Блаженство (сборник) - Дмитрий Быков

Письмо

Вот письмо, лежащее на столе.Заоконный вечер, уютный свет,И в земной коре, по любой шкале,Никаких пока возмущений нет.Не уловит зла ни один эксперт:Потолок надежен, порядок тверд —Разве что надорванный вкось конвертВыдает невидимый дискомфорт.

Но уже кренится земная ось,Наклонился пол, дребезжит стекло —Все уже поехало, понеслось,Перестало слушаться, потекло,Но уже сменился порядок строк,Захромал размер, загудел циклон,Словно нежный почерк, по-детски строг,Сообщает зданию свой наклон.Из морей выхлестывает вода,Обнажая трещины котловин,Впереди великие холода,Перемена климата, сход лавин,Обещанья, клятвы трещат по швам,Ураган распада сбивает с ног, —Так кровит, расходится старый шрам,Что, казалось, зажил на вечный срок.

И уже намечен развал семей,Изменились линии на руке,Зашаталась мебель, задул Борей,Зазмеились трещины в потолке —Этот шквал, казалось, давно утих,Но теперь гуляет, как жизнь назад,И в такой пустыне оставит их,Что в сравненье с нею Сахара – сад.Вот где им теперь пребывать вовек —Где кругом обломки чужой судьбы,Где растут деревья корнями вверхИ лежат поваленные столбы.

Но уже, махнувши на все рукой,Неотрывно смотрят они туда,Где циклон стегает песок рекойИ мотает на руку провода,Где любое слово обреченоРасшатать кирпич и согнуть металл,Где уже не сделаешь ничего,Потому что он уже прочитал.

«Ты вернешься после пяти недель…»

Ты вернешься после пяти недельПриключений в чужом краюВ цитадель отчизны, в ее скудель,В неподвижную жизнь мою.Разобравшись в записях и дарахИ обняв меня в полусне,О каких морях, о каких горахТы наутро расскажешь мне!Но на все, чем дразнит кофейный ЮгИ конфетный блазнит Восток,Я смотрю без радости, милый друг,И без зависти, видит Бог.И пока дождливый, скупой рассветПроливается на дома,Только то и смогу рассказать в ответ,Как сходил по тебе с ума.Не боясь окрестных торжеств и смут,Но не в силах на них смотреть,Ничего я больше не делал тутИ, должно быть, не буду впредь.Я вернусь однажды к тебе, Господь,Демиург, Неизвестно Кто,И войду, усталую скинув плоть,Как сдают в гардероб пальто.И на все расспросы о грузе лет,Что вместила моя сума,Только то и смогу рассказать в ответ,Как сходил по тебе с ума.Я смотрю без зависти – видишь сам —На того, кто придет потом.Ничего я больше не делал тамИ не склонен жалеть о том.И за эту муку, за этот страх,За рубцы на моей спине —О каких морях, о каких горахТы наутро расскажешь мне!

Вариации-3

1. «Говоря в упор, мне уже пора закрывать сезон…»

Говоря в упор, мне уже пора закрывать сезон.Запереть на ключ, завязать на бантик,Хлопнуть дверью, топнуть, терпеньем лопнуть                                                          и выйти вон,Как давно бы сделал поэт-романтик.Но пройдя сквозь век роковых смещений, подземных нор,Костяной тоски и кровавой скуки,Я вобрал в себя всех рабов терпенье, всех войск напор,И со мной не проходят такие штуки.Я отвык бояться палящих в грудь и носящих плетьМолодцов погромных в проулках темных.Я умею ждать, вымогать, грозить, подкупать, терпеть,Я могу часами сидеть в приемных,Я хитрец, я пуганый ясный финист, спутник-шпион,Хладнокожий гад из породы змеев,Бесконечно длинный, ползуче-гибкий гиперпеон,Что открыл в тюрьме Даниил Андреев.О, как ты хотел, чтобы я был прежний, как испокон, —Ратоборец, рыцарь, первопроходец!Сам готов на все, не беря в закон никакой закон, —О, как ты хотел навязать мне кодекс!Но теперь не то. Я и сам не знаю, какой ценой,Об одном забывши, в другом изверясь, —Перенял твое, передумал двигаться по прямой:Я ползу кругами. Мой путь извилист.Слишком дорог груз, чтоб швыряться жизнью,                                                           такой, сякой,Чтобы верить лучшим, «Умри!» кричащим.Оттого, где прежде твердел кристалл под твоей рукой, —Нынче я – вода, что течет кратчайшим.Я вода, вода. Я меняю форму, но суть – отнюдь,Берегу себя, подбираю крохи, —Я текуч, как ртуть, но живуч, как Русь, и упрям,                                                          как Жмудь:Непростой продукт не своей эпохи.Я Орфей – две тыщи, пятно, бельмо на любом глазу,Я клеймен презрением и позором,Я прорвусь, пробьюсь, пережду в укрытии, проползу,Прогрызу зубами, возьму измором,Я хранитель тайны, но сам не тайна: предлог, предзвук,Подземельный голос, звучащий глухо,Неусыпный сторож, змея-убийца, Седой КлобукУ сокровищниц мирового духа.

2. «Степей свалявшаяся шкура…»

Степей свалявшаяся шкура,Пейзаж нечесаного пса.Выходишь ради перекура,Пока автобус полчаса

Стоит в каком-нибудь Безводске,И смотришь, как висят вдалиКрутые облачные клецки,Недвижные, как у Дали,Да клочья травки по курганамЗа жизнь воюют со средойМеж раскаленным ДжезказганомИ выжженной Карагандой.Вот так и жить, как эта щетка —Сухая, жесткая трава,Колючей проволоки тетка.Она жива и тем права.Мне этот пафос выживанья,Приспособленья и труда —Как безвоздушные названья:Темрюк, Кенгир, Караганда.Где выжиданьем, где напором,Где – замиреньями с врагом,Но выжить в климате, в которомВсе манит сдохнуть; где кругом —Сайгаки, юрты, каракурты,Чуреки, чуньки, чубуки,Солончаки, чингиз-манкурты,Бондарчуки, корнейчуки,Покрышки, мусорные кучи,Избыток слов на че– и чу-,Все добродетели ползучиИ все не так, как я хочу.И жизнь свелась к одноколейкеИ пересохла, как Арал,Как если б кто-то по копейкеТвои надежды отбиралИ сокращал словарь по слогу,Зудя назойливо в мозгу:– А этак можешь? – Слава Богу…– А если так? – И так могу…– И вот ты жив, жестоковыйный,Прошедший сечу и полон,Огрызок Божий, брат ковыльный,Истоптан, выжжен, пропылен,Сухой остаток, кость баранья,Что тащит через толщу летОдин инстинкт неумиранья!И что б тебе вернуть билет,Когда пожизненная пытка —Равнина, пустошь, суховей —Еще не тронула избыткаБлаженной влажности твоей?Изгнанники небесных родин,Заложники чужой вины!Любой наш выбор несвободен,А значит, все пути равны,И уж не знаю, как в Коране,А на Исусовом судеРавно – что выжить в Джезказгане,Что умереть в Караганде.

Дневное размышление о божием величестве

Тимуру Ваулину

Виноград растет на крутой горе, непохожей на Арарат.Над приморским городом в сентябре виноград растет,                                                                  виноград.Кисло-сладкий вкус холодит язык – земляники                                                             и меда смесь.Под горой слепит золотая зыбь, и в глазах золотая резь.

Виноград растет на горе крутой. Он опутывает стволы,Заплетаясь усиком-запятой в буйный синтаксис                                                                  мушмулы,Оплетая колкую речь куста, он клубится, витиеват.На разломе глинистого пласта виноград растет,                                                                   виноград.

По сыпучим склонам дома ползут, выгрызая                                                            слоистый туф,Под крутой горой, что они грызут, пароходик идет                                                                   в Гурзуф,А другой, навстречу, идет в Мисхор, легкой музыкой                                                                        голося,А за ними – только пустой простор, обещанье всего и вся.

Перебор во всем: в синеве, в жаре, в хищной цепкости                                                                      лоз-лиан,Без какой расти на крутой горе мог бы только                                                               сухой бурьян,В обнаженной, выжженной рыжине на обрывах                                                             окрестных гор:Недобор любезен другим, а мне – перебор во всем,                                                                     перебор.

Этих синих ягод упруга плоть. Эта цепкая жизнь                                                                    крепка.Молодая лиственная щепоть словно сложена                                                                   для щипка.Здесь кусты упрямы, стволы кривы. Обтекая                                                               столбы оград,На склерозной глине, камнях, крови —                                             виноград растет, виноград!

Я глотал твой мед, я вдыхал твой яд, я вкушал                                                            от твоих щедрот,Твой зыбучий блеск наполнял мой взгляд, виноград                                                           освежал мне рот,Я бывал в Париже, я жил в Крыму, я гулял                                                            на твоем пиру —И в каком-то смысле тебя пойму, если все-таки весь                                                                          умру.

«Среди пустого луга…»