Замок на песке - Айрис Мердок

Раздались громкие рукоплескания, они длились долго, сопровождаемые возгласами благодарности. Вот черт, подумал Мор. Он видел, как Нэн неспешно похлопывает в ладоши, опустив глаза. Мор не одобрял пристрастие Тима к риторике, это во-первых, и претензии Тима на роль знатока политической жизни, это во-вторых. Занимаясь с Тимом делами ВОК, он неожиданно для себя разглядел, до чего Берк нескладен, малообразован, внутренне скован, и желание произвести впечатление на публику — наверняка обратная сторона его комплексов. Мор относился к Тиму с теплотой, кое-чем в нем восхищался, и потому болезненно воспринимал эти превращения Тима в «трибуна». Он предпочитал видеть его беззаботно сидящим за столиком в кафе или в деловой атмосфере на заседании какой-нибудь комиссии, а лучше всего — за легкой беседой в узорчатом полумраке ювелирного магазинчика. Но грустный парадокс их взаимоотношений заключался именно в том, что Тим постоянно стремился впечатлять Мора своими скудными познаниями. Обучать его было трудновато, одергивать — немыслимо. Но такого бестактного выступления, как в нынешний вечер, Мор не ожидал. И именно сейчас, когда Нэн так настороженно присматривается к нему, вдруг такое заявить! Теперь она решит, что они за ее спиной сплели сети заговора.

Слушатели начали подниматься со своих мест. Мор тоже встал и потянулся. Раздражение угасло, осталась одна усталость. Надеясь избежать внеурочного разговора с мистером Стейвли, он подвинулся ближе к Тиму, под его защиту. Тим собирал раскиданные по столу бумаги. Похоже, он считал, что в обязанности председателя входит и это — во время лекции устраивать на столе беспорядок. Тим был старым знакомым семьи Моров. Мор и Тим, оба члены лейбористской партии, познакомились в ходе партийных дел. Мор преподавал тогда в школе на южной окраине Лондона, и они с Нэн взяли холостяка Тима, так сказать, под свое крыло. Сейчас они виделись с ним куда реже, чем в былые годы, тем не менее Мор продолжал числить Берка среди своих лучших друзей. Он был немного старше Мора. Худощавый, бледный, с оспинами на лице и тонкими белесыми волосами, то ли желтоватыми, то ли сероватыми, когда как; кисти рук у него были крупные, белые. Внешность самая заурядная, и если в ней что и запоминалось, так это глаза, в синеве которых неожиданно просвечивали и другие цвета; и еще оставалась в памяти его речь. Тим Берк еще в детстве покинул Ирландию, но его национальность можно было без труда угадать, вопреки тому, что долгие годы жизни в Лондоне и пристрастие к кинематографу добавили выговор кокни к его ирландскому акценту, и засорили американизмами свойственную дублинцам цветистую образность его речи. Он был искусным ювелиром и, если бы захотел, мог стать богачом.

— Спокойно, капитан, мы выручим вас, пусть это будет стоить нам жизни! — проговорил Тим, бдительно следя за Стейвли, который стоял в одиночестве, погруженный в глубокую задумчивость.

Лекция состоялась, как и всегда, в абсолютно безликом здании Пэриш Холл, где сейчас горели все имеющиеся в наличии электрические лампочки. На улице еще не успело стемнеть, и сквозь яркую синеву вечера большая часть слушателей потянулась в сторону ресторанчика, именуемого «Пес и Утка». Но некоторые остались и теперь, стоя среди массивных парт и металлических стульев, переговаривались и одновременно с беспокойством поглядывали на лектора — наверняка готовили свои вопросы и мысленно прикидывали, умно ли это прозвучит. Нэн натягивала перчатки подчеркнуто медленно, с надменным видом, как бы намекая, что ко всему окружающему она никакого отношения не имеет. Мор знал эту ее манеру. В первое время Мору казалось, что Нэн подружилась с кем-то из слушателей курсов и именно поэтому приезжает вслед за ним на лекции. Но он ошибся, ни с кем Нэн не подружилась, никто ее не заинтересовал. Когда Мор упоминал того или иного слушателя лекции, Нэн отвечала, что не помнит такого, а может, просто умело изображала забывчивость. Она вела себя как знатная дама в окружении презренной черни.

Нэн медленно прошла по комнате. Дональд, тот уже давно в волнении стоял поблизости от стола, с которого Тим собирал бумаги. В такие минуты возникало впечатление, что Дональд привязан к Тиму, что их тела соединены невидимыми нитями. Проходя между ними, Мор содрогнулся. Сын совсем рядом, но нет сомнений, что сейчас для него существует только Тим. Он с жадностью ловит его жесты, к его голосу прислушивается. Дон боготворит его друга. Уверенность в этом давала Мору еще один повод к раздражению. Что за бессмыслица, спрашивал он себя. Невероятная бессмыслица!

Уже вошло в обычай, что после лекций Тим приглашает Моров к себе в магазинчик. И там они отдыхают, пока не наступит время спешить на пригородный поезд. Как-то раз Тим намекнул, что Мору иногда можно и пропустить эти послелекционные словесные поединки в «Псе и Утке», и Мор с ним согласился. Сейчас Тим зорким взглядом окинув окружающих, оценил обстановку. Стейвли после приступа задумчивости понемногу оживал. Выражение решимости вновь загоралось на его лице.

— Отступаем! — скомандовал Тим.

Через кухню, потом по какому-то коридору он вывел их на улицу. Марсингтон — старинный городок, с прекрасной широкой главной улицей, окаймленной сложенными из булыжника, поросшими травой бордюрами. Окрестные поля давным-давно застроены домиками под красными крышами, и мимо них через равные промежутки времени проходят по путям зеленые составы, отвозя марсингтонцев и их ближайших соседей в Лондон за хлебом насущным, и привозя обратно. Теперь по главной улице проходила одна из важнейших ведущих к столице автомобильных дорог, и самыми заметными были соперничающие одна с другой автостоянки с бензозаправками, чьи горящие ярким светом вывески освещали древние булыжники мостовой и заманивали проезжающих. Поток машин нескончаем. Но сейчас, в теплых летних сумерках, все вокруг обретало какой-то отстранение благостный и мирный вид, а длинные просторные фасады гостиниц и жилых домов казались уютными и доброжелательными.

Магазин Тима Берка находился среди прочих старых магазинов, выложенных понизу темными камнями и окрашенных в белый цвет сверху. Черная вывеска над дверью гласила: «Т. Берк, ювелир и золотых дел мастер». Тим рылся в карманах в поисках ключа. Мор прислонился к стене. Ему было радостно оттого, что удалось сбежать, но к радости примешивалось беспокойство — Нэн рядом и, возможно, уже начинает сердиться. Он искоса глянул на нее. Стоит выпрямившись, поджав губы. Плохой знак. Ключ наконец отыскался; гости вошли в магазин и подождали, пока где-то там, в глубине, Тим включит свет.

Мору нравилось здесь, особенно вечерами, при затворенных плотно ставнях, когда темнота нарушалась лишь тусклым светом лампы и поэтому казалось, что ты очутился то ли в пещере, то ли в лаборатории алхимика. В нескольких шагах от дверей комнату перегораживали два высоких застекленных прилавка. И если эта, передняя часть магазина, содержалась в относительном порядке, то по ту сторону начинался и чем дальше вглубь, тем больше нарастал хаос. Вдоль трех стен от пола до потолка громоздились полки, уставленные чем попало и как попало, а подступы к ним затрудняли стоящие вплотную друг к другу деревянные лари. Между ларями, на оставшихся клочках пространства, теснились маленькие столики, некоторые со стеклянными крышками. Часть драгоценных ювелирных изделий была выставлена в витрине магазина, часть хранилась в сейфах в задней комнате, остальные же лежали под стеклом на прилавке в продуманном беспорядке. Тим, когда хотел, прекрасно демонстрировал свой товар. Он любил камни, собирал и выставлял их, руководствуясь собственной системой ценностей, не всегда совпадающей с рыночной ценой. Мор отметил, что сегодня один из прилавков отдан коллекции опалов. Ожерельям из опалов, серьгам с опалами, брошам; опалам черным, опалам переливчато-многоцветным, опалам бесцветным, сверкающим, словно капельки замерзшей воды. Второй прилавок был заполнен жемчугом, сверху лежал настоящий жемчуг, под ним — жемчуг культивированный, а рядом красовались вещицы из золота — печатки, кольца, часы. За годы дружбы с Тимом Мор выучил кое-что о камнях. Это получилось помимо его воли, потому что, по причинам ему самому неясным, он поначалу с некоторым неодобрением относился к профессии друга.

В порядке содержались только действительно дорогие изделия. Дальше, на задворках, хранилась дешевая бижутерия, и она-то лежала как попало. Под стеклами приземистых столиков, скрученные в виде многоцветных канатов, кудрявились бусы, и не всякий клиент набирался храбрости, указав пальцем на эти радужные лианы, потребовать: «Покажите мне вот эти бусы». Тут же, рядом, громоздились клипсы, серьги, причем часто оказывалось, что вторая клипса или серьга безвозвратно потеряна; а еще броши, браслеты, аграфы и целый винегрет прочих мелких украшений. К дешевым изделиям Тим относился без всякого трепета. Они не выставлялись, они просто валялись, и между столиками позволено было бродить тем из покупателей, которые упрямо стремились отыскать какую-то определенную вещь, и очень часто им приходилось обшаривать магазин вдоль и поперек в поисках второй сережки или второй половинки какой-нибудь пряжки. На задворках хранились и другие предметы, более или менее дорогие: табакерки, вышивки, старинные монеты, кубки, веера, пресс-папье, кинжалы с эфесами из серебра; Тим часто говаривал: «Не могу понять, как эти диковины сюда попали, потому что, клянусь, сам я их не покупал».