившего всех безразличия ко всему и какой-то ажитированной депрессии, в доме царило полное согласие, теплота и безмятежность. Дядя Миша покуривал сигарету возле печки, разглядывая пляшущие языки пламени, Макс сидел за столом и старался подточить их «крючок» о небольшой камень, неизвестно как появившийся в избе, Фрэнк находился через стол напротив и неторопливо и осторожно проверял узелки на леске.

– Тебя трясло всего, – сказала Элизабет как вдогонку.

– Да, ладно, ерунда, – попробовал отшутиться Сашка, сел как следует, – сколько времени?

– Уже вечер, – ответила Элизабет из-за его спины, – ты спал десять часов… даже больше.

– Случилось что?

– Макс поймал десять щук. Мы все объелись. Ты будешь? – объяснила она и зачем-то взяла его за руку. – Уже вечер.

Сашка обернулся, посмотрел на американку, взгляд Элизабет показался ему несколько откровенно нежным, потому он сказал тут же немного пренебрежительно:

– В сортир забегаетесь.

– Это ничего, – ответила она, очаровательно улыбаясь, – принести тебе?

– Что принести? – в самом деле не понял он.

– Рыбы, – ответила она терпеливо, – или бульон будешь?

– Надо прорубь проверить, – хотел встать с нар Сашка, но очень внезапно Элизабет проявила неженскую твёрдость и остановила его, ухватив за локоть. Сашка плюхнулся на нары, едва не рассмеявшись от своего неловкого положения. Элизабет мягко и нежно спросила:

– Не дури. Все уже проверили. Макс и Фрэнк только вернулись. Полежи спокойно. Ты пять часов трясся, как мышонок… и бредил… у тебя наверняка температура высокая… Вылечись вначале, потом пойдёшь на прорубь. Слышишь меня?

Сашка, что называется, диву дался: никто из присутствующих на ее слова даже не пошевелился, не повернулся и вообще никак не прореагировал. Опять он проснулся, и опять в мире что-то изменилось. Спать ему просто категорически нельзя. Один лишь дядя Миша коротко глянул на него и сердечно похвалил:

– Живой? Вот и молодец. А ночью ши-ибко зубами-то колотил!

Затянулся вкусно, выпустил дым и уставился на огонь.

Сашку бил озноб, и нижняя челюсть пощёлкала зубами, как при переохлаждении. Он передёрнулся, и в голове тут же застонало так, что Сашка едва не завыл от боли.

– Сашя, – негромко произнес Макс назидательно, – слушайтесь Элизабет, у нас все под контролем.

– Смотри-ка ты, – проворчал Сашка, – атаманшу себе нашли, – посмотрел на Элизабет и почти попросил: – Отпусти, пожалуйста, локоть, я рюкзак достану, у меня там лекарство. Я не буду вставать.

Локоть его отпустили, но взгляда не отвели. Сашка достал рюкзак, нашел в аптечке лекарство и проглотил две таблетки просто так, без воды.

– Анальгетик? – спросила Элизабет.

– Анальгетик, – ответил Сашка нервно, – что ты на меня так смотришь?

Она улыбнулась ему еще раз, очень мило, по-женски так совсем, что Сашке показалось, он начинает краснеть, потом взяла его руку в свою ладошку, накрыла сверху другой и очень просто, без тени смущения, не глядя ни на Макса, ни на Фрэнка и уж тем более на дядю Мишу, позвала:

– Сашья, поехали со мной… в Америку?…

Здесь Сашке стало совсем плохо. Плохо, потому что он где-то все понял, плохо потому, что он не собирался в Америку и-и… вообще никуда не собирался, потому что там, в далёком Северске осталась Ксюша. Он суетливо озирнулся, выдав себя с головой, не зная, где остановить свой взгляд, от этого занервничал еще больше и наконец, не выдержав, вскочил с места и чуть не закричал:

– Да… да… на кой мне хрен твоя Америка? На кой мне хрен твоя Америка? Кто я там? В твоей Америке?…

– В Америке живёт много русских, – тихо, вразумительно сказала она, – будешь работать со мной в группе…

– Нет у вас русских!.. Ясно? – Сашка склонился к ней. – Русские есть только в России!.. И-и… в этом… бывшем Союзе еще… А это… это просто эмигранты. Ясно? И больше никто!

– Успокойся, – ровно попросила она. Сашка мгновенно умолк. Посидел чуть и сказал:

– Прости, не хотел.

– Ничего, – опустила она глаза, – ничего. Знаешь, Сашья, я в первый раз позавидовала…

– … мне? – не поверил он.

– … девушке твоей, – подняла она на него глаза.

Сашка тяжело посмотрел на американку. Она так спокойно встретила его взгляд, что даже не моргнула, и в лице не дрогнул ни единый мускул.

– А с чего ты взяла, что у меня есть девушка? – простовато и грубовато спросил он.

– Это не я взяла. Смотришь так.

– Как?

– Отчаянно холодно.

– Трясёт меня… вот и смотрю так, – пробормотал он, потянул на себя все тот же разрезанный тулуп, укрылся им и улёгся на свое место, независимо и очень одиноко.

Элизабет положила ему ладонь на лоб, подержала немного и уверенным голосом объявила всем:

– Заболел.

В комнате, на удивление, сразу все зашевелились. Первым подошел дядя Миша, держа руки в карманах, посмотрел сверху на Сашку, кивнул на него и, словно тот был без сознания и не слышал ничего, спросил у Элизабет:

– Температура?

Сашка на это зашёлся кашлем, сотрясаясь всем телом. Элизабет положила ему руку на плечо под тулупом, как бы удерживая от этих приступов и попросила, подошедших Макса и Фрэнка, достать рюкзак с лекарством. Макс полез вниз под нары, а Сашка на этот произвол вдруг воспротивился.

– Я уже выпил лекарство, – сказал он, справившись с кашлем, – больше не буду.

– А тебя никто не будет спрашивать, Сашья, – сказала ему Элизабет. У Сашки на такую фразу отвалилась челюсть. Он вылез из-под своего тулупа, глянул на американку, опустил глаза на копошившегося в рюкзаке Макса и спросил:

– Насильно будете поить?

– Если надо будет, – ответила она твёрдо.

– Да не надо его травить этими таблетками, – посмотрел на Сашку дядя Миша как на кролика подопытного, – давай-ка я его, Лизка, спиртом разотру… спину… первое русское лекарство.