Социализм. «Золотой век» теории - Александр Шубин

Итак, люди будут жить в территориальных коммунах и сообществах по интересам, свободно обмениваться продуктами… Но неудобные вопросы остаются. Кто будет организовывать производство в коммуне, принимать решения. Все? Что делать, если «все» не договорятся и в коммуне? Все-таки это – тысячи, а то и миллионы людей. А поводов для социально-экономических разногласий множество. Получают все по потребности или, если образуется дефицит (а как не образоваться) – поровну. Но тогда необходимо, чтобы все и работали поровну, причем с максимальной отдачей. А что делать, если обнаружатся "лентяи", которые откажутся трудиться в анархической коммуне или будут работать «спустя рукава», для вида? Принуждать их к труду нельзя, но кормить их коммуна тоже не обязана. Если лентяи откажутся делать хоть что-нибудь "признанное общественно-полезным", они должны будут покинуть коммуну[953]. Но очевидно, что при отсутствии иных стимулов к труду, кроме моральных, лица, равнодушные к анархической морали (а первоначально это – далеко не отдельные индивидуумы), будут формально исполнять какую-то работу, фактически саботируя ее. Мы уже видели, что такая ситуация гасит стимулы к труду и у самоотверженных работников – трудно отдавать свои силы обществу, когда этим пользуется лентяй, валяющий дурака у тебя на глазах.

Вопрос о «лентяях» показывает, насколько реализация анархо-коммунистической модели непосредственно зависит от этики. По замыслу Кропоткина, анархо-коммунистическое общество будет состоять из альтруистов. Следовательно, необходимо воспитывать альтруистов уже в рамках капиталистического общества. Предпосылкой анархической революции является способность большинства людей разделять анархическую этику еще до наступления анархии.

Кропоткин считает, что противопоставление альтруизма и эгоизма бессмысленно, ибо альтруистическое поведение к конечном итоге ведет к пользе каждого. Чтобы доказать это, Кропоткин предлагает людям брать пример с муравьев: «Живи заодно с массами, и тогда, что бы с тобой не случилось в жизни, ты будешь чувствовать, что заодно с твоим бьются те именно сердца, которые ты уважаешь, а против тебя бьются те, которые ты презираешь. Когда мы это говорим, чему мы учим, — альтруизму или эгоизму?… Если бы муравьи не находили бы все сильного удовольствия в общей работе на пользу муравейника, муравейник не существовал бы… Никогда, ни в какую эпоху истории, ни даже геологии благо индивида не было и не могло быть противоположно благу общества. Во все времена они оставались тождественны… Вот почему различие между альтруизмом и эгоизмом, на наш взгляд, не имеет смысла»[954]. Если так, то интересы всех индивидуумов тождественны между собой. В конечном итоге — может быть. В реальной жизни по реальным вопросам — нет. Массы людей, которым предлагается жить по закону муравейника, имеют очень разные представления о жизни. Это показал уже эксперимент Оуэна. Очевидно, идеи анархистов и их представления о морали не совпадут с мнением какой-то части «человеко-муравьев». В любом человеческом обществе остаются люди с различными интересами и идеями по тому или иному поводу. А ведь Кропоткин требует уважения к личности, отказывается от права «ломать человеческую природу во имя какого бы то ни было нравственного идеала»[955]. А раз так, революция невозможна, пока большинство людей не готово жить по-анархически: «Во всех социальных вопросах главный фактор – хотят ли того люди?»[956] А люди-то далеко не всегда хотят перемен, тем более – радикальных, непредсказуемых. Значит ли это, что и перемены не нужны? Отсюда – один шаг до поссибилизма.

Первоначально Кропоткин надеялся на немедленную перестройку сознания современного ему человека в ходе революции, причем именно в том направлении, которое соответствовало анархо-коммунистической теории. Человек предрасположен к альтруизму, государство исказило его психологическую структуру. Исчезновение государства позволит выправить это искажение. Но произойдет ли такое изменение само собой, как в упругом теле, на которое перестала воздействовать внешняя сила. А если психология людей «пластична», и выправления не произойдет без целенаправленных усилий? Или еще более неприятное для Кропоткина предположение: альтруизм – не изначальное свойство человека, а возможный результат развития культуры.

Вслед за Прудоном в своей поздней работе «Этика» Кропоткин признает, что для достижения справедливости «необходимо высокое развитие идеалов и чувства солидарности со всеми, а это достигается только путем долгой индивидуальной и социальной эволюции»[957].

В конце жизни Кропоткин (как и Бакунин) пришел к выводу о необходимости разработки анархической этики, которая на деле является не выявлением «подлинного» нравственного чувства (здесь Кропоткин, похоже, выдает желаемое за действительное), а моральных принципов анархического авангарда. Отринув этику традиционных религий, авторы социальных доктрин в конечном итоге не могут обойтись без этической основы своих учений. Этические поиски Кропоткина привели все к тому же «золотому правилу нравственности», известному еще до Христа и признаваемому христианством: «Поступай с другими так, как бы ты хотел, чтобы в тех же условиях другие поступали с тобой»[958].

Распространение альтруистической этики, нравственных ценностей свободы и солидарности рассматривается Кропоткиным как предпосылка революции. Д.И. Рублев считает, что в этом Кропоткин «пошел дальше своего великого предшественника» Бакунина[959]. Но Бакунин понимал, что нравственность зависит от общественных отношений, и упования на нравственную проповедь наивны, пока не меняются социальные структуры. В этом отношении Кропоткин делает шаг назад от научного социализма к морализму утопистов XVIII века. Но может быть научный социализм потерял от своего строго социального прагматизма?

Проблема соотношения этики и социальных (в том числе – экономических) структур может быть решена с позиций взаимного детерминирования. Социальные структуры во многом зависят от нравственной традиции и этических представлений, но и нравственность исторически формируется социальными структурами. Кропоткин прав в том, что этот фактор нельзя игнорировать, но и Бакунин прав в том, что сама по себе нравственная проповедь даст ограниченные результаты – классовое общество легко изолирует чудаковатых альтруистов. Носителями этики будущего должны быть деловые самоотверженные революционеры. Христианская моральная проповедь не сделала массы христиан альтруистами. Но и создание нового общества невозможно без нравственных сдвигов. Эти два процесса не должны отрываться друг от друга. Отсюда необходимость постепенного формирования новых отношений в тесной связи с распространением альтруистической морали – первоначально в рамках освободительного движения и локальных социалистических (коммунистических) экспериментов. Бакунин был поборником нравственного воспитания революционеров, Кропоткин как революционер формировался в альтруистичной среде Большого общества пропаганды. Анархистская среда, революционный авангард должен быть носителем высоких нравственных идеалов – в этом поздний Бакунин и поздний Кропоткин вполне согласны.

Прежде чем совершится анархическая революция, очаги альтруизма должны возникнуть и укрепиться в обществе. Анархия возникает сначала не как всеобъемлющая структура общества, а как субкультура, образ действия части людей: «Анархия — не утопия на будущие времена, а одухотворяющий принцип для действий во всякое время: сегодня, также как и завтра»[960]. Здесь Кропоткин сближается с анархо-коммунистом Тэккером и идет дальше – принципы организации анархических очагов и субкультур у Кропоткина более конкретны и гуманистичны. Его утопия, которая была наивной применительно к обществу в целом, более адекватна небольшим коммунам и сообществам. В небольшую коммуну объединяются люди определенных убеждений, из нее можно изгнать «лентяя», который «не дорос» до альтруизма. В это новое общество не нужно принимать всех, как после революции. Начав с радикального проекта скорейшего всеобщего разрушения государственности и рыночной экономики, Кропоткин затем перешел к стратегии долгого пути к анархии и коммунизму.

Комментируя Прудона, который в свою очередь сослался на Моисееву фразу "разрушая, мы будем создавать", Кропоткин писал: "Теперь, когда мы знаем из опыта, как трудно бывает "создавать", заранее не обдумавши весьма тщательно на основании изучения общественной жизни, что и как мы хотим создать – приходится отказаться от изречения предполагаемого творца и хозяина природы, и сказать – "создавая, разрушу!""[961] Как не вспомнить Бакунина: «Дух разрушающий есть в то же время дух созидающий».