Лондон. Путешествие по королевству богатых и бедных - Луи Эно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Корабль «Конкордия» в доках
Иные картины ждут того, что поднимается вверх по Темзе от Лондонского моста. Этот великолепный мост может считаться границей морского порта, имя которому Лондон. Берега между Лондонским и Вестминстерским мостами, так сказать, населены сейчас воспоминаниями и тенями тех, кто в прошлом олицетворял славу и могущество Англии. Там жили богатые и великие. Темза несла свои воды между дворцами и видела экипажи со знатными господами и дамами в сопровождении гвардейцев и пажей. Сколько раз она качала на своих волнах исполненного сомнениями и тревогами великого кардинала[23], когда он направлялся из монастыря Блэкфрайерз в Вестминстер, того самого кардинала, чья голова оказалась слабее его ума! Здесь свадебный кортеж Генриха IV ослепил своим блеском еще наивный народ; этой дорогой Анну Болейн, трогательную жертву кровожадного сластолюбия, провожали к ее страшному супругу Генриху VIII — коронованной Синей Бороде; по этим же местам один из Стюартов, Чарльз I, тогда на вершине королевского могущества, провез на триумфальной барке дитя Франции, свою жену Марию Генриетту — дочь Беарнца, сестру Людовика XIII, тетку Людовика XIV — дочь, жену, сестру и мать королей, которой суждено было узнать, сколько слез способны пролить глаза одной королевы!
В ту блестящую эпоху берег, который тянется вдоль Миддлсекса, не был погребен, как в наше время, слоем черного и зловонного ила. Он спускался к воде в газонах и садах, посреди которых, на зависть особнякам и дворцам, высились роскошные дома богатых и знатных. Тогда катались по чистой и прозрачной воде на барках с гербами, а на веслах сидели нарядные гребцы. Ветер раздувал шелковые паруса. В наши дни на простые, прозаичные лодки черными хлопьями опускаются клубы дыма. Чем была раньше Темза? Речной дорогой удовольствий, тем же, что в одном из лондонских парков называется Lady’s Mile[24], то есть модным местом для прогулок. Сегодня поэтичная флотилия изысканных барок уступила место пароходам, билет на которые стоит два шиллинга.
Дело в том, что Темза стала рабочей рекой, по ней передвигаются служащие и торговцы, моряки, возвращающиеся с доков в Ротерхите, Гринвиче или Блэкуолле, солдаты, спешащие в Вулвич, слуги, получившие отгул, и гуляки, направляющиеся в сады Рошервиля.
На берегах реки тоже попадаются люди простые. Разносчики газет, девочки, предлагающие прохожим связки лаванды, наглые плуты, продающие «огонек» джентльменам, желающим прикурить, негры-музыканты, которые только и делают, что превращают арфы и скрипки в орудия пытки, истощенные женщины, раздавленные тяжкой нуждой и бременем забот о целом выводке детей, курящие подростки, которые, слишком рано переняв дурные вкусы и привычки взрослых, щеголяют галстуками кричащих расцветок, цветком в петлице и дешевыми безделушками. Судейские чиновники в синих кожаных нарукавниках направляются в сторону Тэмпла[25]; девушки с белыми воротничками и манжетами, румяными щечками и пышными прическами семенят по тротуарам к мастерским, барам, лавочкам и магазинам. Добавьте сюда чернорабочих, закрепощенных тяжким трудом и суровой нуждой, которые, несомненно, выглядели бы гораздо приличнее и достойнее, если бы одевались в соответствии со своим положением, а не рядились в мятые и потрепанные обноски, которые когда-то служили светским щеголям, а теперь смотрятся нескромно и глупо.
Ночная суматоха в доках
Если взглянуть с высот Лондонского моста на запад — вверх по течению Темзы, — то перед глазами разворачиваются разнообразные и почти бесконечные дали.
Над людским потоком и городским шумом, между небом и землей высится купол столичного собора. Его незыблемость и непостижимое спокойствие кажутся наделенными Божественным величием, коему и посвятил его великий английский народ. И в то же время у наших ног и над головами, везде и повсюду кипит работа. Река покрыта лодками, идущими в разных направлениях, поезда несутся по подвесным мостам и устремляются к городу так, как будто хотят вспороть его ударом бешеных локомотивов. Все приобретает лихорадочный вид, темный и болезненный, который создает у иностранца, впервые созерцающего эту картину, ощущение неблагополучия. Все беспощадно подавляют корыстные заботы. Все приносится в жертву практической пользе. Каждый как будто хочет уже быть там, куда еще не вышел; тюки с лодок не выгружаются, а выбрасываются; вокруг рыбного рынка — а это большое здание, которые мы видим справа, — такое движение, какое нам в Париже даже не снилось! Это целый мир внутри другого мира! Рядом высится большая Лондонская пивоварня, с чьими масштабами не сравнится ничто на нашем жалком континенте! Она олицетворяет силу и мощь лондонской деловитости и энергии.
Между мостами Саутворк и Блэкфрайерз картина другая: здесь ничто не поражает своим величием — старые и унылые сооружения еще не ощутили свежего веяния нового времени. Кажется, тут все остановилось, и невозможно представить ничего мрачнее универсальных магазинов господ Чаплиных, примыкающих к Саутворкскому мосту. Возможно, они приносят немалую прибыль этим крупным торговцам и оказывают немалые услуги их соседям, но выглядят они весьма удручающе и нелепо. Ближе к набережной Святого Павла картина становится еще печальнее: плотные клубы дыма от бесчисленных фабрик скрадывают их формы и погружают в хмурые сумерки. На фасадах зданий, высящихся вдоль реки, вместо окон и дверей зияют пустые проемы, и через них ежесекундно принимаются мешки и бочонки. Дальше, по направлению к станции Ладгейт, возвышается пирамида мельницы, похожая на великана. А если посмотреть в сторону Суррея, то там, на горизонте, словно вехи, торчат трубы заводов и шпили саутворкской церкви.
После моста Блэкфрайерз река немного расширяется и отклоняется к югу. Пейзаж меняется и становится более жизнерадостным. Зелень, окружающая Тэмпл, прекрасные пропорции здания библиотеки, благородные линии Сомерсетского дворца — все приносит глазам долгожданный отдых. Слева и справа виднеются башни и колокольни, которые помогают оценить размеры огромного города, из центра которого они устремляются в небо. За мостом Ватерлоо, который старый Дюпен, не отличавшийся восторженностью, называл памятником, достойным Сесостриса[26] и римских императоров, все здания внезапно приобретают современные очертания, столь же отрадные, сколь неожиданные. Со всех сторон возвышаются крупные памятники: это и Шот-Тауэр, и пивоварня Лайон, и
