Прощай, Византия! - Татьяна Степанова

Дом все сильнее врастал своими кирпичными стенами в землю, страстно, глухо, молча, противясь всем нововведениям. Их было пока немного — новый современный гараж с автоматическими воротами, новая яркая парковая подсветка вместо старых фонарей, новое здание гостевого дома под красной черепичной крышей в глубине парка.

При самом первом хозяине этой тогда еще правительственной госдачи — бывшем министре тяжелого и среднего машиностроения генерале Судакове — этого гостевого дома и в помине-то не было. Дом этот выстроил его единственный внук Константин Ираклиевич Абаканов-Судаков уже для своих детей, для будущих внуков, потому что старый дом при всем его просторе становился уже тесен. А потом эта бывшая госдача была успешно выкуплена из спецфонда и обращена в собственность. На месте старого дома задумано было возвести современную комфортабельную европейскую виллу. Но смерть Константина Ираклиевича положила конец всем планам. И старый дом получил отсрочку.

Порыв ветра швырнул первую пригоршню колючих льдинок в освещенные окна первого этажа. Здесь всегда, при всех хозяевах, размещалась большая гостиная. Пялились со стен чучела охотничьих трофеев: головы лосей, кабанов, косуль, горных баранов — архаров, оленей. Над

Пылающим камином скалилась голова медведя, изъеденная молью. Ее давно пора было убрать на чердак, она портила весь вид, но ее берегли. Этот трофей был, пожалуй, единственной вещью, привезенной в этот дом с другой госдачи, некогда принадлежавшей зятю бывшего министре Судакова — генералу Ираклию Абаканову. Но еще в 54-м госдачу с треском отобрали. А охотничий трофей остался. В доме все, от мала до велика, знали, что этого медведя в 1949 году поднял из берлоги и собственноручно подстрелил дед Ираклий из презентованного ему самим генералом Эйзенхауэром охотничьего ружья. Возле камина стояло кожаное кресло, а в нем дремал старый, до безобразия жирный, раскормленный кот. В этом доме у него не было особых привязанностей. Но не было и врагов, кроме одного. Сквозь дрему кот нет-нет, да и прислушивался чутким ухом, не скрипнет ли лестница наверху, не спустится ли враг из своей комнаты сюда, в гостиную.

Старый кот помнил время, когда его врага привезли в этот дом совсем еще маленьким мальчиком — шкодливым и сопливым. А теперь это был шестнадцатилетний акселерат, патологически ненавидевший кошек по причине аллергии. В его присутствии кот остро опасался и за свой пышный хвост, и за толстый загривок. Он знал: сейчас его враг наверху и совсем не в своей комнате, а в спальне своей родной сестры Ирины, с которой они были близнецами. И точно — на втором этаже было освещено только одно окно. Шестнадцатилетний Федор Абаканов — враг кота и тот самый парень, что указал Колосову путь наверх, в мансарду третьего этажа, сидел в комнате своей сестры Ирины. Она еще не вернулась из колледжа. А он в этот День в колледж не поехал, придумав себе простуду и кашель.

Спальню сестры с самого детства он любил больше своей по многим причинам. Здесь все было лучше, чем у него, гораздо привлекательнее, заманчивее. Например, вот этот шкаф — Иркина кладовая, забитая ее барахлом: свитерами, платьями, топами, юбками, джинсами, куртками, туфлями, бельем. Однажды отец (тогда еще живой, полный сил) застукал его, Федора, здесь и… Это было полтора года назад. И с тех пор Федор старался быть предельно осторожным. Отец умер, и вроде бы некому стало устраивать по этому поводу скандалы, но осторожность уже стала второй натурой Федора, превратившись в привычку.

Федор поднялся с постели сестры, на которой лежал, подошел к двери, открыл, выглянул — темно на всем этаже, внизу свет — в гостиной, в столовой, в холле, на кухне. Вот раздался телефонный звонок. Мать Варвара Петровна взяла на кухне трубку. Кто ей звонит? Наверняка какая-нибудь подруга. Что же, в доме немало новостей, которые безотлагательно следует обсудить с подругой по телефону.

Федор плотно прикрыл дверь, припер ее креслом. Затем подошел к шкафу, раздвинул его створки и рывком сдернул с себя белый шерстяной свитер. Расстегнул джинсы, содрал их энергично вместе с плавками и носками. Совершенно голый он стоял перед шкафом, точно перед сокровищницей, потом повернулся к зеркалу сестры. Внимательно, придирчиво, очень критично разглядывал себя, поворачиваясь то спиной, то боком. Ничего, скоро ему исполнится восемнадцать лет. И он станет сам хозяином своей судьбы, своего тела — станет хозяином самого себя. Нет-нет, конечно же, хозяйкой. Эта операция… Она не так уж и сложна и совсем не опасна. Сколько людей уже благополучно прошли через это. И он пройдет и разом покончит с тем, что его гробит, что мешает ему жить, как он хочет, как должен.

Федор порылся в туалетном столике сестры, достал черный испанский веер, приложил его, раскрытый, к низу живота. Вот так гораздо лучше. Этот веер привезла Ирке сестричка Зоя из Испании прошлым летом. Он тоже жуть как хотел в Испанию, в Коста-Браво, на море. Но отец — Константин Ираклиевич — отправил его в летний молодежный лагерь под Питер, на Финский залив. Туда все

Время наезжали какие-то лекторы — эмиссары из молодежных движений, все о чем-то бубнили, чему-то учили. Не отдых там был — обязаловка сплошная. Федор чувствовал себя там совершенно несчастным, одиноким, заброшенным. Но когда отец спрашивал его по телефону, как отдыхается, лгал бодрым голосом, что отдыхается ему классно.

Он вообще привык лгать с самого детства. С девяти лет, с тех пор, как они с сестрой Ириной были привезены в этот дом.

Федор начал перебирать вещи сестры. Да, гардеробец у нее еще полудетский, подростковый. Вон у сводной сестрички Зои вещи намного лучше, стильнее. А какие тряпки были у сестрички Евдокии — Дуни! Это просто полнейший отпад! Дунька была страшная модница и ненасытный шопоголик. И ко всему еще первейшая стерва. А теперь ее нет. И никогда, никогда уже больше не будет. И кому теперь достанутся все ее вечерние платья от «Дольче Габбана» и «Роберто Кавальи»?

Первое, к чему потянулась его рука, было белье. Он выбрал черные кружевные трусики-стринги. Сопя, замирая сердцем, потея, напялил их на себя. Черт, не лопнули бы спереди! Потом достал из обувного ящика черные замшевые сапоги сестры, обулся. Покачался на шпильках, привыкая к неустойчивости. Класс, ну просто класс!

Когда он сделает себе эту операцию, тогда и он сможет открыто, прилюдно носить такие. Он сможет носить все эти чудесные душистые женские тряпки. Он поднес к лицу шелковый топ сестры, жадно вдохнул запах. Духи, украдкой от всех, он покупал себе уже сейчас. Вот только приходилось лгать продавцам в парфюмерном магазине, что это подарок для девушки.

Ничего, после операции он станет заходить и в «Этуаль», и в «Артиколи» в ГУМе, и в «Эсте Лаудер» как самая капризная, самая придирчивая покупательница. Операция еще не туда откроет ему двери. Вот только надо будет Пройти эти проклятые психологические тесты, не сплоховать, прежде чем лечь на операционный стол. Да еще — и это самое главное — найти на операцию денег.

Сумму и в евро, и в долларах Федор узнал еще год назад, позвонив по мобильнику в одну из питерских клиник. Операцию он мечтал сделать именно там, а сюда, в Москву, вернуться уже… Кем? Да самим собой, конечно! Естественно, в той новой жизни после операции его будут звать уже не Федор, а… Нет, имя он себе пока еще не выбрал. Имена сестер — Ирина, Зоя, Евдокия — ему не нравились. Имя матери — Варвара — тоже. Вот у деда его Ираклия, как сейчас по телику трубят, были в свое время любовницы — певички, актрисы: Татьяна, Маргарита, Ирэна… Ирэна лучше, чем Ирина. Возможно, что он возьмет себе это имя. Но все упирается в деньги, и в немалые деньги. Надо достать денег во что бы то ни стало. И тогда…

Он нацепил бюстье сестры, сунув в чашечки скомканные шелковые шарфики. Напялил топ. Примерил джинсовую мини-юбку. Ноги у него ничего — длинные. Волосы вот только на икрах и на ляжках растут. Но это ерунда, вполне сводимо. Хуже будет с растительностью на лице — она, сволочь, уже сейчас как колкая щетка. Придется после операции по изменению пола брать сеансы фотоэпиляции. Он прочел в журнале, что это тоже совсем не сложная вещь, хоть и дорогая. Были бы только деньги… Достать их он обязан. От этого зависит его счастье.

Он набросил на плечи красный кожаный пиджак сестры, но тут же отшвырнул его. Нет, кожа груба. Он и так свою куртку вынужден таскать. Насколько лучше вот этот итальянский жакет из стриженого, крашенного под шиншиллу кролика, который подарил на день рождения Ирке отец. Мех мягонький, прямо льнущий к телу.

Он снова глянул на себя в зеркало. Ну, вот… А ведь они с Иркой и точно близнецы. И сейчас это так заметно. Ну почему, отчего ей так повезло? Он достал косметичку сестры — все тут на месте? Она обычно и в колледж с собой уйму косметики набирает. Взял помаду, блеск для губ, тушь. Сердце его стучало в груди все сильнее. Хорошо, что