Ищите связь... - Владимир Архипенко

Поликарп Нилыч Евстафьев не стал отнекиваться, охотно написал требуемую расписочку. Что ж он, дурак, что ли, чтобы от даровых денег отказываться? Сведения об услышанных разговорах он сообщал с тех пор регулярно. Однажды уведомил и о некоем господине в пенсне, ехавшем из Стокгольма и уж больно нервно следившем за одним из своих чемоданов. Сойдя с поезда в Выборге, Евстафьев доложил о своих подозрениях уполномоченному Финляндского управления. Позднее знакомый ротмистр рассказывал ему, что чемодан того господина досмотрели на пограничной станции Белоостров и обнаружили в двойных его стенках антиправительственные эсеровские книжки. Правда, задержанный оказался петербургским адвокатом и вовсе не из числа революционеров. За границей его уговорили перевезти чемодан, за которым потом явятся к нему на квартиру. Литературу изъяли, а через несколько дней удалось выследить и того, кто за ней явился в Петербурге.

Сегодняшний сосед по купе тоже показался Евстафьеву подозрительным. Едет во втором классе, одет прилично, а вот руки как у рабочего. Да и костюм не по плечу — мешковат. Но потом, когда попутчик сказал, что он совладелец небольшой плавучей мастерской, подозрение стало рассеиваться. Во время своих поездок Евстафьев встречал владельцев буксиров, которые несли вахту вместе с матросами, хозяев мелких мастерских, пошивочных, булочных, работавших вместе со своими слесарями, портными и пекарями. В небольшом деле не всякий может позволить себе в конторе рассиживаться. А этот, может быть, из инженеров даже или же недоучка. Но хозяйство, однако, знает. И насчет доходов с мастерской с достоинством ответил. А главное — никакой нервозности в нем не было. Вишь — заснул даже во время разговора с незнакомым.

Нет, тут дело такое, что опростоволоситься можно. Потом тебя же носом ткнут. Так что пускай жандармы в Белоострове сами разбираются, отчего человек с мозолистыми руками вдруг во втором классе едет, а не заметят мозолей — так это их печаль. А уж он о попутчике сообщать не станет. Ему, Евстафьеву, и отдохнуть сегодня не мешает, закатиться в уютный ресторанчик, а потом и поспать вволю. Назавтра ждут нужные переговоры насчет новой партии зингеровских машинок.

В то время, когда везущий Думанова экспресс покидал Выборг, в Петербурге по адресу Ивановская, 14, в доме, где помещалась типография «Художественная печать», шел неприятный разговор между издателем новой газеты Полетаевым и метранпажем Приходько.

— Нехорошо у нас получается, Николай Григорьевич, — говорил метранпаж, — растрезвонили на всю Россию о газете, а печатать-то, оказывается, не на чем. Не знаю, может, и будет время, когда газету по телефону или телеграфу передавать будут, а пока ее без бумаги не выпустишь… И как это могло случиться такое? Ума не приложу…

Полетаев, сидевший за столом, прикрыв бородку согнутой ладонью, ничего не ответил. Его осунувшееся лицо с синевой, легшей под глазами, было усталым. Заботы о составе первого номера, наборе статей, верстке полос поглотили без остатка все время. Все, казалось, подходило к благополучному завершению, как вдруг все застопорилось из-за причины, которую никак нельзя было предвидеть. Хозяин типографии неожиданно заявил, что запас бумаги вышел и нет никакой надежды вовремя его пополнить. День был субботний, и чем ближе он подходил к концу, тем меньше оставалось надежд на то, что бумагу удастся раздобыть на каком-нибудь складе.

Через застекленную перегородку конторки Полетаев видел бесцельно слоняющихся возле ротации печатников. Время от времени кто-нибудь из них наклонялся к машине, подвинчивал что-то или лишний раз капал куда-то из масленки. Но обе машины — на одной должна была печататься уже известная читателям «Звезда», а на другой новорожденная «Правда» — стояли…

— Эх, Григорьич, — продолжал говорить метранпаж, — по городам да по заводам подписные деньги собрали, а теперь — на-кась выкуси? Откуда же уважение от читателей будет?

— Да брось ты нудеть! — в сердцах сказал Полетаев. — И без тебя тошно.

Он встал из-за стола, рывком открыл дверь в помещение типографии. Его сейчас же окружили рабочие.

— Ну, что, товарищ Полетаев, ничего не слышно?

Он медленно покачал головой и как раз в этот момент увидел ворвавшегося в типографию до крайности возбужденного и взъерошенного Гертвига. И, еще не услышав от него ни слова, уже по одному радостному выражению его лица Полетаев понял, что пришло спасение. Печатники увидели, как просветлело его сумрачное лицо, глаза по-молодому заблестели.

Гертвиг объяснил, что автомобиль с бумагой стоит во дворе и нужно срочно разгрузить его. Людей не надо было уговаривать — повеселевшие, перекидываясь на ходу шутками, они побежали во двор. Рулоны по наклонным доскам быстро закатили в помещение, не теряя ни секунды, заправили в машины. И только тогда Полетаев удосужился спросить, где же, собственно, достали бумагу.

— Да в типографии «Биржевки»! — расплылся в улыбке Гертвиг.

— Что-что?! — ошеломленно спросил Полетаев, не веря своим ушам.

— Именно там! — охотно подтвердил Гертвиг. — Самая что ни на есть буржуазная газета — издание российских финансистов — поделилась с пролетарскими газетами. Да ты не пугайся — я не с банкирами договаривался и не с издателем Проппером. Выручил нас мой знакомый, он у них заведующим хозяйством работает. Под свою ответственность в долг дал. На два дня нам хватит, а в понедельник что-нибудь придумаем. Не из таких положений выход находили.

Полетаев с одобрительной улыбкой поглядел на товарища, дружески хлопнул ладонью по его спине. Уж кто-кто, а он и сам умел находить выходы из положений, казавшихся безвыходными. И именно это качество было учтено при выдвижении его кандидатуры на пост издателя новой рабочей ежедневной газеты, о которой вот уже столько лет страстно мечтал находившийся в эмиграции Ленин.

Впервые создавалась газета ежедневная, способная быстро откликаться на события. Совсем недавно создание такой газеты казалось делом утопическим хотя бы потому, что неоткуда было партии взять денег на ее издание.

А Полетаев раздобыл! Расшевелил людей, сочувствующих делу партии, умело организовал подписку среди рабочих, договорился с хозяином типографии о новой ротационной машине, и в результате всей этой работы, требовавшей не только сообразительности, но и определенной коммерческой хватки, его товарищам по партийному делу с полной очевидностью ясным стало — лучше Николая Григорьевича издателя и не найти.

Одному только удивлялись: откуда у простого рабочего такие недюжинные коммерческие способности?

А Полетаев был перегружен без меры. Уже одно то, что он являлся членом третьей Государственной думы, наполняло каждый день мешаниной всякого рода встреч, визитов, разбором письменных и устных жалоб и претензий. А к тому же еще и в заседаниях надо было участвовать. И все же, кроме Николая Григорьевича, ставить официальным издателем «Правды» некого было. Так что пришлось ему впрягаться…

Издание газеты было подготовлено в невероятно короткий срок. И уже хотелось с облегчением сказать, что вопреки пословице первый блин не получился комом, но не тут-то было… Последние сутки все вдруг пошло наперекос и заклинилось так, что поправить никак не представлялось возможным. Едва успели порадоваться тому, что счастливо разрешился вопрос с бумагой, навалилась новая беда — ротационная машина, которую только что с успехом гоняли вхолостую, теперь, когда в нее заправили рулон, начала рвать бумагу.

Печатники в который раз обрезали бумажную ленту, бережно заправляли ее в вальцы, пускали механизм — и опять белая лента превращалась в клочья. Снова обрезали и вправляли — и снова все рвалось…

Час проходил за часом, и люди уже отчаялись что-либо сделать. Уже подошел рассвет, уже был отпечатан почти весь тираж «Звезды», а на новой ротации еще ни одного номера не отпечатали. Всю ночь понапрасну ждали столпившиеся на лестнице мальчишки-газетчики, представители заводов, которые должны были разнести «Правду» засветло по рабочим районам Петербурга. Но наступило утро, а машина по-прежнему немилосердно рвала бумагу. Ругаясь и зевая в кулак, разносчики газет стали постепенно расходиться. И только тогда, когда почти никого не осталось, когда стрелки часов показывали десять утра, машина вдруг потащила бумажную ленту ровно и бережно. Первые номера новой газеты поплыли по транспортеру.

К этому моменту Полетаев вообще ничего не соображал. Голова стала тяжелой, словно чужой. Он встряхивал головой, тер веки, бил себя по щекам, но ничего не помогало. Даже когда он говорил с метранпажем стоя, его язык внезапно заплетался, глаза сонно стекленели.

Никогда еще Полетаев не чувствовал такого непреодолимого желания спать. Все вокруг воспринималось сквозь какую-то пелену. Даже радость от того, что машина заработала, показалась нереальной. Превозмогая себя, он сказал товарищам, что отпечатанную газету надо немедленно выносить, не дожидаясь, пока пришлют в типографию визу цензора. Каждый, кто кончил работу, пусть уносит пачку. Наконец, не выдержав, он почти на ощупь добрался до стола в конторке, сел, опустил отяжелевшую голову на руки и мгновенно погрузился в блаженство сна.