Коготки Галатеи - Александр Андрюхин

— Подсунули? — изумилась Маша. — Мне бы кто подсунул.

— Раскиньте мозгами, коллеги! — хитро сощурился юрист. — Что мы имеем в наличии? А имеем мы весьма необычное убийство. Такое ощущение, что несчастные были убиты именно с таким расчетом, чтобы город содрогнулся, чтобы слух о жестокости содеянного долетел до генпрокуратуры. И действительно, до генпрокуратуры слух долетел, и она проявляет живейший интерес к ходу расследования. Что же мы видим дальше? А то, что преступление совершено чрезвычайно профессионально. Не правда ли? Преступник почти не оставил следов. А это о чем говорит? А о том, что с нашими дохлыми провинциальными следователями раскрыть эти убийства практически невозможно.

— Минуточку! — замахал рукой Виктор. — Откуда ты знаешь, что преступник не оставил следов?

— Спокойно! — ответил Захаров. — У меня свои информаторы. Не будем отвлекаться! Давайте рассуждать дальше. Итак, что у нас на носу? А на носу у нас губернаторские выборы! Нужно нынешнему губернатору чрезвычайное происшествие, которое накануне выборов прикует к его области внимание всей страны? Да оно для него смерти подобно. А кому это на руку? Одному из кандидатов в губернаторы!

— Какому? — встрепенулась Маша.

— А вы подумайте, господа! Кто у нас самый главный кандидат? Кого сейчас раскручивают «Симбирские вести»?

— Генерала Шипанова? — почесал затылок Виктор.

— Вот именно что генерала, — подмигнул юрист. — И убийство совершено профессионально. Чувствуешь связь? И вот ещё такой момент: «Симбирские вести» будто ждали этого происшествия, чтобы напомнить о маньяке, дело которого до сих пор не закрыто. А спрашивается, для чего? Да все для того же, чтобы показать беспомощность прокуратуры и слабость губернатора. Я как прочел подзаголовок, так сразу понял, что если бы не произошло этих убийств, то их бы нужно было организовать. И тогда победа генерала обеспечена. Как-никак — генерал! Он может не разбираться в экономике, но порядок наведет всегда. И вот ещё что подозрительно: зачем газетчики в своей первой статье приплели Достоевского с его романом «Пьяненькие»? Не намек ли это на то, в каком направлении двигать следствие? А может, прямое указание?

— Все, ребята, хватит! Давайте работать, — наконец вмешался я, чувствуя, что этот бред может продолжаться до вечера.

И не ошибся. Едва я вышел за порог конторы, как ко мне тут же метнулся журналист «Симбирских вестей». Вид у него был дерганый, взгляд сумасшедший. Он выдавил подобие улыбки и произнес непрокашливавшимся голосом:

— Нам утром так и не удалось поговорить. Вы можете мне ответить на пару вопросов?

— Нет, — ответил я.

— Почему, если не секрет?

— Не хочу участвовать в этом предвыборном спектакле.

— Ну что вы, — побледнел журналист. — Никаких предвыборных целей мы не преследуем. Клянусь вам, что мои намерения чисты. Я только хочу докопаться до истины, не более! Иначе нас опять обманут. А убийства повесят на невинных людей.

У него были такие жалобные глаза, что мне ничего не оставалось, как со вздохом пробурчать:

— Ладно. Что вас интересует?

— Почему все же Рогов пришел скрываться именно к вам? — оживился журналист, суетливо доставая из кармана диктофон.

— Я уже отвечал на это вопрос.

— Да-да, извините! Я хотел спросить совсем другое. Как выглядел Рогов в тот вечер, когда пришел к вам?

— Трусливо выглядел. Дрожал, как заяц.

— Что он вам сказал?

— Что на него навели рэкет. В его особняке побили стекла. Если он к утру не переведет деньги, то шлепнут без предупреждения.

— Шлепнут? — обрадовался журналист, и глаза его засветились. — Это прекрасно! А он звонил в милицию?

— Не звонил.

— Не потому ли, что он не доверяет милиции?

— Понятия не имею.

— А почему он не принял никаких мер к эвакуации своей семьи? Ведь в доме побили стекла.

— Наверное, потому, что свою шкуру ценил дороже своей семьи.

Такой ответ привел журналиста в восторг. Он даже подпрыгнул от возбуждения и стал суетливо расспрашивать меня об отношении Рогова с семьей, на что я ответил, что лучше ему с таким вопросом обратиться к вдове. Но и без вдовы об отношениях Рогова с се мьей журналист знал достаточно. Он посмотрел по сторонам и полушепотом произнес:

— Мне удалось узнать, что семью он ни в грош не ставил, а тот дом в Красном Яре выполнял функцию притона. Это я узнал из эксклюзивного источника. Он мне так и сказал, мой источник, что этот дом Рогов купил исключительно для того, чтобы возить в него проституток.

Журналист даже взвизгнул от радости и нервно потер ладонью о ладонь.

— Кстати, он предпочитал устраивать оргии в компании своих сотрудников. Вы тоже участвовали в подобных мероприятиях? Мне можете — как на духу. Я никому не скажу. Клянусь!

— Нет! — усмехнулся я. — Моя персона в его свиту не входила.

— Странно, — задумался журналист. — Почему же он пришел к вам? Впрочем, ничего удивительного. Так уж люди устроены: как проводить весело время — это к одним, а как шкуру спасать — бегут совсем к противоположным. Эх, люди, люди, человеки! А что за человек был Клокин?

— Не знаю, — ответил я.

Журналист сделался чрезвычайно серьезным. Он немного помолчал, потом задумчиво спросил, больше у себя, чем у меня:

— Почему убийца измордовал его больше всех? Может, дело не в деньгах, а в этом самом Клокине?

Насколько я понял, корреспондент уже получил от меня все, что хотел, и сейчас обдумывал, как бы пооригинальнее подать эту информацию читателю.

— Мне можно идти? — спросил я иронично.

— Да-да! Огромное спасибо! Не смею у вас больше отнимать время! расшаркался журналист и с чувством тряхнул мою руку.

Я хмыкнул и отправился на трамвайную остановку. Уже никто не сможет отнять у меня время, поскольку я больше его не ощущаю. А тогда, в двадцать четыре, когда я бродил по ночному городу, я просто физически чувствовал, как оно бездарно улетает в трубу.

Нужно было что-то предпринимать: снять квартиру, перетащить вещи, устроиться на работу. Да-да, как это ни прискорбно, но за квартиру нужно будет платить, и нужно будет кормить жену, пока она ещё учится в своем медицинском училище. По счастью, последний год.

До того проклятого вечера я никогда не думал о деньгах. Мне всегда перепадал какой-то минимум от шабашек, на которые у меня уходило в месяц не более трех часов. Нарисовать афишу, рекламу, вывеску для магазину, оформить стенд, разукрасить стену актового зала, написать портрет или какой-нибудь неутомительный пейзажик, сотворить коллажик или ещё что-нибудь в этом роде — у меня всегда были заказы. Незначительные, но на хлеб хватало. Главное, что я их никогда не искал. Они находили меня сами, причем в тот момент, когда пустели мои карманы. Деньги хоть и в мизерном количестве, но довольно регулярно падали мне с неба в виде манны. Квартира мне также досталась без какого-либо напряга с моей стороны. Я её просто унаследовал от деда. Мне как бы сама судьба говорила: «Делай свое дело и не заботься о хлебе насущном. Минимум у тебя всегда будет…»

Но в тот вечер я понимал, что на мне обязанность мужа и теперь на одни шабашки не проживешь. Не мог же я в самом деле свою молодую супругу держать на хлебе и воде, на которых сам сидел месяцами.

Разумеется, первое, что приходит в голову творческому человеку по поводу работы с минимальной затратой времени — это устроиться либо дворником, либо ночным сторожем. Поэтому, переночевав у друга, я с утра отправился в Отдел вневедомственной охраны. Там-то меня и разыскала моя юная супруга. Она плакала, просила прощения и умоляла вернуться домой. Алиса уверяла, что все поняла, раскаялась и теперь тоже наравне со мной будет служить великой цели и, если надо, отправится со мной на каторгу по примеру той французской вертихвостки из фильма «Звезда пленительного счастья».

Из дневника следователя В. А. Сорокина

1 сентября 2000 года

В убийстве Рогова, Клокина и Петрова я подозреваю Пьяных. Как об этом узнали журналисты, я не знаю. Все это очень подозрительно, особенно уверенность «Вестей» в том, что мы никогда не найдем Пьяных. Такое ощущение, что газетчики знают больше, чем мы.

Версия мотива преступления у меня несколько иная, чем у «Симбирских вестей». После того как Мордвинов рассчитался с таэквандистами, их отношения завершились. В этом я не сомневаюсь. Сделка с «Симбир-Фармом» была оформлена документально, так что в услугах рэкетиров Красногорский завод больше не нуждался. Однако, по словам Загряжского, Пьяных был недоволен гонораром. Из чего следует, что он по собственной инициативе мог потребовать деньги с Рогова — как штраф за авантюру. Загряжский признался, что Пьяных подбивал его «наехать» на Рогова и стребовать с него 500 тысяч рублей, но он отказался. Загряжский не отрицает, что за это дело Пьяных вполне мог взяться один.