Ничего не случилось… - Андрис Колбергс

Женщины, роясь в сумочках, искали документы.

Ефрейтор встал, нижняя часть окна пришлась ему вровень с коленями. Взяв у Ималды паспорт, парень заговорщически подмигнул. Она не поняла, с какой стати он подмигивает, ефрейтор, наверно, и сам не знал. Может, потому, что изо дня в день видит здесь лишь пожилые лица.

Просмотрев и отдав документы, ефрейтор нажал на кнопку, тут же автоматически открылась следующая дверь массивная решетка на больших петлях.

— Идите дальше! Прямо вперед! Впе-ред!

Стайка женщин оказалась в небольшом замкнутом дворике, большинство из них уже знали дорогу: они быстро свернули за угол, спеша опередить других, чтобы занять места получше.

В комнате для посетителей их встретила полная женщина в кителе с офицерскими погонами. Она начала растолковывать правила, которые обязаны соблюдать все. Но три или четыре женщины воскликнули: «Знаем! Знаем! Мы тут не впервой!»

Ималда оглядела помещение. Продольная стена из толстого стекла разделяла комнату на две части. К стене с обеих сторон примыкало одинаковое количество кабин без дверей — как будки с телефонами-автоматами. В каждой — по стулу по обе стороны деревянной панели с микрофоном и репродуктором.

— Если кто начнет болтать, что не положено, свидание прекращу! — строго объявила надзирательница с офицерскими погонами. Ее кабина находилась в конце стеклянной стены, она, наверно, могла не только наблюдать за всеми, но и слышать разговоры. Другая надзирательница за все время свидания только ходила туда-сюда вдоль стены, за спинами посетительниц.

— А что запрещено-то? — спросила одна из женщин. И, словно оправдываясь, глянула на остальных. — Если этого не знаешь заранее, просто нечаянно можешь ляпнуть, чего не следует.

— Говорите, о чем хотите… Не разрешается говорить о суде, об адвокатах, о том, кто осужден, или наоборот, о тех, кто еще не осужден… И не рассчитывайте на то, что вы такие умные и обойдетесь намеками. Меня не проведешь! Я все пойму!

Женщины разошлись по кабинам. Ималда оказалась где-то в середине.

Вторая надзирательница прошлась вдоль кабинок и осмотрела, все ли в них в порядке, отворила дверь, за которой уже ждали заключенные.

Первым вбежал молоденький парнишка и бросился в конец помещения, за ним шел пожилой мужчина, остальные, обходя его, искали глазами своих родственниц, чтобы занять свое место в кабинке напротив.

Отец, наверно, не сразу узнал дочь: они не виделись почти четыре года. Он глянул на Ималду, отвернулся, прошел несколько шагов вперед, потом, словно одумавшись, оглянулся и бросился обратно.

— Доченька! Доченька! — отец стоял в кабинке, упираясь ладонями в разделявшую их стену. Ималда тоже встала, их лица соприкоснулись бы, если бы не стеклянная преграда. В глазах у отца стояли слезы, он постарел, очень постарел, волосы совсем поседели — тогда у него виски лишь слегка серебрились — а морщины, которые были только в уголках глаз, теперь пролегли ниже и избороздили лицо глубокими шрамами, сделав его старческим и дряблым. Ималда вдруг поняла, что первые слова она разобрала по движению губ: отец продолжал что-то говорить, но звука она не слышала. Наконец оба сообразили, в чем дело, и сели одновременно, все еще близко склоняясь к разделявшему их стеклу — так, что иногда даже касались его головой.

Микрофон был вмонтирован высоко, репродукторы — сбоку, на них не стоило обращать внимания.

— Папа!

— Доченька! Как здоровье, дочка, как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке, папа!

— Береги себя! У нас тут сидит один психиатр, я с ним говорил о тебе. Он сказал, чтобы ты ни в коем случае не прекращала принимать лекарства. С твоим доктором Оситисом он знаком лично, считает его хорошим специалистом.

— А как ты, папа?

— Да что я! Треть срока уже позади, осталось-то всего ничего с хвостиком. Как пройдет еще столько же, меня уже смогут освободить и как вольноотпущенного отправить на стройки народного хозяйства. К счастью, первое учебное заведение, которое я закончил, был строительный техникум. Вот и стараюсь ткнуть это в нос всем начальникам, чтобы в нужный момент вспомнили. Строители очень нужны, в республике не выполняется план по строительству — как только отсижу две трети, вылечу отсюда, как пробка. А там уже — полная свобода, говорят, многие после срока остаются там жить и работать. Сможешь приехать ко мне в гости.

— Мне бы хотелось, чтобы ты вернулся домой.

— Это не так скоро, но во всяком случае, я, конечно, вернусь. Работать-то я умею, и это знают, это ценят…

В голосе отца Ималда уловила те же, немного принужденные нотки, какие появлялись, когда он разговаривал по телефону. Как в тех случаях, когда говорил: «Спасибо, что позвонили… Будет сделано…», так и в тех, когда: «Надо подумать, может, и удастся помочь, но это не телефонный разговор…»

— В чем заключается твоя работа, папа?

— Сначала был пильщиком в столярке. Там самые разные пилы — ленточные, круглые, маятниковые. Фрезерные станки там тоже были. И рейсмус. Это такая машина, которая строгает доски с обеих сторон. Летом освободилось место в сушилке, и администрация направила меня туда. Очень хорошая должность, — практически сам я ничего не делаю. Мне подчиняются грузчики, они загружают вагонетки распиленными досками и вкатывают их в сушильные камеры. А мое дело — только следить за соблюдением температурного режима.

В кабинках слева, видно, ссорились — женщина тараторила без остановки, а мужчина время от времени нервно облизывал губы.

В кабинках справа сидели парень и совсем старенькая, сгорбленная старушка. Парень нахально разглядывал Ималду, кратко и рассеянно отвечая на вопросы старушки.

Ималда вдруг заметила, что они с отцом уже отстранились от стекла, сидят так же спокойно, откинувшись на спинку стула, как и другие.

— Ты, может, не поверишь, — отцу хотелось выглядеть веселым, — но я начал заниматься спортом. Играю в настольный теннис, меня включили в состав команды отделения. По утрам — все равно зимой или летом — выбегаю во двор на физзарядку… У нас тут довольно неплохая библиотека…

Установившийся было контакт пропал. Ималде даже захотелось, чтобы время свидания скорее закончилось. С болью она уловила неестественную интонацию отца. Он ей лжет, может, она вообще тут не нужна, лишняя? «Отец, зачем ты обманываешь меня? Что плохого я тебе сделала?» Она не знала, что именно ей хотелось бы от него услышать, каким увидеть, но чувствовала, что называть его «папой», как называла всегда, уже не сможет, а заменит это ласковое обращение словом «отец».

— У нас есть бригада охраны общественного порядка. Я являюсь заместителем начальника штаба, а начальником — бывший прокурор Арон Розинг. Мы отлично сотрудничаем. Кроме того, много общественной работы: я член совета отделения и председатель комиссии по качеству. — Неуместное хвастовство встало между ними как еще одна стеклянная преграда, но отец ее не замечал. Он не мог ни остановиться, ни свернуть в сторону, как не можешь свернуть, когда с крутой горы несешься на лыжах и вдруг замечаешь впереди препятствие, из-за которого неизбежно упадешь, — Перевоспитываем, рекомендуем на представление к награждению значком «Передовик труда». Обязанностей, как говорится, невпроворот, и все очень важные.

«А мамы больше нет! — чуть не выкрикнула Ималда. — Нет больше мамы! В сущности и нас уже почти нет! Ни тебя, ни меня, ни Алексиса!»

— За это время я многое передумал и многое понял. И ты, доченька, постарайся меня понять. Все, что я совершил, фактически произошло из-за матери, тебя и Алексиса. Звучит, наверное, жестоко, но это правда. Я хотел обеспечить ваше будущее. Думаю, такое желание свойственно любому нормальному отцу. Будущее всегда нам неясно, туманно, потому и стараемся подстраховаться от неожиданностей, но каждый делает это в меру своих возможностей. А я свои возможности просто-напросто переоценил…

«Невероятно, но мне вроде бы ни к чему оправдываться. Все мы там, в верхах были очень похожи, подбирали друг друга по своему образу и подобию. И по уровням, по уровням, конечно! Я делал только то, чего от меня ждали на верхнем уровне, что мне приказывали — не важно, откровенно или намеками. В зависимости от того, как предписывали правила. Мне просто не повезло, что именно моя голова оказалась над водой в тот момент, когда сверху приказали кем-нибудь пожертвовать в назидание другим. А что изменилось на сегодняшний день? Говорят, молодежь очень уж демократизируется. С ума вы посходили? И как вы рассчитываете справиться с работой? Я еще посмотрю, как вас, великих демократизаторов, самих задемократизируют в землю! А страна? Что станет со страной? Об этом вы подумали?»

— Не будь у меня семьи, не стал бы я покупать машину, строить дачу. Кстати, не знаешь, кто теперь там живет?