Откровения романтика-эротомана - Максим Якубовски

— Где вы остановились, Миранда? — спросил ее Керит.

.— «Кимберлэнд Отель», около Мраморной Арки, — ответила она.

— Несколько безликое место, разве нет? — сказал он.

— Оно функционально. Мне подобрали его за весьма короткий срок, через моего туристического агента, — честно призналась Корнелия.

— Вы могли бы остановиться здесь.

— В «Гручо»?

— Да, знаете, у них есть номера. Немногие об этом знают. Очень подходит для журналистской тусовки. У этого места есть характер, хотя и не такой, как в «Хазлитте», это поблизости.

— В любом случае я не член тусовки, — Корнелия передернула плечами.

— А вам и не нужно им быть, — сказал Керит. — В любом случае я ее член. Еще и имею долю. Маленькое и хорошее вложение. Хотите, я проверю, есть ли номера?

Корнелия согласилась. Это место более подходило на роль центральной базы действий. И ей хотелось и дальше использовать в своих целях положительные качества характера литературного агента. Возможно, удастся вытянуть из него больше информации о Конраде Корженьовски. Из файлов, хранящихся в его офисе, может, из персонала. Она осознавала, что, может быть, придется даже его трахнуть, чтобы на один шаг приблизиться к цели. Всего лишь маленькая неприятность. Когда он удалялся, чтобы узнать, есть ли свободные номера в клубе, она смерила его взглядом. По крайней мере, его внешний вид соответствует возрасту. Она заказала последний напиток, содовую, чтобы привести в порядок свои мысли.

Это был плохой период в моей жизни.

Как будто я не мог выбраться из очерченного круга, недели и дни, шаблон, в который я был втиснут неконтролируемой силой.

Я отчетливо почувствовал, что я смертен. Люди, которых знал, друзья, знакомые — умирали вокруг, как мухи, или же в неистовой спешке отправлялись в больницы для отчаянных и срочных операций по спасению жизни. Каждое утро, когда я просыпался, у меня болела спина, и я не мог нормально существовать, пока не закидывал в горло пару таблеток ибупрофена. Книга продвигалась все медленней, со скоростью черепахи, утопая в бездне уныния, и каждый раз, когда я прочитывал в прессе что-то о себе, я терял мужество, поскольку мое собственное дарование было воистину бренным и не приносило плодов.

Я не мог выбросить К. из головы.

Господи, ведь пытался.

Я не мог даже немножко себя полюбить.

Это случилось ранней весной. У меня была возможность совершить очередную поездку в Нью-Йорк и пройтись по американским издателям и книжным клубам. А желания лететь туда не было. В тот год эта поездка не была необходимостью, у меня были подписаны контракты и я получал достаточно комиссионных. Все остальные вопросы могли быть легко разрешены телефонным звонком или электронным письмом.

Но затем я подумал, насколько жалким будет мое существование, если я останусь дома, в Лондоне, борясь со своими недостатками и своей семьей. Без сомнения, смена обстановки должна отразиться на мне лучшим образом. Я всегда любил ритмы Нью-Йорка, его размах. Это вернуло меня к жизни, дало некую дальнейшую цель. Так что вылетел я на крыльях оптимизма.

Я ошибался.

Мои негативные вибрации последовали вслед за мной, и через пару дней, мечась между издательскими офисами, обмениваясь ничего не значащими улыбками и разговорами, травя байки, я даже не верил, что когда-то не чувствовал себя настолько, черт возьми, опустошенным. По вечерам я смотрел двухсерийные фильмы в мультиплексе «Юнион Сквер», за этим следовали суши во «Вкусе Токио» на Тринадцатой стрит, и все это превратилось в предсказуемую рутину. Через три дня я сбежал с фильма, который стоило посмотреть, ведь он еще не вышел в Британии. Не могу назваться любителем театральных шоу и пьес и даже любителем выпить, так что мне нечем было заняться в барах на Ист Виллидж.

Ранним вечером я заглатывал вкусный ужин из грибов, ячменного супа и пирогов, сидя в «Веселке», украинском ресторане на Второй авеню, и брел в сторону своего отеля на Вашингтон Сквер, и думал о книге, о дневной норме в восемьсот слов для романа, который рождался в моем ноутбуке, и день проходил мимо меня. Порой в номере отеля я смотрел новости по CNN. Но мысли блуждали где-то далеко. Я всегда считал, что атмосфера гостиничных номеров тайным образом возбуждает сексуальность, и в тот вечер это не было исключением. В мое отсутствие горничная снова выключила кондиционер, и через полчаса пребывания в номере я почувствовал, как пот насквозь пропитал под мышками майку. Я отрегулировал кондиционер, разделся и пошел в ванную, чтобы принять душ.

Я оставил пластиковую занавеску душа отдернутой и смотрел на отражение в зеркале, где мыльная вода жемчужными каплями выступала на моем теле и разбивалась о сток ванной. Член уже наполовину стал твердым. Господи, мне неожиданно захотелось секса. Отчаянно. Абсурдно. Захотелось так, что онанирование на порножурнал не удовлетворило бы моего сладострастия. Было только полдевятого вечера. Я вытерся и импульсивно решил побриться.

На краю кровати, обнаженный, я сидел, держа на коленях блестящий «Титаниум Эппл Пауэр Бук», и пытался войти в сеть. Первой ленивой мыслью, пришедшей мне в голову, было зайти на сайт геев или би, где шансы найти секс в течение часа были воистину высоки, но в тот вечер я знал, что чей-то хуй не способен удовлетворить моих желаний. Во всяком случае, я чувствовал, что через эту фазу я прошел, с этим покончено. Изначально это было любопытством, не больше. Меня никогда не влекло к мужчинам. Просто мысль о чьем-то хуе. И смиренное представление о ком-то внутри меня. Чтобы знать, как это. Чтобы быть как женщина. Испытать то, что испытывает она, почувствовать то, что чувствует она. Но жуй всегда принадлежит какому-то телу, голосу, и все это усложняет ощущения. С тех пор прошли уже месяцы. Не было смысла вновь осваивать эту территорию. Я уже побывал там.

Я вошел во взрослый чат, где развлекался пару лет назад, сразу после интрижки с К. Тогда я с головой погрузился в оргию самосожаления и бессмысленного распутства, утопая в отчаянии. Довольно любопытно, что то самосожаление, рожденное ее отказом, некоторые женщины часто ошибочно принимали за чистый романтизм, и это облегчало мою задачу. Они заклинали свой инстинкт затихнуть и успокоиться. У просящих нет права выбора, и почему я должен был возражать им, если они находили ложный повод затащить меня в постель? На это никогда не бывает неправильных поводов.