Книга путешествий по Империи - Андрей Битов

В парк культуры и отдыха на берегу моря съехался весь город.

Третий день, но программа еще не исчерпана.

Парк — это та же пустыня. Ни травинки. Лес фанеры. Будочки, ларечки. И крупные сооружения — рестораны — на суше и на море, всего — два. И аллеи фанерных щитов. Благодаря им вы можете узнать, что вам есть-пить, курить, как обращаться с зелеными насаждениями, как не ходить по траве… Вы узнаете историю нашего флота, историю развития области и перспективы развития, и план развития парка культуры и отдыха в ближайшие три года.

Пока зелени нет. Но не все сразу. Будет. Великое слово!

По территории парка разгуливают толпы голых людей. Чрезвычайно популярны тельняшки.

Часть купается.

Мы поставили мотоцикл в огромное стадо машин. Такое у нас бывает перед стадионом во время матча. Гурам и Мурад увидали тельняшки и загорелись.

— Сейчас мы пойдем за тельняшками, — сказал Мурад.

— Тут есть специальный ларек, — сказал Гурам. Действительно, была специальная будочка и ничем,

кроме тельняшек и тюбетеек, не торговала. Шла бойкая торговля. Узбеки брали тельняшки, русские — тюбетейки.

Гурам и Мурад были крайне эффектны в своих обновках. Они сновали по парку в необычайном возбуждении и таскали меня за собой.

— Мы должны тебе все показать…

— Сначала покажем ему тир, — сказал Гурам.

— Нет, цирк, — сказал Мурад.

— Нет, тир!

— Нет, цирк!

— Слушай, — сказал мне Гурам, — ну скажи ему, что ты хочешь сначала в тир…

— Он хочет в цирк! — вскричал Мурад.

— Ну скажи, — сказали Гурам и Мурад, — куда ты хочешь сначала, в тир или в цирк?

— Мне все равно, — сказал я.

— Постой, постой, ты нас не так понял, — сказал Гурам.

— Ты не так сказал, — подхватил Мурад, — ты хотел сказать, что ты хочешь в цирк.

Был цирк, Мурад был вне себя от восторга. Был тир, и вне себя был Гурам: он попадал, мазал, кричал, что он мастер спорта, ссорился из-за винтовки.

Но это было не все.

По парку ходил голый человек в полосатых трусиках и кричал в рупор:

— Экскурсия на тот берег! Прогулки по морю. Прогулка по тому берегу. Возвращение обратно. Желающие, спешите!

— Сейчас мы поедем на тот берег! — сказал Гурам.

— Мы поедем по нашему морю…

— На этом большом теплоходе…

Меня повлекли к кассе. Гурам и Мурад оттеснили желающих.

— Пропустите, пропустите! Он не видел того берега, — предъявляли они меня. — Он вообще ничего не видел.

Маленький буксирчик запыхтел и отчалил. Я стоял придавленный к борту. Команда каким-то образом порхала над головами.

— Плясать? Плясать! — закричали за моей спиной. Раз дался круг. Это я почувствовал по тому, как врезался в меня поручень. Такая шишечка.

— Блоп! Блоп! — хлопали ладоши.

Я не мог повернуться, чтобы посмотреть, как пляшут. Мои проводники были где-то в другом конце. И теперь я спокойно плевал за борт и предавался грустным мыслям о туризме. Плевок быстро убегал назад.

— Сниматься? Сниматься! — закричали голоса.

На трубе висел фотограф. Сложная, как акробатическая пирамида, выросла на корме группа.

— Петь? Петь! — закричали голоса.

— Причал! — орал капитан в рупор. Экскурсанты высадились на берег. Я осмотрелся. Здесь была дикая природа. Не было ни будочек, ни

щитов. Была голая пустыня.

Ко мне подошли Гурам и Мурад.

— Здорово? — спросили они.

— Здорово! — восхищенно сказал я.

Тут обнаружилось, что никто ничего не захватил с собой: все думали, что тут будет ресторан. Заспешили обратно. Когда мы снова очутились в парке, Мурад сказал:

— Теперь — бал-маскарад!

Под большим тентом толпились люди. С краю примостился оркестр.

— Начинаем наш костюмированный бал-маскарад! — сказал длинноусый человек и снял усы, как пенсне.

Мы тут же потерялись.

…Наконец, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, Гурам и Мурад отыскали меня. И мы съели все, воздавая должное нашему замечательному другу.

Потом мы гнали по ночной пустыне. Тянуло свежестью и прохладой.

Вот это день! Мы ехали довольные и усталые.

Никогда я не слышал, чтобы человек так смеялся! Это было на пути в Азию. Курящие собирались в тамбуре. Приближение родных мест определяло тему разговора.

— У нас в Намангане…

— А у нас в Ташкенте…

— А вот у нас в Канибадаме….

Люди возвращаются в родные места. Они и говорят. А едущие из родных мест — в командировку, в гости — прислушиваются. И я прислушиваюсь.

Один — очень симпатичный, большой и толстый узбек, с седым бобриком волос, флегматичного вида. Другой — противоположный ему…

Большой сказал:

— У нас в Фергане…

— В Фергане?.. Ну, что у вас в Фергане? — напал противоположный.

— Ты что… Фергана знаешь какой город!

— Что ваша Фергана перед Ленинабадом?!

— У-ах-ха-ха-ха-ха! — захлебнулся большой. — Лени- набад лучше?

— Вот и ты говоришь, что лучше.

— Я? И-иг-ги-ги-ги-ги! Я говорю?.. И-и-ог-го-го-го- го-го!

— А что у вас! Ишаки…

— Ишаки… — Большой словно не мог уже больше, так его рассмешил этот глупый человек. — Пш-ш-ш… Вш-ш-ш… — выпустил он воздух, как пар из паровоза. — Ишаки?.. Ох-гу! Ух-го! — ухал он. — А у вас… — его душило, перехватывало дыхание. — А у вас текстильный комбинат есть?

— А у вас такси есть?

— У нас? Хо-хо-хо…

— Кишлак — твоя Фергана…

— А твой Ленинабад… твой Ленинабад… твой… — Большой так и не мог сказать. Его выворачивало, его разрывало, с ним могло быть плохо.

Противоположный почти уже сдался. Он нападал, он говорил, но он ничего не мог поделать с противником: он не умел так великолепно смеяться… Наконец он выцарапал еще:

— У нас Сырдарья, а у вас так… арык жалкий.

— Он говорит, арык… Уох-хох! Уох-хоу-хох! — лаял большой. Фьить-фьить! — свистнуло в нем. — Он говорит, Сырдарья… У-а-ах… Буль-бульк! — булькнуло в нем. — Арык?..

Тут нужен был магнитофон, чтобы записать пять минут самого искреннего, самого убежденного, самого заразительного и самого разнообразного смеха, на который был способен только этот великий человек.

Хохотал весь тамбур.

И действительно, что лучше, Ленинабад или Фергана?..

Последнее время я все думаю об одном: очень мало может вместить в себя один человек. Чтобы по-настоящему, глубоко и вечно. Что дано человеку в боекомплект всего по одному:

одна страна,

один язык,

один город,

одно дело,

один любимый человек.

Можно жить повсюду, и изучать языки, и браться за многие и разные дела, и знать много людей. Но всегда, через всю жизнь проходит что-то одно, а остальное — второстепенное. Наверно, бывает, приходит и другое. Но тогда уходит первое. Вместе не бывает.

Очень редко дается человеку увидеть родину. Почувствовать ее рядом. К ней ведь мы тоже привыкаем и не замечаем. А она ведь рядом, эта одна-единственная страна.

Я тоскую по родным местам. Я — русский. Но вот в смысле природы я тоскую по Карелии. Детство… Родные имена: Вуокса, Метсала, Линтула, Сайя-йоки — чужой язык. А самой России — средней полосы — я не знаю вовсе. Пока не успел. Но от этого я кажусь себе не менее русским. А вот в Средней Азии есть русские, мои сверстники, они снега не видели, травы, озер, леса, грибов, ягод не видели… И они тоже русские, и никакие другие.

Когда я ехал в Азию, я стремился туда, и за окном вагона, от станции до станции, все явственней проступали приметы Азии. А когда ехал обратно, проступали приметы России. И Россия началась много раньше Оренбурга. Так мне хотелось.

И вот я думаю.

А если бы долго плутал по всему свету, а потом возвращался домой, может, Россия началась бы в Кушке?

А если бы вернулся с Марса и приземлился в Африке…

Где кончаются и где начинаются родные места?

Ничего не имею против туризма — спорта. Спорт есть спорт. К тому же это трудно. А раз трудно, — значит, человек соединяется с природой. Объединяется с ней.

Но вот меня всегда удивляло, как это можно приехать осматривать что-либо. В три дня турист опрыгает все театры, музеи, достопримечательности — обскачет столько, сколько ты, старожил, не видел за всю свою жизнь здесь. Но разве станет турист ленинградцем или москвичом оттого, что успел все? Разве он сможет понять Ленинград, как ленинградец, и Москву, как москвич? По-моему, они не видят ровным счетом ничего. Вернее, все туристы видят одно и то же, будь это Америка или Африка, Париж или Рим, видят захватанные миллионами посторонних глаз случайные вещи.

Я не говорю: не надо ездить. Не говорю, сидите на месте. Всем известно — путешествие расширяет кругозор.