Презумпция виновности - Андрей Дашков

Я ждал команды «Полный ход!», но команды не последовало. Что могло быть проще – попытаться избежать встречи с компами и ненужных потерь? Спустя минуту стало ясно, что нам придется принять бой.

Своим поведением Мозгляк абсолютно ясно давал понять, что больше не нуждается в моих услугах. С чего бы вдруг такое равнодушие? Неужели успел снюхаться с Ангелом и получить гарантии неприкосновенности? А как же священная и осиянная бессмертной славой цель? Как же быть с «искуплением»?..

Кроме того, мне стало интересно, что произойдет, когда на месте схватки одновременно окажутся компы и Судейский Посол. Это был абстрактный интерес – для меня при любом исходе продолжение будет коротким и безрадостным. Разве что мы разобьем компов, а Мозгляк выиграет партию… Я был не из тех, кто тешит себя глупыми надеждами, но на всякий случай решил держаться поближе к господам гроссмейстерам.

Я залег между рельсами, спрятавшись за вагонным колесом, и принялся рассматривать наступавших компов в бинокль. Их оказалось не меньше батальона. Впервые мы удостоились такого внимания. Я быстренько взвесил наши шансы. Они стремительно падали до нуля. А ведь Мозгляк всерьез рассчитывал прорвать оборонительную линию Святой Земли и штурмовать Москву! Хорошо, что мне не доведется увидеть его жирную тушу на кресте – распятую, воняющую и засиженную мухами. Для меня не существовало будущего. Это не значит, что я легко дам себя прикончить. Совсем наоборот.

Бегущие компы были прекрасно различимы в бинокль. На них стоило посмотреть. Это действовало на нервы новичков почище пресловутой психической атаки. Но на «Ти-Рексе» собрались старожилы Зоны.

Я разглядывал амуницию и оружие наступавших, пытаясь понять, какой сюрприз они приготовили сегодня. Я уже неоднократно видел это: ровный механический бег, надвигающаяся стена из синтетической плоти, серые болванки голов, «лица» дебилов с непроявленными чертами. Ни капель пота, ни дыхания, ни единого лишнего движения – при том, что каждый пробежал не один километр с полной выкладкой и со скоростью мирового рекордсмена на стометровке. Даже обездвиженные и разорванные на части, эти куклы представляли собой реальную угрозу. Комп стреляет, пока в состоянии принимать управляющий сигнал и пока у него есть чем нажимать на спуск…

Проклятые силиконовые солдатики! Кто двигал ими? И кто двигал мною? Возможно, я даже в худшем положении. Я чувствую себя «мясом» и не смею поднять руку на слуг Создателя. Мы всего лишь муляжи, но в меня, на свою беду, уже успела вселиться жалкая душа. А они… Им по крайней мере не больно умирать, и, самое главное, им не больно жить.

Я с кем угодно заключил бы пари на то, у кого первого сдадут нервишки. Лично я ставил на Гыдло. Но, как ни странно, сорвался Пит Гитара. Вообще-то он стал нервным и непредсказуемым с тех пор, как лишился своего инструмента.

Иметь любимые цацки, важные занятия, мании, фобии и цель в жизни позволительно в спокойные времена, в старых мирных империях, погруженных в сытую дрему и переваривающих целые поколения своих угомонившихся революционеров и благодарных мертвецов. А в наши мрачные денечки лучше ни к чему не привязываться и ни во что не верить. Все барахло легко сгорает в огне, красота быстро превращается в свою противоположность от прикосновений грязных человеческих лап, а хрупкая вера разбивается еще скорее, при первых же звуках войны… Все будет рано или поздно изуродовано, разбито или уничтожено. Не потому ли я люблю женщину с обезображенным лицом?..

А Пит имел несчастье любить фанерную, безногую и безрукую «бабу» с единственной круглой дырой посреди живота. Но зато как она пела! Как стонала под его пальцами!.. Впрочем, их взаимная любовь была недолгой. Однажды автоматная очередь, выпущенная компом, превратила гитару в щепки, и с того дня Пит был сам не свой.

Мозгляк велел раздобыть при случае новый инструмент, однако это оказалось легче захотеть, чем сделать. Ни в одном из населенных пунктов или разграбленных магазинов не нашлось целой гитары, чтоб утешить нашего музыканта. Он даже Грушу перестал посещать. Одиночество плохо отразилось на его душевном здоровье…

И вот сейчас он выбрался из-под вагона, встал в полный рост и пошел навстречу компам, обильно поливая тех свинцовым дождиком. Но расстояние еще было слишком велико, и он не успел получить настоящее удовольствие.

Могу засвидетельствовать, что лицо у него было совершенно спокойным. Таким оно и осталось, когда прилетела пуля и проделала отверстие в его голове. Достаточно большое, чтобы содержимое хорошенько проветрилось. Пит еще двигался по инерции после того, как умер. Три шага – затем он рухнул и уже не дергался.

Горе фетишистам и маньякам! Они сдаются первыми. Оно и понятно: когда некуда стравить пар, начинают плавиться мозги. Я ничем не дорожил, кроме, разве что, Жасмин, и потому рассчитывал умереть более достойно. Наивный кретин и вдобавок дерьмовый философ!

Зато хороший солдат. У меня железная выдержка. Во время боя я становлюсь холодным и безразличным, как январская гадюка…

Я перевел автомат на стрельбу одиночными и свалил компа на предельной дистанции, будто фигурку в ярмарочном тире. Вот только приза за меткость мне сегодня не видать.

Труп даже среди наших никогда не считался серьезным препятствием, и орава компов, бежавших следом, безжалостно растоптала его. Из-под мундира просочилась зеленоватая слизь, и оттого останки еще больше напоминали издали раздавленную муху…

Прежде чем компы приблизились на расстояние рукопашной, я успел перещелкать восьмерых. Играючи. Без всяких эмоций. И Метка Каина ничем не напоминала о себе.

А потом правый борт «Ти-Рекса» полыхнул тремя залпами подряд. Орудия били прямой наводкой. Мне, лежавшему под вагоном, почудилось, что обрушились грозовые небеса и молот грома ударяет по моему черепу, оказавшемуся крепким орешком. Заложило уши. Вдобавок стальная наковальня опасно раскачивалась в нескольких сантиметрах надо мной; из ее щелей дохнуло жаром и дымом; потянуло запахом пороховой гари…

Когда дым немного рассеялся, я продолжал упражняться в стрельбе по бегущим монстрам, которым безумный скульптор забыл высечь лица. Они подыхали без единого звука, будто все происходило в страшном немом кино.

Парни, видевшие нелепую смерть Пита Гитары, забились в щели, как крысы. У дезертиров всегда есть мизерный шанс уцелеть. Слишком мизерный, чтобы поддаться искушению. Вокруг были дикие и абсолютно голые места. Возможно, только потому ни один из наших так и не рискнул смыться с поля боя.

Борт «Ти-Рекса» превратился в сплошную линию кинжального огня. Компам негде было залечь; они стреляли на бегу, накатывались волна за волною и все равно сыпались, как кегли. Я дважды поменял магазин. Из-за горы трупов обзор существенно ухудшился. Но парочка маниакальных шахматистов неизменно пребывала в моем поле зрения.