Сказки старого Сюня - Рифтин Борис Львович

Тогда военачальник сказал:

— Спасибо, старик, за то, что научил меня отличать совершенное от несовершенного. Теперь я не успокоюсь, пока не достигну истинного мастерства. Приходи на это место через год.

— Я приду, — ответил продавец масла, поднял на плечи коромысло с тяжёлыми кувшинами и пошёл своим путём.

А военачальник разыскал десятую стрелу, вытащил из дерева девять остальных и принялся снова стрелять в цель.

Лисица и пчёлы

Эту правдивую историю я слышал от старого Тан Лин-цая, что живёт в маленькой деревушке у самого подножья гор. Мне она показалась поучительной, поэтому я перескажу её вам.

Далеко-далеко в горах, в густом лесу, в дупле старого дерева устроили себе гнездо дикие пчёлы. Всё лето они летали от цветка к цветку, собирая сладкий сок и пушистую жёлтую пыльцу. Труды их не пропали даром, и к осени соты были доверху полны прозрачным душистым мёдом. Теперь пчёлы могли не бояться холодной зимы, запасов хватит до следующего лета.

И всё-таки большая пчелиная семья не знала покоя. Слишком много любителей дарового угощения ходило вокруг да около. Мёд любили все — от лохматого лакомки медведя до крохотной серой мышки.

Но отведать пчелиных запасов еще никому не удавалось. Пчёлы-сторожа зорко несли охрану, и каждый непрошеный гость встречал дружный отпор.

Три мышки, подобравшиеся к пчелиному гнезду, так и остались лежать под деревом, насмерть зажаленные пчёлами. Сам медведь махнул лапой на дупло с его вкусными запасами и маленьким свирепым народцем, после того как ему пришлось с утра до вечера обмакивать распухший нос в холодную воду ручья.

Не оставила своих затей только рыжая лисица. Сначала она делала широкие круги, потом все уже и уже; запах мёда, будто веревочкой, притягивал её к дереву. А когда лиса приблизилась к дуплу на расстояние десяти лисьих шагов, она остановилась и потянула носом. Тут запахло мёдом так сильно, что лиса больше не могла вытерпеть и прямиком побежала к дереву.

В тот же миг сторожевые пчёлы подняли тревогу, в дупле всё загудело, и тысячи маленьких бойцов напали на грабителя. Плохо пришлось лисице. Если бы не густой мех да не лисья хитрость, тут бы ей и пропасть.

Но лисица всегда остаётся лисицей — хитрости её хватило бы на всех лесных жителей.

Лиса повалилась на спину, лапы вверх, хвост в сторону, лежит, не шелохнется.

Покружились над ней пчёлы, пожужжали — сдохла лиса, да и только. Пчёлы спели победную песню и вернулись в своё дупло. Вернулись домой даже сторожевые пчёлы.

— Сегодня можно и отдохнуть, — говорили пчёлы друг другу. — Такого врага одолели! Сильнее нашего племени и на свете нет.

Порадовались и легли спать.

А лисица выждала, когда в дупле всё утихнет, и подкралась к самому гнезду. Просунула в дупло хвост, повертела им и вытащила назад. Теперь её пушистый хвост было и не узнать, он стал тонкий и некрасивый, но зато сладкий-пресладкий, липкий-прелипкий. Да еще вместе с мёдом пристало десятка три сонных пчёл. Лиса слизала с хвоста мёд и съела пчёл. Потом снова просунула хвост в дупло, опять облизала мёд и опять сунула хвост.

Так потихоньку-полегоньку хитрая лиса съела весь мёд, а заодно и всех, кто его собирал.

Старый Тан Лин-цай рассказал мне всё это, помолчал и добавил:

— Жалко пчёл, такой дружный, работящий народец, а вот позволили съесть себя хитрой лисице. Ты расскажи про то, что слышал, другим, пусть побольше людей узнают эту историю и подумают над ней. Такое ведь и с людьми может случиться.

Цзао-хэ — финиковая косточка

В давние годы в маленькой деревушке Уцзянчжуан жил крестьянин Лао Ли со своей женой. Жили они не очень богато, однако, когда садились за стол, палочкам для еды всегда находилась работа. А ведь это уже хорошо. Но если бы кто-нибудь спросил Лао Ли и его жену: довольны ли они? — они бы ответили: нет, не довольны. И всё потому, что у них не было детей. А им очень хотелось сына или дочку.

Однажды пошёл Лао Ли в город на базар, продавать рисовую солому. Он выбрал место поудобней, поставил свою тележку и стал ждать покупателей. Рядом расположился со своим товаром продавец фруктов. Были у него и груши, и яблоки, и сливы, а в одной корзине — жёлтые, будто покрытые лаком, финики.

Скоро нашёлся покупатель на солому. Лао Ли быстро сторговался, получил деньги и уже собирался уходить. Но в это время мимо проезжал на осле тощий, длинноногий монах. Осёл заупрямился, и монах больно стегнул его хворостиной. Осёл громко закричал от обиды, лягнул задними копытами и задел корзину с финиками. Корзина опрокинулась, и финики рассыпались во все стороны.

Продавец фруктов бросился подбирать товар. Лао Ли стал ему помогать. Когда все финики до единого были собраны, продавец сказал:

— Спасибо тебе, добрый человек. Возьми этот финик, и пусть исполнится то, чего ты хочешь.

Лао Ли не стал есть ягоду. Он подумал: «Отнесу-ка её жене», — и понёс ягоду домой.

Жена финик съела, а косточку выплюнула на ладонь. Потом посмотрела на неё и тяжело вздохнула.

— Мне бы дочку, хоть с эту косточку величиной!

— Нет, уж лучше сына, — заспорил Лао Ли.

— Ну, хорошо, пусть будет сын, — согласилась жена.

В это время косточка скатилась с её ладони, упала на пол и раскололась пополам. И что бы вы думали! Из косточки вышелмаленький мальчик. Лао Ли с женой очень обрадовались. Вот у них и появился сын! Назвали они его Цзао-хэ, что значит «финиковая косточка». Если бы у них теперь спросили: довольны ли они, — они бы непременно ответили да, довольны.

Но радость их была недолгой. Прошёл год, потом ещё год и ещё год, а Цзао-хэ ничуть не подрос, так и остался величиной с финиковую косточку.

Как-то вернулся Лао Ли усталый с поля, посмотрел на сына и покачал головой.

— Цзао-хэ! Цзао-хэ! Видно, помощника из тебя не выйдет. Напрасно я обрадовался, когда ты вылез из финиковой косточки.

— Ничего, отец, — весело ответил Цзао-хэ. — Возьми меня завтра с собой, может, я тебе пригожусь.

Лао Ли послушался сына и на другой же день взял его с собой в поле. Принёс его на плече, а что делать с ним, не знает, — еще потеряется в борозде или осёл раздавит копытом!

«Посажу его в шляпу, — думает, — а шляпу повешу на куст.

Так Лао Ли и сделал. Посадил Цзао-хэ в свою большую соломенную шляпу, сам запряг осла в плуг и принялся пахать. Ведёт борозду, вдруг слышит тоненький голосок:

— Косо! Криво!

Оглянулся Лао Ли, а это сын выбрался на широкие поля шляпы, кричит и рукой размахивает. Потом как прыгнет, словно, кузнечик, прямо ослу на голову, схватил его за уши и стал править.

Хорошо пошло у отца с сыном дело — осёл не упрямится, быстро шагает, борозды получаются ровные, глубокие. К вечеру вспахали они вдвоём, если, конечно, не считать осла, большой кусок поля.

С этого дня Цзао-хэ во всём стал помогать отцу и матери. Надо крышу починить — одним прыжком вскочит на гребень. Надо рис вышелушить — зёрнышко за зёрнышком мигом переберёт, только сухие кожурки по ветру во все стороны летят. Придёт время коконы разматывать, Цзао-хэ так шелковинки смотает, что ни одна не оборвётся, ни одна не запутается.

Соседи раньше посмеивались над Лао Ли и его женой — такого сына веником выметешь и не заметишь! А теперь стали завидовать, — вон у них дети рослые, а что толку! Кроме проказ, ничего от них не дождёшься.

Цзао-хэ и впрямь был всем хорош. И прилежный, и проворный, а уж умён, будто первый советник императора. Не верите? Напрасно. Вот послушайте, как Цзао-хэ всё село спас от беды.