Черные алмазы - Мор Йокаи

А почему бы и нет? Разве грубый холст не может, как и шелк, скрывать красоту, грацию, верность, нежное сердце?

Напротив! Разве там, в высшем свете, женщины не совершают страшные грехи?

Зорая Альбохаценнель велела убить собственных детей, хотя и была принцессой. Фаустина посещала публичный дом и брала плату с любовников, хотя отец ее был императором, а муж дивом (божественным). Маркиза Асторга вонзила в сердце спящего мужа длинную булавку для волос. Семирамида соорудила целое кладбище из надгробий убитых мужей. Короля Отто супруга отправила к праотцам с помощью отравленной перчатки. Жанна Неопалитанская сама сплела веревку, которой приказала удушить своего супруга-короля. Жанна ла Фолль предала пыткам своего благоверного и насмерть его замучила. Царица Екатерина изменяла своему супругу и повелителю, а потом велела его убить. Ну, а Борджии, Тюдоры, Циллеи, чьи жены знамениты тем, что носили пояс Афродиты, повязав его вокруг корон?

И разве не встречается высокая добродетель в низах, среди простых людей?

Комедиантка Госсэн на carte blanche[8] своего богатого поклонника вместо цифры со многими нолями вписала слова: «Любите вечно!» Квинсилье, вторая комедиантка, откусила себе язык, чтобы не выдать на дыбе своего возлюбленного, участвовавшего в заговоре. Алис вместо мужа приняла вызов на дуэль и погибла. Абеляры, которые ради своих любимых травились опиумом, и все те люди низкого происхождения, которые терпят, страдают, молчат и любят!

Даже философия и история заключили союз против спокойствия Ивана!

А еще сны!

Сон — это волшебное зеркало, в котором человек видит себя таким, каким бы он был, если бы мог сотворить себя сам. У лысых во сне превосходная шевелюра!

Обожаемое существо, недосягаемое наяву, является во сне по твоему желанию. Сон — самый коварный сводник.

К концу следующей недели Иван стал замечать, что он утратил способность разумно и здраво мыслить.

И чем сильнее хотелось ему вернуться к абстрактным теориям, тем большую силу набирали демоны.

В конце концов однажды вечером, когда Иван ставил опыт с хлорным газом, он перегрел реторту, и она лопнула; уголь и стеклянные осколки полетели ему в лицо — пришлось потом заклеивать ранки английским пластырем. Ему, конечно, даже в голову не пришло, что он ничуть не похорошел от полосок черного пластыря, которые теперь красовались у него на носу, наклеенные крест-накрест.

В результате печального происшествия он всерьез разозлился на себя.

Ведь это становится настоящим безумием, пора положить этому конец! Либо так, либо эдак.

«Ну, ладно, сходи с ума! Если ты влюблен, этому можно помочь. Женись на девушке. Мне все равно! Вся твоя родня — это ты сам. Никто тебе не может ни запретить, ни приказать. Женись на ней и принимайся за работу. Дальше так жить нельзя.

Мезальянс?!

На шесть миль в округе нет человека, который понимал бы значение этого слова.

А если бы даже нашелся такой?

Пусть спустится за мной под землю, когда я там расхаживаю и моя рожа черна от копоти, пусть посмотрит, покраснею ли я из-за этого мезальянса».

Целую неделю Иван не видел девушку.

А в субботу, как всегда, она снова появилась на открытой галерее, где он выплачивал рабочим недельное жалованье.

На сей раз Иван, отсчитав деньги, задержал протянутую за ними руку Эвилы. Девушка улыбнулась. Быть может, из-за черного пластыря, вкривь и вкось налепленного на лице Ивана.

— Послушай, Эвила, мне нужно тебе что-то сказать.

Девушка молча взглянула на него.

— Я хочу на тебе жениться.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Не хочешь? — не веря, спросил Иван.

— Нельзя! — ответила девушка.

— Нельзя? Почему?

— Потому что у меня есть жених. Я обручена.

Иван выпустил руку девушки.

— Кто он?

— Не скажу! — произнесла девушка, недоверчиво глядя на него. — Если я скажу, вы его, конечно, прогоните или повышения не дадите. А он не может жениться на мне, пока не станет проходчиком.

— Значит, он чернорабочий?

— Ага!

— И он тебе милее меня, барина?

Девушка пожала плечами, склонила голову, искоса с сомнением посмотрела на Ивана, который от ее взгляда еще больше пглупел, а потом, совсем оправившись, смело ответила:

— Я давно ему обещана, еще отцом и матерью, а слово надо держать.

— Да черт с ними, с твоими родителями! — гневно вырвалось у Ивана. — Мне нет дела, что они там обещали какому-то скоту. Я тебя спрашиваю, хочешь променять своего жениха на меня?

Эвила вновь отрицательно покачала головой.

— Нет, это невозможно! Мой жених злой, жестокий. С него станется и меня убить, и вашу шахту поджечь, когда в ней гретан скопится. Спокойной ночи!

Она резко повернулась и, убежав с галереи, замешалась в толпу стоявших у ворот подружек.

Иван так ударил по столу своей бухгалтерской книгой, что из нее все уголки выскочили.

Мужичка, простая откатчица, животное! Отвергла его руку и сердце! И ради кого?

Ради такого же, как она, грязного, оборванного, жалкого мужика, копающегося под землей! Ради крота!

Ночью, оставшись в одиночестве, Иван ринулся в бой.

Его ждали Асмодей и Левиафан.

Один — дьявол, искушающий тех, кто сходит от любви с ума, другой — тех, кто в безумии совершает убийство.

В Иване разгорелась приглушенная страсть аскета.

О, бойтесь холодных святош с мраморными лицами, спокойных, кротких, добропорядочных людей, отворачивающихся от хорошенького личика, опускающих глаза при виде женских прелестей, не посягающих на то, что принадлежит ближнему; ибо, если подавленное в них пламя однажды вспыхнет, оно отомстит за себя, потребуя возмещения за рабство, в котором пребывало. Любовь ветреника — собачонка, страсть отшельника — лев!

Чувствуя, что этот лев пробудился в его сердце, Иван всю ночь метался по своему тесному жилищу, иногда бросался на постель, но заснуть так и не смог; осатаневшие демоны терзали его, не давая передышки.

Ему приходило в голову все, о чем он читал в редких инкунабулах, страшные истории о людях, слывших святыми, уважаемых и почитаемых по всей округе, которые внезапно сходили с ума из-за чьих-нибудь черных очей и совершали один за другим все семь смертных грехов, превращая их в семьдесят семь; о бесноватых, которые, вопреки запрету самого господа, мчались вслед за предметом своей страсти. Ему вспомнилась история Ченчи — проклятые поцелуи, смытые проклятой кровью; в памяти его пронеслись сын Нинон, убивший себя из-за того, что влюбился в свою прекрасную мать, Эдип и Мирра, Саломея с головой Иоанна Крестителя, полученной в награду за танец, Тамара в платье, разорванном Абессаломом, Дина на горе мужских трупов возле истребленного города, голова улыбающейся султанши Ирины, отрубленная любящим мужем… Но к чему эти сказки? Ведь есть и книга Питаваля!.[9] Страшная психологическая загадка, когда переход от святого к бесовскому происходит мгновенно.

Иван теперь мог понять того священника, который с такой страстью полюбил красивую крестьянку, что под предлогом исповеди заманил ее к себе и убил ради одного поцелуя. Не зная, что делать с трупом, он разрубил его на куски, один бросил в реку, другой закопал в землю, третий сжег.

О, Иван тоже был способен все это совершить! И поискуснее того попа.

Ему известны сладкие яды, таинственные волшебные зелья, зажигающие огонь в крови, убивающие стыдливость. Не только жену бана Банка совратили таким ядом. Тот, кого подобным зельем приобщают к мистериям Астарты, потом сходит с ума, сохнет, гибнет.

А причина никогда не выплывет на свет божий!

Что, если она погибнет, умрет, будет убита? Станет трупом, у которого больше нечего просить! Тогда он отыщет для нее укромное, тихое местечко.

Когда озеро уходит из каменноугольной пещеры, в ее таинственном лабиринте можно найти немало таких мест, куда легко спрятать труп убитой девушки. Никто даже не догадается об этом, никто не станет ее там искать. Эта вода не выносит на поверхность свои тайны, эта могила не выдает своих мертвецов. Лишь спустя века, когда и эту скалу сроют, люди наткнутся на труп, покрытый кристаллами и превратившийся в камень, и ученые грядущих времен испишут целые фолианты о том, как в доэоценовую эпоху останки человека очутились между каменным углем и порфиром.

Ха-ха-ха!

Он смеялся. Вот до чего он дошел!

Или поступить иначе: химическим путем изъять из тела девушки содержащийся в нем металл, в домне, в плавильной печи, в колбе выделить из него шлак, затем сделать браслет и в таком виде всегда носить девушку на запястье.

Вот это обрученье! Вот это супружество!

А что? Если миллионы звезд могли взбунтоваться против бога, против солнца, сорваться с орбит и помчаться по безумным параболам среди неподвижных звезд, то почему человеку нельзя поступить так же?