Муха и сверкающий рыцарь - Евгений Некрасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сережа рассказал своему начальству о встрече в кафе.
Его успокоили: «Никого ваш отец не выдал. Служите дальше. А вот вашей жене лучше бы уехать в Москву. Раз американцы хотели вас завербовать, они могут и ей подстроить какую-нибудь гадость».
К несчастью, так и случилось. Даже в Москве меня не оставили в покое. То пришлют открытку из Америки, как будто от Николая Георгиевича: «Маргаритка, жду вас к себе, скучаю». То позвонит незнакомый человек: «У меня для вас посылка от мужа. Только, извините, я в Москве проездом и к вам заскочить не успею. Возьмите ее сами в камере хранения». Я еду за посылкой. А там деньги! Много, Сережа столько за год не зарабатывал. Слава богу, я сообразила отвезти деньги в нашу разведку. А то бы американцы подцепили Сережу на крючок. Сказали бы: «Ваша жена взяла у нас деньги. Если об этом узнают, никто не поверит, что она не наш агент».
А я готовилась родить тебя. Нервничала, конечно. Мне дали охрану, велели не подходить к телефону. Но сколько можно жить, всего боясь? Вот меня и спрятали в Укрополе. Тогда все думали, что это ненадолго.
На Сережу в Швеции тоже сильно давили. Стоило ему выйти за ворота посольства, как за ним начиналась слежка. Наши опасались, что американцы его похитят или выкинут еще какую-нибудь штуку. Вот и перевели Сережу служить в Анголу. Там он погиб, но мне об этом не говорили, пока я не родила тебя.
Мама замолчала, отвернувшись к окну. Кажется, она плакала.
— А почему ты осталась в Укрополе? — спросила Маша.
— Я боялась за тебя. Разведчики мне объяснили, что вся эта история — из-за Николая Георгиевича. Он же не выдал своих агентов, вот американцы и решили подойти к нему через сына. Сказали Сереже, что Николай Георгиевич на их стороне. По их расчетам Сережа должен был перебежать к ним, и тогда они стали бы уламывать Николая Георгиевича.
— Ага, — поняла Маша, — это как мы с девочками договорились не ходить к Петьке на день рождения, а он позвонил мне и говорит: «Наташка придет», позвонил Наташке и говорит: «Незнамова придет». Мы и пришли, хотя не собирались.
— Да, только эту игру затеял не Петька, а разведка самой могущественной страны мира. — Отражение маминого лица в темном окне кривилось. — И вот я представила Америку: ее армию, военные заводы, миллиарды долларов, разведку и контрразведку. И против этой силищи — упрямый старик в тюремной камере, русский разведчик. Его агенты остались на свободе, они день за днем добывают важные секреты. Старик скорее умрет, чем выдаст своих. Но у него есть внучка — последняя из Алентьевых, память о сыне. Что такое жизнь какой-то девчонки по сравнению с военными тайнами? Тебя могли отнять у меня, украсть, увезти, чтобы угрожать Николаю Георгиевичу!
— И ты решила остаться в Укрополе, — вздохнула Маша.
Хотелось убежать и поплакать. Было жалко и маму, и Деда, и отца. Себя тоже было жалко. Ну почему, почему мама не сказала ей правду?! Маша бы не проболталась! Она бы просто знала, что ее отец — герой, а не выдуманный врач, жалкий обманщик. Наверное, тогда и жизнь у нее была бы другая. Меньше бы дралась с мальчишками — это уж точно.
— Мам, но потом ты могла бы вернуться в Швецию или хотя бы в Москву! — сказала она. — Ведь у нас давно дружба с американцами. Никто бы меня не украл.
— Дружба дружбой, а разведка была, есть и будет. Не так давно в Москве судили американца, который пытался купить чертежи нашей секретной торпеды «Шквал». Это не значит, что Америка хочет с нами воевать. Просто весь мир ворует друг у друга технические секреты. Иногда это нужно для военной победы, а чаще — чтобы деньги сэкономить… Неудачный заголовок: «Последний герой», — невпопад закончила мама. Она листала газету из дедова чемоданчика, по-журналистски выискивая то, чего не замечают обычные читатели: какие там заголовки и шрифты, как расположены фотокарточки. — Было кино «Последний герой», была книжка «Последний герой»… Дочь, да это про Николая Георгиевича!
И мама издали показала сложенную пополам газету. С удивительно четкой большой фотографии смотрел совсем незнакомый Маше человек!
Глава IX
Вот тебе и «здрасьте»
Небо за раскрытым окном было черным, звезд не видно. Ветер копошился в листве, роняя наземь созревшие персики. За стеной — клац-клац-клац — стучала клавиатура компьютера.
Мама продолжала свое журналистское расследование. Днем она с телеоператором сняла новый репортаж, а завтра с утра поедет в студию на монтаж и озвучивание. Из видеозаписи выбросят неинтересные куски и, как говорят тележурналисты, наложат мамин голос на «картинку». Только тогда запись превратится в передачу. Зрители будут ее смотреть, слушать мамин голос за кадром, и никто не подумает, что мама всю ночь писала свой текст. Никто не узнает, как она подыскивала каждое слово, чтобы оно было понятным и звучало легко и живо. Все решат, что у этой Маргариты Незнамовой просто здорово подвешен язык.
В окошко запрыгнул Барс, неслышно пробежал по полу и махнул к Маше на кровать.
— Брысь! У тебя свой коврик есть, — сказала Маша.
Барс лег на спину и стал валяться с боку на бок, кося желтым немигающим глазом.
«Жалко тебе, что ли? — перевела с кошачьего Маша. — Смотри, какая большая кровать, взрослая. Я и не мешаю тебе совсем».
— Не жалко, — сказала она. — Просто некоторые шастают по грязным чердакам, а после таскают в постель блох.
Барс пристыженно фыркнул и соскочил на пол. Маша думала про Деда.
Полковник Алентьев добывал военные тайны, сидел в тюрьме, потерял сына и много лет спустя вернулся на Родину. О нем писали в газетах. (Да-да! То, что много лет назад знали только несколько человек в разведке, теперь мог прочитать любой!)
А Дед собрал эти газеты, присвоил себе чужую жизнь и явился в Укрополь: «Здравствуй, Маша! Я твой дедушка!» И все-таки Маша про себя называла Дедом его, а не настоящего полковника Алентьева. Потому что Дед, а не полковник Алентьев сказал ей правду об отце. Дед, а не полковник раскусил Петьку: «Он в тебя влюблен». Дед спасал Самосвалова! Ведь еле жив остался. Тогда никто не знал, что Самосвал может сам выбраться из подводной лодки. Дед торопился привязать к ней поплавок, чтобы не потерять нужное место в море и спасти человека. Подлецы и воры так не поступают.
Если бы Маша выбирала себе дедушку, то не хотела бы другого. Но почему он ворует?!
Наверное, Дед надеялся поживиться чем-нибудь посерьезнее, чем несколько тысяч рублей из белого конверта. Ведь многие думают, что журналисты богатые. Дед же не знал, что мама до сих пор платит долги за дом. А когда все обыскал и все понял, то даже не взял сломанную цепочку и обручальное кольцо… Значит, осталась у него совесть!
А мама ничего не поняла. «Дочь, ты вся красная, у тебя не температура?» Она же не видела Деда и не могла знать, что в газете не его портрет. Хотя, если вспомнить мамин рассказ, она и настоящего полковника Алентьева не видела. Ей хоть негра приведи, она бы обрадовалась: «Ах, Николай Георгиевич, Сережа столько о вас рассказывал!»
Маша не сказала ей, что Дед самозванец. Сама себе дивилась, но почему-то не сказала.
Глава X
Знаменитый Триантафилиди
Кажется, сквозь сон она слышала какой-то шум, но, когда проснулась, шум не повторился. Помалкивал телевизор, не визжала соседская пила. Барс? Вот он, в ногах. Все-таки забрался ночью на кровать и спит. На полу дырявая тень от молодого абрикосового деревца за окном. А на подоконнике…
На подоконнике лежал помидор величиной с арбуз!
Маша вскочила с постели, нечаянно придавив Барса. Ошалевший со сна кот полоснул когтями, оцарапал ей ногу и удрал в окно. При этом он смахнул с подоконника помидор, и обман раскрылся. Помидор падал медленно, перевернувшись вниз листиками. Изнанка у них была серая и на вид замшевая. Ясно: листики вырезаны из лопуха, а помидор — воздушный шарик. Он был так хитро завязан, что стал не яйцом, как обычно шарики, а приплюснутым, вроде настоящего помидора. Петькина шуточка!
— Ты где? — громко спросила Маша.
Над подоконником вынырнула рыжая голова.
— Классно, да? — Петька тянулся рукой, пытаясь достать шарик с пола.
— Классно. Я почти поверила. А почему шарик непрозрачный?
— Я краски внутрь напустил.
Петька лег животом на подоконник, дотянулся до шарика…
БАХ!
То ли он сильно сжал шарик, то ли в полу попался гвоздь. Брызги красной краски хлестнули по обоям, по столу, по экрану телевизора. Больше всего досталось автору розыгрыша. Петька сам стал как синьор Помидор в детской книжке.
— Вот так всегда, — хладнокровно заметил он, утираясь ладонью. Краска только сильнее размазалась по щекам. — Идеи у меня блестящие, а исполнение недотягивает.
— Краска хоть не масляная? — спросила Маша. Было жалко телика.
