Журавль в небе - Алиса Клевер

— Лотарингского. Господи, Даша, какая разница, если ты все равно в этом не разбираешься. Она происходит из очень древнего рода. Хотя сейчас в Париже, в кого не ткни, все потомки Каролингов, но это ничего не меняет. Это общество очень и очень достойное.

— И с чего ты взяла, что мы туда попадем? — осторожно спросила я. — Одно дело — обед с Анд… с месье Робеном, другое…

— Другое дело — обед в резиденции его матери, приглашения куда нам прислали сегодня утром, — отбрила меня мама, выходя из такси. Она спешила на встречу с визажистом, а мне вдруг захотелось забиться обратно в такси и немедленно уехать в аэропорт. Прием на высшем уровне? Я даже приемы на низшем никогда не посещала, а тут вдруг… Потомки кого? Каролингов? Ну уж нет.

— Ты идешь? Счетчик-то тикает! — Сережа подтолкнул меня в спину, и я с неохотой выбралась на тротуар. Швейцар тем временем раскланивался перед моей мамой, меня же он еле заметил. Вот и хорошо. Значит, обед будет. Отлично. Я вцепилась в пакеты с одеждой и попыталась успокоиться. Однако паническая атака нарастала.

Мне кажется, я до последней минуты не верила, что это произойдет на самом деле. Что такси заглотнет нас, как кит Иону, и пронесет сквозь чрево Парижа, оставив в целости и сохранности наши наряды, макияж, идеально отглаженный костюм, в котором Сережа сидел, как мышь в капкане. Я оттягивала объяснения на последний момент, пока он не прошел безвозвратно, оставив меня на пороге старинного бежевого здания, въезд в который был украшен фонтаном. Фонтан! Я видела их в городских парках, в Петергофе, в загородных особняках «новых русских» — там они смотрелись нелепо, несоразмерно, и, вкупе с безрукими Венерами заставляли задуматься о том, что творится с «крышей» их владельцев. Здесь же фонтаны стояли не первый век, а нелепо и несоразмерно тут смотрелась я — с моим постоянным желанием тереть уши, куда мама вставила длинные цепочки серёг, которые оттягивали мочки и мешали.

— Что ты дергаешься? Стой ровно и улыбайся, — прошипела мама, умудряясь при этом царственно улыбаться, оглядывая благоухающие клумбы, фигурные, великолепно постриженные кусты и свисающие со стен ветви винограда.

— Я ненавижу серьги, — прошипела я в ответ. — К тому же почему-то чешутся глаза. Кажется, у меня аллергия на твою тушь.

— А у меня сейчас начнется аллергия на тебя, — пригрозила мама. — Если бы не твой характер, из твоей внешности можно было бы что-то выжать. По крайней мере, ты хотя бы высокая. Могла бы рассказывать про погоду по телевизору, уж это бы я устроила.

— Погода всегда непредсказуема, — буркнула я, принимая предложенную Сережей руку. Бедный, он, кажется, онемел от увиденного, и теперь хватался за меня, тщетно пытаясь понять, как он попал в подобное место. Тучи разлетелись, и вторая половина дня прекрасно вписывалась в интерьер и экстерьер «небольшого» парижского особняка семьи Де Моро. Сбоку, среди деревьев, я увидела несколько фигур, но не разобрала лиц. Андре среди них не было, хотя я вполне могла представить его здесь, в этом сердце неги, храме красоты и комфорта, где фонтаны смотрятся так естественно.

Прозрачные двери раскрылась, и из дома нам навстречу вышла высокая темноволосая женщина средних лет. Она двигалась с самой благожелательной улыбкой на лице, а за ней, почтительно держась на некотором расстоянии, шел одетый в темный костюм слуга. Во всяком случае, я сочла этого человека явно не гостем, а скорее дворецким, хотя на моем фоне он смотрелся едва ли не королем, столько важности было в его темном от загара лице. Кудрявые волосы были пострижены достаточно коротко, но, видимо, этого оказалось недостаточно, чтобы их усмирить, и дворецкий время от времени поправлял непослушную челку. Он держался важно и был полон апломба. Она — просто, естественно и добродушно. При этом одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто из них потомок Каролингов. Совершенно очевидно — перед нами стояла сама Габриэль Де Моро, мать Андре, и для меня сразу же многое стало ясно….

Женщина на фото в квартире Андре — это была его мать. Его МАТЬ! А я чуть не начала ревновать, испугавшись — памятуя о мамином Кузьме — что и Андре живет с красивой взрослой женщиной, против которой я — просто пыль. Какая же я дура! Я заулыбалась против воли. Мысль о том, что в квартире Андре не проживала его взрослая любовница, согрела меня. Я могла бы догадаться и сама. Вот он, тот же самый пытливый, задумчивый взгляд, унаследованный им у десятков поколений предков. У него был взгляд Габриэль и ее черты лица. Мне стало интересно, что же он взял у своего отца.

При близком рассмотрении было видно, что Габриэль уже далеко не сорок. Скорее всего, сильно за пятьдесят, но, что еще более удивительно, она явно нимало не беспокоится об этом, даже не пытаясь стереть с лица следы прожитых лет. В этом она кардинально отличалась от моей мамы, неся с достоинством все отметины времени, которые, впрочем, совсем не портили ее. И сеточка морщин, и легкая проседь в волосах только намекали на большой жизненный опыт и на то, что Габриэль, должно быть, очень много смеялась. Три мужа. У моей мамы тоже было много мужчин. Мать Андре, хоть не была стройна, как моя мама, но и лишнего веса у нее тоже не было. Нежные, округлые черты, длинная шея, изящные движения рук, волосы, наскоро сколотые сзади, чтоб не лезли в глаза. В руках Габриэль держала солнцезащитные очки, но не надевала их — скорее всего, из вежливости.

— Добро пожаловаться! — поприветствовала она нас на мягко искаженном русском, и мы закивали, заулыбались в ответ.

— Спасибо за приглашение, — сказала мама, кивая в той же добродушной и полной достоинства манере, подстраиваясь под стиль Габриель Де Моро. Эта способность мимикрировать, органично встраиваться в предлагаемую среду была ее преимуществом, сверхспособностью, полученной за годы профессионального фиглярства.

— Что вы, это нам в удовольствие, — улыбнулась женщина. — Это просто волшебно, что вы смогли выбраться к нам! Я очень радостна за это. Андре показал мне ваших картин. Замечательная игра! Мы почитаем искусства.

— Ах, конечно. Искусство, искусство! — мама неопределенно махнула рукой и закатила глаза. — Куда мы без него? У вас, однако, чудесный дом! Волшебные цветы.

— А это ваша дочь, Даша́, верно? — Габриэль сделала ударение на последний слог.

— Даша́! — тихонько усмехнулся Сережа, и Габриэль посмотрела на него с некоторым удивлением. Мама прожгла меня взглядом в тысячу вольт, словно я была лично, персонально ответственна за все, что сделает или скажет Сережа. Хотя, если мне не изменяет память, именно я возражала против того, чтобы он шел с нами на обед. Я и сама не горела таким желанием.