«Странная война» в Черном море (август-октябрь 1914 года) - Денис Козлов

3 (16) августа на «Гебене» и «Бреслау», переименованных в «Явуз Султан Селим» и «Мидилли» соответственно[21], были подняты османские флаги{118}. Как сообщил контр-адмиралу В. Сушону начальник императорского морского кабинета[22] адмирал Г. фон Мюллер, «император повелел, чтобы наши корабли оставались под турецкими флагами до тех пор, пока этого требуют политические намерения посла или пока не последует прямой приказ его величества»{119}. Заметим, что эта мера, вполне поддержанная рейхсканцлером М. фон Бетманом — Гольвегом, статс-секретарем имперского морского управления (морским министром) А. фон Тирпицем и начальником императорского морского кабинета Г. фон Мюллером, встретила оппозицию в лице начальника адмирал-штаба адмирала Г. фон Поля: последний полагал, что «возможные боевые действия под турецким флагом не соответствуют военным чувствам наших экипажей».

Командир Средиземноморской дивизии, который в скором времени — 29 августа (11 сентября) — занял пост командующего оттоманским флотом (хотя и остался в непосредственном подчинении германскому императору), энергично взялся за повышение боеготовности турецких морских сил. В этом В. Сушона, как и адмирала Г. фон Узедома, назначенного 6 (19) августа главой германской морской миссии{120}, вполне поддержал видный иттихадист Джемаль-паша, который недавно получил портфель морского министра и успел отчасти обновить командный состав и провести некоторые реформы центрального аппарата, например учредить морской генеральный штаб.

На момент прихода «Гебена» и «Бреслау» в Константинополь в турецком флоте работала британская морская миссия во главе с вице-адмиралом А. Лимпусом (кстати, турецкий генмор был создан по его рекомендации). За деятельностью англичан с некоторым опасением наблюдали из Санкт-Петербурга — под адмиралтейским шпицем и у Певческого моста явно преувеличивали успехи британских инструкторов. В доверительном письме от 25 апреля (8 мая) 1914 г. С.Д. Сазонов поручил послу в Великобритании А.К. Бенкендорфу «самым дружеским образом» просить шефа форин-офис сэра Э. Грэя «оказать влияние» на А. Лимпуса, с тем чтобы последний не слишком усердствовал в приведении в порядок кораблей турецкого флота и повышении боевого мастерства оттоманских военных моряков{121}. Немцы же оценили достижения своих британских коллег куда более скептически. Так, Р. Фирле, в августе 1914 г. принявший командование над 1-й полуфлотилией эскадренных миноносцев, впоследствии писал: «Снаружи все турецкие корабли и суда все еще выглядели весьма мощными и чистыми…, так как английская военно-морская миссия под командованием адмирала Лимпуса, учитывая любовь турок к постоянному нахождению в гавани, сосредоточила свою деятельность прежде всего на внешнем лоске орудий и торпед. Однако при этом они сомневались в том, что необходимо проводить какие-то учения с вооружением и учебные походы на кораблях»{122}.

По наблюдению другого германского моряка, «англичане, надо отдать им справедливость, сделали все, что было в их силах, чтобы не дать возможности туркам выбиться из состояния полнейшего невежества по всем отраслям военно-морского дела!»{123}. Не способствовало повышению боеготовности оттоманских морских сил и отсутствие на флоте сверхсрочнослужащих младших командиров (унтер-офицеров и кондукторов), в результате чего на турецких кораблях сложилось совершенно ненормальное соотношение численности командного состава и нижних чинов: на десять матросов приходилось восемь офицеров.

3 (16) августа 1914 г. в Берлин поступила депеша В. Сушона о том, что для организации эффективной обороны Дарданелл необходимо прислать в Турцию двух адмиралов и 20 морских офицеров с «большим количеством нижних чинов». Уже спустя две недели эшелон с германскими офицерами и матросами через территорию Румынии и Болгарии прибыл в Константинополь, что позволило командующему флотом принять действенные меры к приведению судов в исправное состояние и организовать планомерную боевую подготовку.

Следуя предписанию гросс-адмирала А. фон Тирпица[23] «вдохнуть жизнь в турецкий флот»[24], В. Сушон определил на линкоры, крейсера и соединения миноносцев германских командиров и пополнил команды немецким личным составом. На линейные корабли «Торгуд Рейс» и «Барбаросс Хайреддин» были назначены капитан-лейтенант В. фон Меершейдт-Хёллессен и корветтен-капитан И. фон Арним соответственно, на крейсера «Гамидие» и «Меджидие» — корветтен-капитаны Е. фон Коттвиц и К.-А. Грабау. Флотилию миноносцев возглавил корветтен-капитан Р. Мадлунг, полуфлотилии — капитан-лейтенанты Р. Фирле и Б. Конн{124}. Любопытно, что германские офицеры явились на турецкие корабли в фесках. По наблюдению Н.А. Манастырева, «этот маскарад имел значение в том смысле, чтобы польстить турецкому самолюбию, с одной стороны, а с другой — скрыть от народа пребывание немцев на турецких кораблях»{125}. Надо отдать должное германским офицерами, которые, несмотря на свой своеобразный статус, в течение нескольких недель освоились в новых должностях и сумели поднять свой авторитет на такую высоту, что турецкие командиры и матросы не оспаривали право немцев распоряжаться в бою. За османскими офицерами были оставлены, по существу, лишь административные функции и командование во время стоянки в базе.

Штаб Средиземноморской дивизии был усилен турецкими офицерами, владеющими иностранными языками, и занялся разработкой тактических инструкций, опознавательных сигналов, документов по организации радиосвязи, корабельных расписаний, правил борьбы за живучесть кораблей и прочих документов, регламентирующих боевую и повседневную деятельность флота. Параллельно деятельный В. Сушон организовал подкуп (из средств Средиземноморской дивизии) нескольких влиятельных стамбульских газетчиков в видах усиления прогерманской пропаганды, чем, по мнению некоторых исследователей, изрядно поспособствовал росту алармистских настроений в турецком обществе и политической элите.

С двадцатых чисел августа (первых чисел сентября) В. Сушон почти ежедневно бывал у морского министра, пытаясь вытребовать разрешение на вывод кораблей в Черное море. Порта, однако, все еще пребывала в нерешительности, внимательно наблюдая за развитием событий на европейских фронтах. А там, между тем, дела немцев обстояли вовсе не блестяще: поражение на Марне ознаменовало собой провал «плана Шлиффена» и крах германского блицкрига.

Если на первых порах Джемаль-паша относился к домогательствам В. Сушона с терпением, то 1 (14) сентября дело дошло до скандала. На очередное обращение германского адмирала османский морской министр ответил телеграммой, составленной в резких тонах: «Выход флота в Черное море 15 сентября не разрешаю. Для турецкого правительства это политическая операция. Ваше Превосходительство не может принимать таких решений, поскольку Вы не являетесь ни морским министром, ни заместителем верховного главнокомандующего. Прошу подготовить парад на 17-е этого месяца[25]».

Не найдя поддержки у своего непосредственного шефа, адмирал в тот же день попытал счастья у Энвера. Военный министр, которому импонировала деятельная агрессивность командующего флотом, уполномочил контр-адмирала В. Сушона выйти в Черное море и предоставил ему полную свободу действий против России. Энвер, впрочем, оговорился, что в случае неудачи дезавуирует свое разрешение, и акция флота будет официально представлена Портой как инициатива немецкого адмирала.

Но уже через день — 3 (16) сентября — под давлением кабинета военный министр вынужден был отозвать свое разрешение. Выведенный из терпения В. Сушон добился аудиенции у великого визиря, состоявшейся 5 (18) сентября. В ходе беседы, тон которой иногда переходил границы субординации, командующий флотом посетовал на «нерешительную позицию и неверность Турции», испросил соизволения на выход в Черное море на следующий день и в весьма энергичных выражениях сообщил о своем намерении в случае отказа «сделать то, что ему предписывает совесть военного человека». Однако Сайд Халим-паша, уклончиво ссылаясь на мнение военного и морского министров, полагал, что до завершения мобилизации и заключения тайного договора с Болгарией флот должен оставаться в Мраморном море; Россию же следовало «успокаивать» до тех пор, пока турецкая армия на Кавказе не будет приведена в боеспособное состояние. «Поскольку я не получил от великого визиря никакого ответа относительно выхода в Черное море, я более не буду обращаться в турецкое правительство», — записал В. Сушон в журнале боевых действий Средиземноморской дивизии.