ШРАМ: ОБРЕТЕНИЕ АДА - Григорий Крячко

Если же на блокпост прибывало высокое начальство, то военные даже сами снисходили до того, чтобы предупредить бродяг: прячьтесь кто куда, чтобы духу вашего тут не было. Кто будет в поле зрения — не обижайтесь. Нам наша задница дороже всех вас, вместе взятых. Ходоки, разумеется, утекали в Зону… Чтобы через недельку объявиться тут снова.

Сидорович, старик неопределенного возраста, окопался в бункере прочно: с помощью тех же бродяг привел его в порядок, вварил решетки и замки, а после взялся за дело. Никто не знал, откуда торговец взял начальный капитал, но дело у него пошло: купить, продать, обменять с доплатой или без оной, подсказать, посоветовать (небесплатно, разумеется), подкинуть работу или свести с нужными людьми — Сидорович развивал свой бизнес во всех направлениях.

Пару раз его приходили потрошить бандиты из местных «смотрящих» группировок. Дело кончалось одинаково: торговец запирался в бункере и по радиостанции выходил на связь с военными, у которых с Сидоровичем были прекрасно налаженные отношения, и буквально через пятнадцать минут от уголовников, не успевших удрать, оставались рожки да ножки после натиска ударной группы спецназа. Кто-то из бродяг даже поговаривал, скорее всего, вполне достоверно, будто у Сидоровича кто-то из родни имеет влияние пусть и не в самом высоком, но военном руководстве…

Иван Тайга пришел в лагерь бродяг вечером, но еще засветло. Дорога была не самой легкой — на окраине Свалки пришлось пару часов ничком лежать на земле, не рискуя даже поднять голову, чтобы не попасться на глаза бойцам с БТРа, остановившегося на дороге и временами порыкивающего дизелем. Что именно там творили вояки столько времени — Иван не ведал, но усердно поминал их всеми нехорошими словами, какие только знал. Нога болела, и бегать по пересеченной местности, изобиловавшей металлоломом, Тайга не решился. Тем более вряд ли господа военные откажут себе в «джентльменском» удовольствии скосить бегущего и прячущегося от них человека очередью из крупнокалиберного пулемета.

Вояки в конце концов убрались, и Иван проскользнул через распахнутые ржавые ворота на разбитую асфальтовую дорогу. Дальше пришлось буквально порхать по настоящему полю ловушек, в изобилии расположившихся прямо на дороге. И обойти никак: на обочине непролазный кустарник, в котором к тому же периодически кто-то ворочался и рычал. Ловушки же были неприятные, гравитационного типа. Наметанным глазом Тайга даже определил, что кто-то нашел в одной из них свою смерть: в центре «плешки» распластался на земле превратившийся в тень под воздействием чудовищно увеличившейся силы тяжести уродливый ком тряпья и каких-то ошметков. О прошлом этих останков красноречиво свидетельствовала также размазанная по асфальту человеческая кисть. Тускло блестело в лучах закатного неяркого солнца сплющенное золотое кольцо на мертвом пальце.

Бывший армейский КПП на входе в район Кордона также пришлось обходить, вернее, обползать десятой дорогой: там угнездились бандиты. Иван прекрасно слышал их гогот, обрывки надсадно выкрикиваемых анекдотов сомнительного свойства и какие-то песни. Ну это ж надо — находиться в Зоне и так себя вести, орать на всю округу и даже не выставить караула!

Потом Иван прятался от небольшого стада припять-кабанов, каждый из которых по величине не уступал «запорожцу», а свирепостью — тринозавру. Словом, дорога до бункера Сидоровича была насыщенной и «веселой», впрочем, как и практически вся жизнь бродяги. Молодежь бдила: не успел Иван свистнуть, привлекая к себе внимание обитателей поселка — иначе, появись внезапно, легко можно и пулю заработать, просто так, от неожиданности, — как за остатками гнилого, покосившегося забора раздался голос:

— Кто такой? Руки вверх. Назовись.

— Иван. Тайгой кличут. Волк у вас тут, рядом? За меня может сказать.

— Да, — ответил голос, потом электронный писк, неразборчивое бормотанье, очевидно, в рацию, и разрешение — Проходи!

Иван миновал сторожа, парня лет двадцати пяти, еще недавно держащего его под прицелом пистолета «ТТ», и прошел в лагерь. Тайга смело считался ветераном, и его прозвище было знакомо среди многих бродяг. Новички, судя по всему, тоже слышали об Иване, и потому охранник смело пропустил Тайгу в поселок, сообщив о нем своему «начальнику».

Возле костра его встретил Волк, «старшина» лагеря, высокий, угрюмый ветеран с исчерченными шрамами лицом и густыми темными волосами с такой проседью, что они казались посыпанными солью. Волк молча протянул руку, и Иван пожал твердую, как доска ладонь.

— Поздорову, бродяга, — негромко сказал «старшина», — Давно тебя не видел. Как занесло к нам?

— Со свалки иду. Странные дела там творятся ночью. Напарника вот там оставил в итоге.

Волк удивленно поднял бровь.

Тайга вкратце рассказал, и с каждой его фразой «старшина» мрачнел все больше и больше. Потом достал пачку папирос, закурил, глубоко затягиваясь.

— Надо же… Вот как. А я думал, врут малолетки. Месяц назад один рассказывал, как за ним «москвич» гонялся, так я, балбес, не поверил, посоветовал травы меньше курить.

— А этот парень тут? — спросил Иван, — Пообщаться бы с ним.

— Нет, — мотнул Волк головой. — Позавчера в «лифт» влетел. Царствие ему всякое-разное.

— Мда. Печально. Со мной Чалдон был, вот ночью куда-то и пропал, мы от экскаватора в разные стороны рванули.

— Чалдон? Не слышал про такого. Новичок?

— Да нет, вроде. Алкаш просто запойный.

— Ладно тогда, земля здешняя ему пухом.

Волк досмолил папиросу, поправил висящий за плечом автомат.

— К барыге пойдешь?

— К нему. Товар продать да разжиться кое-чем.

— Удачи… — Волк отвернулся и не спеша зашагал к костру, у которого сидели несколько новичков. Тайга из темноты несколько минут понаблюдал за «пополнением», приглядываясь к лицам, и они автоматически откладывались в памяти. Скорее всего, все или почти все из этих мужиков и парней погибнут в ближайшие несколько недель. А если кто выживет — что ж, по крайней мере, Иван уже будет знать, где и при каких обстоятельствах он его встречал.

Впрочем, мало кто из «молодежи» обращал внимание на широкоплечего, угрюмого вида, заросшего почти превратившейся в бороду щетиной мужика, шагавшего по центральной улице поселка. Все были заняты решением или обсуждением сугубо своих, гораздо более насущных проблем и вопросов, чтобы глазеть по сторонам.

Но к Сидоровичу Тайга сразу не попал. Возле забранного решеткой окна уже стоял какой-то неопрятного вида бродяга и беседовал с торговцем. Услышав шаги за спиной, незнакомец обернулся, вперился взглядом в Ивана, несколько секунд пристально изучал его, а потом проговорил:

— Человече, будь так добр, ненадолго покинь нас.

Будь нынче другие обстоятельства, не боли нога и не ворочайся взвинченные ночными происшествиями и нелегким днем нервы, Тайга, скорее всего, просто молча вышел бы на лестницу и дождался конца секретного разговора. У каждого могут быть свои тайны, не предназначенные для чужих ушей. Но сегодня Ивана подобная просьба нешуточно зацепила.

— А ты мне кто тут такой, чтобы указывать?

Лицо незнакомца нехорошо ощерилось, но он также вежливо, еще более мягким, крайне дружелюбным голосом повторил просьбу:

— Будь добр, выйди.

— Да пошел ты, козел, — буркнул Иван, идя вперед и намереваясь плечом оттереть нахала.

— Цыц! — рявкнул вдруг Сидорович и бахнул открытой ладонью по своему столу, даже приподнявшись с кресла, — Унялись оба! Собачиться наверх идите. Клык, ты чего борзеешь? Что тут за тайны мадридского двора? Сказал же — нет у меня ничего. Все, что было, дал. Вот и иди отсюда!

Отталкивающее, с немного отвисшей нижней губой, как у бомжа-пропойцы, сивое лицо Клыка исказила усмешка-оскал, отчего показался один из верхних резцов, длинный, желтый, видимо, давший человеку его прозвище.

— Ну спасибо, люди добрые. Уважили. Век не забуду…

Его вежливые, без малейшего оттенка злобы слова как нельзя больше контрастировали с самой ситуацией и внешним обликом говорящего. Позже Иван Тайга часто укорял себя: дурак, балбес, ну зачем связался, как малолетка тупоумный? Все в Клыке говорило само за себя, вернее кричало, что далеко не так прост обладатель потрепанного кожаного плаща и неприятной физиономии. Хотя бы глубоко утопленные в череп глаза под тяжелыми козырьками густых бровей — умные, предельно внимательные, остро-холодные, словом, глаза чрезвычайно опасного человека.

Но нет! Разум Тайги был затоплен охватившим его граничащим с яростью раздражением, Иван резко отпихнул Клыка плечом и подошел к решетке Сидоровича, снимая рюкзак. Стрелять и вообще буянить в этом бункере никто не будет — каждый бродяга соблюдал железную субординацию, если не хотел стать тут и вообще во многих местах персоной нон грата. Так и есть. За спиной прошелестели шаги, негромко хлопнула дверь. Казалось бы, Клыку, оскорбленному и выставленному вон, полагалось на прощание хотя бы шарахнуть металлической плитой о косяк так, чтобы пыль посыпалась. Однако нет! Странная, ненормальная вежливость уже начинала пугать.