Тайна леди Одли - Мэри Брэддон

— Говорила ли жена обо мне? — спросил он, завершая рассказ. — Вспоминала ли обо мне… в последние… минуты?

— Нет, она отошла кроткая, как овечка. Леди с самого начала была малоразговорчивой, а в последний день вообще не узнавала никого, даже сынишку и бедного старого отца. А когда у нее начался бред, она заговорила вдруг о своей матушке и о том, что взяла на душу великий грех, согласившись умереть на чужбине.

— Ее матушка умерла, когда она была еще совсем ребенком, — покачав головой, заметил Джордж. — Странно, что в такие минуты она вспомнила ее и заговорила о ней и ни словом не обмолвилась обо мне.

Хозяйка отвела его в спаленку, где умерла его жена. Он опустился на колени у кровати и нежно поцеловал подушку. Хозяйка рыдала, наблюдая за ним.

И пока он, стоя на коленях и уткнувшись лицом в белоснежную подушку, твердил слова молитвы, хозяйка вынула что-то из ящика и передала ему, когда он встал с колен.

Это был длинный локон, завернутый в белую папиросную бумагу.

— Я отрезала его, когда она лежала в гробу, — сказала хозяйка. — Бедняжечка!

Джордж Толбойз прижал локон к губам.

— Как часто я целовал эти волосы, когда ее головка покоилась на моем плече, — тихо промолвил он. — Но те волосы были волнистыми, а эти гладкие и прямые.

— Это их болезнь так изменила, — отозвалась хозяйка. — Если вам, мистер Толбойз, хочется взглянуть на ее могилу, мой маленький сын проводит вас до кладбища.

И Джордж Толбойз, сопровождаемый верным другом, отправился к свежей могиле той, чья улыбка часто снилась ему на другом конце земли.

Здесь Роберт Одли оставил его одного и, вернувшись через четверть часа, увидел, что Джордж по-прежнему стоит на том же месте, недвижный, как изваяние.

Увидев Роберта, Толбойз вздрогнул и сказал:

— Хорошо бы найти каменотеса. Я бы заказал надгробие.

Каменотеса они нашли быстро, и, присев среди строительного мусора, Джордж Толбойз набросал карандашом короткую надпись, которую предстояло высечь на могильном камне его покойной жены:

«Нетленной памяти ЭЛЕН, любимой жены Джорджа Толбойза.

Ушла из жизни

24 августа 1857 г., 22-х лет от роду,

горько оплакиваемая безутешным супругом».

6

ДЕД И ВНУК

Когда они вернулись в Лэндсдаун-Коттеджиз, старика еще не было, и друзья, не желая тратить время на бесплодные ожидания, отправились к морю.

Старика они нашли быстро. Сидя на куче гальки, он читал газету и грыз лесные орехи. Чуть в стороне от него маленький мальчик рылся в песке деревянной лопаткой.

Траурный креп на поношенной шляпе старика…

Черный костюмчик ребенка…

Глядя на печальные знаки, Джордж Толбойз лишний раз убедился в том, что великая утрата, которой суждено было случиться в этом огромном мире, предпочла обездолить именно его — его, Джорджа Толбойза.

— Мистер Молдон, — обратился он, направляясь к тестю.

Старик взглянул на него, отложил газету и, поднявшись с гальки, отвесил зятю церемонный поклон.

Его выцветшие светлые волосы подернула седина. Узкий крючковатый нос, слезящиеся голубые глаза, очертания рта, выдающие нерешительность, поношенное платье с претензией на аристократизм и щегольство, пенсне, свисающее на жилет, застегнутый на все пуговицы. В руке без перчатки он держал трость.

— Боже мой! — воскликнул Джордж. — Вы что, видите меня в первый раз?

Мистер Молдон вздрогнул и покраснел. Бросив на Джорджа испуганный взгляд, он узнал наконец своего зятя.

— Дорогой мой мальчик, — сказал он, — представь себе, не узнал. В первый момент не узнал: борода меняет внешность. Борода сильно изменяет внешность, вы не находите, сэр? — спросил он, обращаясь к Роберту Одли.

— Господи! — возмутился Джордж. — Это так-то меня встречают! Я овдовел — овдовел всего лишь за несколько дней до возвращения на родину, а мне морочат голову, болтая о моей бороде. И кто? Отец моей покойной жены!

— Твоя правда, твоя правда, — поспешно забормотал старик. — Досадная ошибка, досадная ошибка, мой дорогой Джордж. Ну что бы тебе успеть на неделю раньше!

— Если бы я успел, — воскликнул Джордж с болью и страстью, — я бы не дал ей умереть, я бы отнял ее у самой смерти. Отнял бы! Отнял! Господи! И почему «Аргус» не провалился в тартарары со всеми, кто был на его борту, прежде чем я дожил до этого дня!

В отчаянии он заходил взад-вперед по берегу, меж тем как его тесть, беспомощно глядя на него, протирал свои близорукие глаза носовым платком.

«Сдается мне, старик плохо заботился о своей дочери, — подумал Роберт Одли, наблюдая за отставным лейтенантом. — Похоже, по этой или по какой-то другой причине, но он побаивается Джорджа».

Безутешный Джордж Толбойз, не находя себе места от горя и боли, по-прежнему метался по берегу, меж тем как мальчуган, подбежав к деду, начал теребить его за полу пиджака.

— Пойдем домой, дедушка, ну пойдем же! Я устал.

Джордж Толбойз обернулся на детский голос и взглянул на мальчика пристальным и печальным взором.

У мальчика были карие глаза и темные волосы — такие же, как у него, Джорджа.

— Дорогой мой! Дорогой! Душенька моя! — воскликнул Джордж, беря мальчика на руки. — Я твой папочка, я пришел сюда, к морю, потому что искал тебя. Ты меня любишь?

Мальчик решительно оттолкнул Джорджа от себя.

— Не знаю я никакого папочки, — сказал он. — Я люблю дедушку и миссис Монкс, что живет в Саутгемптоне.

— Джорджи — парнишка с норовом, — заметил старик. — Его порядком разбаловали.

Они медленно направились в гостиницу, и Джордж Толбойз еще раз поведал историю своих мытарств. Он сообщил также, что за день до этого поместил в банк двадцать тысяч фунтов. Расспрашивать о прошлом он не стал — на это у него не было сил душевных. А тесть, мистер Молдон, сказал лишь, что через несколько месяцев после его, Джорджа, отъезда, они переехали в Саутгемптон, где у Элен появились несколько учениц, которых она обучала игре на фортепьяно, и где им жилось вполне сносно до тех пор, пока Элен не заболела и не умерла. Словом, подобно всем печальным историям, эта была совсем короткой.

— Мальчик, похоже, привязан к вам, мистер Молдон, — немного помолчав, сказал Джордж.

— О да, конечно, — ответил старик, погладив ребенка по курчавой головке. — Джорджи очень любит своего дедушку.

— Тогда ему лучше оставаться с вами. Мой доход по процентам составит примерно шестьсот фунтов годовых. На образование Джорджи вы можете тратить сто фунтов в год, а остальное пусть полежит в банке до его совершеннолетия. Его опекуном будет мой друг, присутствующий здесь, — если, конечно, он согласится принять на себя эту обязанность, — а пока пусть мальчик побудет на вашем попечении.