Командир субмарины - Бен Брайант

Иногда мы дурачились и развлекали друг друга. Так, однажды Хьюго Ньютон, первый помощник на "Силайон", надел феску, белый халат и, прикинувшись продавцом арахиса, стал расхаживать среди ничего не подозревающих моряков. Разоблачен он был только спустя час.

В это время я часто выигрывал в бридж и после игры обычно заходил в "Эклисиор", чтобы спустить выигрыш. Как частый посетитель, я получал от одной венгерской девушки скидку или бутылку шампанского по низкой цене. Взамен я однажды пригласил ее на нашу плавучую базу "Мэйдстоун", выпить и посмотреть мою подводную лодку.

Она была той девушкой, которую невозможно было не заметить, уж не говоря о том, что на нее нельзя было не обратить внимания в военном порту. Поэтому, когда шел с ней на свою лодку, я знал, что на нас, перегнувшись через борта своих кораблей, смотрят наши моряки. Вначале все было хорошо, мы спустились по трапу в торпедный отсек. И вдруг она схватилась за горло, сказала, что задыхается, и попыталась подняться по трапу. Однако у нее ничего не получилось, и она стала кричать. Я не знал в то время о клаустрофобии, но прекрасно понимал, что если она сейчас поднимется наверх с криками, то моя команда истолкует ситуацию по-своему, и я никогда не избавлюсь от пятна на репутации. Момент был неприятный, и на рассуждения времени не было.

Я обхватил ее вокруг талии, дотащил до офицерской кают-компании и дал двойную порцию виски. Это сработало, и потом я давал виски всем, кто боялся клаустрофобии. Но тот опыт оказался для меня неприятным.

Обычно люди думают, что нахождение в подлодке во время глубинной атаки сильно действует на команду. Шум вражеских винтов и ожидание скорого взрыва. Сброшены ли бомбы в нужный момент? Установлены ли они на нужную глубину? Ты знаешь, что выхода нет, и тебе не остается ничего иного, как ждать. Затем раздается грохот, гаснет свет, и лодка выходит из-под управления. А потом тишина и слабый, еле различимый звук воды от потекших сальников.

Самое опасное на подводной лодке - попадание воды. Некоторые члены экипажа заняты ремонтом или восстановлением управляемости подводной лодки, в то время как большая часть команды обычно ждет следующей атаки и не может ничего предпринять.

Осознание, что спасения не будет, известно подводникам всех национальностей. Нормальная реакция людей в этот момент сводится к тому, что они хотят куда-нибудь убежать с субмарины. Лица становятся бледными, а в ногах появляется такая сила, о которой они раньше не подозревали. Против желания убежать нужно бороться, сознательно или подсознательно. Подводник не должен паниковать, он знает, что погибнет или спасется только вместе с подводной лодкой, и поэтому не может выжить один и должен бороться за живучесть корабля вместе со всеми. Он вместе со своими товарищами часть лодки и поэтому в первую очередь должен заботиться о ее существовании. Конечно, команда подводной лодки состоит из самых храбрых моряков, которые попали туда по разным причинам, но тем не менее, поверьте мне, хотя мое описание не вполне адекватно происходящему и картина может показаться ужасной, все не так уж плохо. Хотя, конечно, вряд ли кто-то получает от этого удовлетворение.

Но все эти подробности были нам еще неизвестны. Можно было об этом думать, но не обсуждать. Война началась для нас на Маноеле, когда по радио мы услышали выступление нашего премьер-министра.

Впервые я видел, как проходят назначения на боевое патрулирование. И это меня расстраивало. Вместо того чтобы выходить в свободное плавание и изучать маршруты тральщиков и патрулей, вычислять вероятные области постановки минных заграждений, действуя самостоятельно, нам приказывали не самовольничать, а выполнять конкретные приказы в определенных районах действия.

В мирное время во время учений лодка занимает определенную позицию, так как действия противника заранее известны. В военное время подводная лодка не должна быть ограничена какими-либо рамками. Время суток, ветер, солнце и луна, небо и море, глубина или мелководье - все влияет на ее тактику.

Флажок на карте - это одно дело, а субмарина, которую этот значок обозначает, - совсем другое. Выпустите ее в море, и она сама найдет место, где ее действие эффективно. Но в то время нам необходимы были такие "карточные" маневры - нам всем недоставало знаний для настоящей борьбы.

Беспокойные недели прошли; мы завидовали нашим друзьям, служащим на флотилиях Северного моря, которые наблюдали за боевыми действиями или даже в них участвовали, хотя в тот период войны такая вероятность была крайне мала. Я постоянно волновался, что война окончится прежде, чем мы примем в ней участие.

Все перемещения кораблей были окутаны тайной. Узнавать о том, где находятся товарищи, нам часто приходилось от их жен или санитарок военных госпиталей. Время от времени нас предупреждали, что мы скоро вернемся домой. Сине-фиолетовая окраска наших субмарин для Средиземноморья была поспешно заменена серой специально для Северного моря. Торговцы, узнавшие о нашей отправке, закрыли кредит. Но когда опасность перебазирования исчезла и наши лодки снова сменили окраску на синюю, кредиты снова стали для нас возможны.

В середине октября 1939 года нам наконец сообщили, что мы отправляемся на север. В конце войны подводные лодки будут совершать переходы поодиночке и в безопасности, но тогда наш второй дивизион, в котором я был старшим офицером, должен был идти домой в полном составе и надводном положении. "Силайон", "Салмон" (Бикфорд), "Шарк" (Бакли) и "Снаппер" (Кинг) должны были действовать вместе, так как знали друг друга и тактику поведения при различных обстоятельствах. К тому же, насколько позволило время, мы были практически готовы к войне. И все же субмарина "Силайон" единственная из этих четырех лодок умерла естественной смертью. Прежде чем наступила следующая осень, "Салмон" и "Шарк" нашли свой постоянный причал на дне Северного моря. Несколько месяцев спустя "Снаппер" исчезла неподалеку от Ушанта.

Мы думали не об опасностях, а только о том, что наконец-то отправляемся на войну и если поспешим, то можем успеть до того, как она закончится. На самом же деле прошло долгих шесть лет до того момента, когда закончилась война. В тот момент я служил на Тихоокеанском флоте, и у меня появилось чувство, что все позади, но при этом я ощутил такое опустошение, какого не испытывал в 1939 году, когда закончился мир. На войне я научился сражаться, я управлял подводной лодкой, о чем мечтал всю жизнь. Что еще мог желать военный моряк?

Мы очень весело провели вечер в Гибралтаре, где остановились, чтобы заправиться топливом и получить разведывательную информацию. Я помню, что в тот день мне выпал огромный выигрыш от однорукого бандита{4} в "Рок-отеле". Нам оставалось сделать последний рывок. Проходя мимо портов испанского и португальского Атлантического побережья, мы'изучали особенности потенциальной блокады, полагая, что в будущем такой случай нам представится. Два с половиной года спустя, когда мы направились на юг, чтобы участвовать в средиземноморской кампании, оказалось, что те же самые суда по-прежнему стояли в портах.