Босой - Захария Станку

– Мы и без тебя знаем, что это префект так распорядился! – кричит Алеку Оведение, хуторянин. – Он помещику родня. Не сегодня-завтра виноградник ему отойдет, не сегодня-завтра – бог даст или дьявол, – а лопнет жирное брюхо Герасие.

– С какой стати нам делать эту работу, господин жандарм? – спрашивает Илие Гыскану. – Об этом в контракте не записано. Я небось грамоту знаю и контракт читал, когда подписывал, а раз там про это ничего не сказано, я, к примеру, на такую работу не пойду. А что мне? Небось с живого-то шкуру не спустите.

Жандарм опускает карабин. Смеется:

– Люди добрые, и охота вам всякую чуть слушать? Ну посудите сами. Разве о контракте речь? Какая нам печаль, записано про то в контракте или нет? Получен приказ послать вас на работу, а приказы – кто был в армии, тот знает, – приказы надлежит выполнять без лишних разговоров. И чего вы с ума посходили? Кровопускания захотели? По правде сказать, я сам кровь проливать не намерен. И по-отечески советую – не противьтесь, выходите на работу, как приказано. Филлоксера загубила помещичий виноградник. Нужно насадить новый. И мы в этом ему поможем. Помещик привез из Франции крепкую лозу, ее никаким болезням не одолеть. Вы что, зла себе желаете? Неужели вы против того, чтобы тут, вокруг нашего села, разрослись виноградники?

– Против-то мы не против. Но мы хотим и еще кое-чего: чтоб виноград в нашем винограднике рос, а не в помещичьем, помещичьего-то винограда небось даже шайтану не отведать.

До сих пор препирались одни мужчины. А какого черта тут встряла эта баба – жена Кирицэ Спериату? Жандарм в недоумении.

– Да кто вам мешает свой виноградник развести? – вступает в разговор писарь Стэнеску. – Господин жандарм правильно говорит: вот посадим виноград помещику, а там можете разводить и для себя, если вам так уж загорелось. Но сперва надо проверить на помещичьей земле, поглядеть, примется у нас эта лоза или нет.

– Проверять на помещичьей, а работать-то нам.

– А кому ж, по-вашему, виноградник сажать? Самому помещику, что ли? Так ведь у него…

– Знаем, что у него… Брюхо больно толстое, куда ему, – слышится голос из толпы.

Жандарм воспрял духом. Из примарии вышел Бубулете и что-то прошептал ему на ухо.

– Стало быть, – опять берет слово осмелевший примар, – вы отказываетесь выйти на работу?

– Раз в контракте не записано – отказываемся…

– А я говорю – выйдете…

– А мы говорим – нет, – шумит толпа.

Со стороны станции доносится конский топот. Еще несколько мгновений – и за спиной крестьян вырастает шесть конных жандармов.

Отсюда недалеко до Бэнясы. Рукой подать. А в Бэнясе жандармский участок – двенадцать человек да еще фельдфебель Бурлэ. За плечами у жандармов карабины, в руках нагайки. Фельдфебель Бурлэ, под чьим надзором находится волость, – приземистый, толстый, коренастый мужчина с длинными, обвислыми усами. И с бакенбардами. Толпа поворачивается в его сторону.

– Ну, что тут? Это верно, что мне про вас сказали?

– А что вам сказали, господин фельдфебель? – спрашивает Удудуй.

– Что вы не желаете выходить на работу.

– И не выйдем, раз в контракте не записано.

– Я вот вам покажу контракт!

Он подает знак, и жандармы окружают толпу. Свистят плетки. Хлещут по лицам, спинам, головам…

Люди бросаются врассыпную. Спотыкаются и падают. Жандармы наезжают на них. Гоняются за бегущими, на полном скаку сшибают с ног. Слышатся крики и стоны женщин.

Удудуй, Оведение, Тицэ Уйе схвачены. Их привели в примарию. Избили до крови. Бил Бурлэ, собственноручно. Потом им связали за спиной руки и жандармы увели их в Бэнясу.

Позже стало известно, что ночью арестованных переправили в Турну. Судить как бунтовщиков…

Ранним утром следующего дня на станцию прибыла рота жандармов. Жандармы обшарили все село, дом за домом. И всех погнали на виноградник…

Целую неделю жандармы торчали в селе.

И под присмотром Франца Капки помещичий виноградник был засажен. А вокруг виноградника крестьяне возвели высокий дощатый забор.

После рождества воротились в село арестанты. Три месяца отсидели они в тюрьме. Еще дешево отделались.

Сколько лет прошло с тех пор? Не так чтобы много. Время бежит быстро. Оглянуться не успеешь – уже год пролетел. Вот послушай. Съел ты, к примеру, пять абрикосов. Осталось у тебя на ладони пять косточек. Выбрасывать жалко. Допустим, четыре из них ты расколол камнем и ядрышки – сладкие с горчинкой – съел. А пятую ни с того ни с сего отложил. Может, решил оставить до другого раза, когда снова захочется. Потом тебе вдруг приходит в голову – что, если ее посадить? Идешь к забору, где понадежнее, ковыряешь какой-нибудь палочкой землю, кладешь в ямку косточку и засыпаешь землей. И начисто забываешь. Думаешь совсем о другом. Мало ли о чем! И вот весной случайно замечаешь в бурьяне росток абрикоса. К осени, смотришь, он уже и подрос. Зима застает его обнаженным, без листьев. Мороз ему нипочем. А уж весной он – глядь! – и расцвел за одну ночь. Красуется, как невеста в белой свадебной фате. Потом начинает плодоносить. Прошло всего два-три года, еще недавно ты играл абрикосовыми косточками, и вот – на тебе!..

Быстро летят годы. Не успеваешь оглянуться…

Разбитый на южном склоне холма, где солнце жарит с утра до вечера, виноградник колченогого помещика, заботливо укрываемый от холодов, оберегаемый пуще глаза немцем-садовником и его помощниками, разросся и уже плодоносит.

Весной барские приказчики ходят по домам и где лаской, где таской выгоняют нас раскутывать хозяйский чудо-виноградник.

Мы идем и раскутываем, а что остается? Ведь мы вроде как для того и родились на свет, чтобы делать работу за тех, кто богат…

Потом нас гонят подвязывать лозы. На подвязку идут обрывки лыка.

– А что, лыко выдержит?

– Выдержит. Хоть сам на нем вешайся.

– С какой стати мне? Я еще не все долги заплатил.

– У тебя, Тицэ, одни долги на уме.

– Не только долги, Тудор, но про них тоже не след забывать. Рано или поздно, а со всеми расквитаюсь. Кровью. И проценты возьму – тоже кровью.

Крестьян на винограднике тьма. Среди них расхаживает Франц Капка. Он уже неплохо говорит по-нашему.

– Не позволяйте ребенку обрывать завязь, Тудор…

– Да он и не обрывает, господин Франц…

Ребенок – это я, Дарие… Я помогаю отцу. И моей сестре Евангелине. Подаю им распутанные и расправленные лыковые тесемки.

Немец отходит. Я тотчас срываю молодой побег, скорее из озорства, чем от голода, скатываю его в комочек, засовываю в рот и принимаюсь жевать. Вкуса завязи я уже не помню, что-то кисловато-сладкое. А вдруг удастся заглушить голод? И я рву еще и еще…

– Живее глотай, а то опять немец идет…

Я проглатываю почти не жуя. Немец ничего не заметил.

Проходит немного времени, и снова под окнами кричат приказчики.

– Завтра опрыскивать!

– По скольку от дома?

– По двое.

– А по одному нельзя?

– Нет.

– А что так?

– Велено по двое.

– Ну, коли велено…

Дважды, а то и трижды приходится опрыскивать барский виноградник купоросом. Целыми днями крестьяне и их жены ходят по винограднику с железными баками за спиной – горбуны, да и только, особенно издали, – держа в одной руке резиновый шланг, а в другой – насос, и обрызгивают сверху донизу каждый куст. Мы, ребятишки, носимся с подойниками, кувшинами, ведрами – у кого что есть, – таскаем снизу от водокачки воду и наполняем бочки, где разводят купорос. У нас все зеленое – и лица, и руки, и ноги…

И одежда тоже в зеленых пятнах…

– Теперь тебя и в семи водах не отмоешь…

– От грязи еще никто не умирал…

Опять проходит какое-то время. И вновь боярские приказчики и слуги прочесывают село. Им дела нет, что мы еле живы. Их ничто не касается.

– Завтра окапывать виноградник. Со своими лопатами. Не забудьте наточить.

С начала весны и до середины лета мы уже трижды окапывали виноградник, перекопали весь склон из края в край. Иначе все заглушили бы сорняки!..

К осени виноград поспевает и наливается соком. Сперва созревают отдельные виноградины, потом гроздья, обращенные к солнцу. Франц Капка похаживает по винограднику, снимает первые созревшие кисти, наполняет корзиночку и относит помещику.

– Кушайте на здоровье, ваша милость!..

Когда вызревает почти весь виноград, его целыми корзинами посылают домой попу Бульбуку, что молился господу о богатом урожае, писарю Джикэ Стэнеску за его всегдашнюю помощь барину. Малая толика недозрелых кистей перепадает шефу жандармского участка Жувете. А фельдфебелю в Бэнясу барин посылает с приказчиком Мицэ целую корзину.

– Ей-ей, Мицэ, такого щедрого и заботливого барина я в жизни не встречал!

– Э, да ведь и ты готов за их милость душу отдать. Перед посадкой-то, вспомни, чуть-чуть до смертоубийства не дошло…