Компас - Екатерина Буйко

Вселенной Творца.

Тем, кто знает мать, или тем, кто не знает отца.

«Ты же любишь меня?» — у него каждый хочет спросить.

И услышать в ответ:

«Да, конечно, люблю.

Как такую Тебя не любить?»

(101) Лазурь

Лазурь вен под кожей похожа на реки, в которые нельзя войти дважды.

— Не оборачивайся, — шепчет голос. — Пора становиться отважной.

— Иди вперёд, через сомнения и тени, тех, кого уже нет.

Ты идешь. И в груди огоньком зажигается свет.

За спиной кто-то дышит и трогает за плечо.

— Не оборачивайся. Не сожалей ни о чем.

Это похоже на то, как брести в темноте, но нести в себе нужный покой.

И души, которые ищут дорогу домой, начинают идти за тобой.

— Не оборачивайся, переходи реку мертвых вброд, вот моя рука.

Ты улыбаешься, делаешь шаг…

И идёшь по воде…

На свет своего маяка.

3. (102) Послушай

Ожерелье бусинами-душами

Послушай себя, послушай.

Отдай то, что не нужно одним,

Сделай то, что хочешь, своим.

Ты — есть.

И каждая из тех, кто падает в сущее, тоже есть ты.

Из света, из боли, из пустоты.

Это — Путь сквозь самый важный исток.

Там, где никто не один и никто не одинок.

Сквозь тебя проходит то, что не может сделаться человечным.

Оно навсегда останется бесконечным.

Божественным.

Вечным.

Как море из звезд и галактик, которые нам не понять.

И душ, которые заблудились, но скоро вернуться домой, чтобы тебя обнять.

4. (103) Всадники

Кто-то трубит в тишине: иди и смотри, ешь свои семь гранатовых зёрен, спускайся вниз. Кто-то сейчас от старости умирает, кто-то делает шаг на карниз.

Ты смертельно устала их ждать…

В темноте глубины кони рвутся из рук. Рыжий громом гремит, черный хочет овса, белый топчет поля, бледный — твой.

И один за другим их трубы зовут, а последняя — за тобой.

Не сегодня…

Потому что…

Прорастает гранат на земле, где Чума оставляет лишь пепел, места Голоду нет, отступает на время Раздор.

Бледный конь у поникшей осины давно обкусал всю траву, Апокалипсис спит, Смерть с мальчишками красит забор.

За горсть пуговиц и мертвую крысу мир на время будет спасен.

(104) Ваш Бог

Ты одеваешься в красное и идёшь на свою войну,

Каждый день не зная, чем закончится эта битва.

Радость моя, давай я тебя обниму.

Иногда сильнее меча молитва.

«Ваш Бог умер», — когда-то сказал, не подумав философ.

Он из тех был, кто просто не знает, что делать с нами.

Когда в мире каждый не материк, а остров,

Однажды мы сами станем себе богами.

(105) Если бы я верила

Если бы я верила в тебя, то спросила, как позволила сделать это с собой.

Как дала кому-то право решать, как закрыла дорогу домой.

Если бы я верила в тебя, то спросила, как можно стать за такое короткое время чужими.

Как можно не сделать навстречу нужного шага, как безразличие создается другими.

Если бы я верила в тебя, то попросила дать мне не терпение, а силу, чтобы самой оберегать то, что считаю необходимым.

Светлым. Личным. Любимым.

Если бы я верила в тебя…

Но, сидя у краешка тьмы и прося «отпусти», так выходит, что это не самое главное.

Потому что ты веришь в меня, а вера моя не имеет значения больше.

Потому что весь мир есть любовь.

А мы его часть. И мы тоже будем любовью.

Если только себе позволим.

7. (106) О пути

Пенелопа ждёт своего Одиссея, но он не спешит,

Потому что куда ему деться из этой длинной истории?

Его смысл все время плыть, а ее — ждать и медленно шить.

То ли знамя, а то ли саван.

Это все о пути, о незримых его возвращениях,

О моментах, как нужно стремиться отсюда — туда.

Пока кто-то с божественным чувством юмора и ради памяти

В списки кораблей Илиады пишет наши с тобой имена.

8. (107) Вера

Ты сидишь на стуле и ловишь ладонью все невысказанное слова.

Пока нет в тебе хоть молекулы от надежды, они зря.

Для зрачка Вселенной, которое солнце и которому нужно петь.

Богово — богу, Брутово — Цезарю,

Тебе — гореть.

Алой рябиной, жёсткими кистями, до весны

Мы никогда-никогда не расстанемся без любви.

Мы никогда-никогда не сломаемся, слушаем джаз.

Пока кто-то большой и в себя не верящий

Верит в нас.

9. (108) Поклонись

Я говорю себе: «Выходи из запутанных поворотов.

Ты сама себя заблудила, ты сама себя предала».

Нет того, кто бы скинул тебя на самую бездну, кроме тех, кому верила ты беззаветно.

Говори, среди пыли, пустых поворотов и веры

В то, что люди могут летать и ходить по воде.

Ты все можешь.

Но не должна.

Ты все знаешь.

Но не обязана быть самой мудрой.

Оживай, собирай себя по частям и…дыши.

Собирай каждым вдохом с ладоней ладан и мирру,

Поклонись рожденному богу в себе и…

Иди за рассветом.

Но живи так, словно мира завтра не будет.

10. (109) Знаки

Если мир говорит с тобой посланиями на остановке, он имеет на это право.

Через звук в наушниках так часто не слышно главного.

Но когда слова проступают и делают тебя слепой в темноте,

Кто бы ни звал тебя оттуда,

Ты имеешь право не обернуться.

11. (110) Сдаться

Где-то среди бескрайнего моря забвения, ракушек и борьбы,

Где-то среди слов молчания слов прощения и слов недолжи

Кто-то большой и пронзительный говорит тебе: «Если хочешь выжить, то сдайся".

Но между стрелок часов, в этот миг ты слышишь: «Доверься!»

И становишься равной всему.

12. (111) Подпись

Когда ищешь знаки, пытаясь и силясь найти лишь саму себя,

Проходишь шаги и мили, не ожидая чудес, но любя.

Помни, что есть то место, в котором большое окно,

Не горит там огонь и не холодит стекло.

Там нет боли из вкуса горечи и прокисшего молока,

Из дождя на лицах и острого «Ну все. Пока!»

Там ты чувствуешь внутри, за грудиной, до одури, до тоски,

Как сплетаются нити и судьбы,

Слова и мосты.

Но молчишь среди путаниц дней, не пуская зло за порог.

В новых цветах на яблоневых деревьях читаешь:

«Люблю тебя…» И подпись — Бог.

13. (112) Небесный свет

Господи, я давно уже не хочу: ни ада, ни рая, ни злой окаянной тоски.

Может, кто-то желает жить, не умирая,

Может, кто-то хочет