Современная американская повесть - Джеймс Болдуин

— Вовремя пришли, как раз к кофейку, — сказала она и шагнула от двери, пропуская нас.

— Мы… — начала я, но Фонни сказал:

— Здравствуйте, мисс Риверс. — Что-то в его голосе заставило Эрнестину пристально посмотреть на него, и она окончательно проснулась. — Вы простите, что мы так опоздали. Можно мне поговорить с мистером Риверсом? Это очень важно.

Он все еще держал меня за руку.

— Чтобы увидеться с ним, — сказала Эрнестина, — не мешало бы войти сначала в дом.

— Мы… — опять начала я, еще сама не зная, как объяснить свое отсутствие.

— Хотим пожениться, — сказал Фонни.

— Тогда вам в самый раз выпить кофе, — сказала Эрнестина и затворила за нами дверь.

На кухню вошла Шерон, и она выглядела куда собраннее, чем Эрнестина, то есть была в брюках, в свитере, волосы заплетены в косу и закручены на макушке.

— Где вы оба пропадали, — начала она, — до самого утра? Это что за новости! Тоже мне! Мы уж хотели в полицию звонить.

Но я видела, что ей полегчало, так как Фонни сидел у нас на кухне рядом со мной. Значит, происходит нечто очень важное, и она понимала это. Все было бы совсем по-другому, и ей пришлось бы гораздо труднее, если бы я вошла в дом одна.

— Вы меня извините, миссис Риверс, — сказал Фонни. — Это я виноват. Мы с Тиш не виделись несколько недель, надо было о многом поговорить. Мне надо было поговорить, и… — он повел рукой, — я ее задержал.

— Разговорами? — спросила Шерон.

Фонни чуть передернуло, но глаз он не опустил.

— Мы хотим пожениться, — сказал он. — Вот почему я и задержал ее допоздна. — Они смотрели друг на друга. — Я люблю Тиш, — сказал он. — Вот почему я так долго не приходил. Я… — Он бросил на меня мимолетный взгляд. — Я даже ходил к другим женщинам… чего я только не вытворял, чтобы выкинуть это из головы. — Он снова взглянул на меня. И опустил глаза. — Но потом понял, что самого себя обманываю. Я никого не любил, кроме нее. И вдруг испугался: а что, если она уедет или появится кто-нибудь другой, кто уведет ее, и вот я вернулся. — Улыбка у него получилась вымученная. — Примчался что есть духу. И больше я никуда не хочу уходить. — Потом: — Вы же знаете, она всегда была моей девушкой. И я… я не такой уж плохой. Это вы тоже знаете. И вы… роднее вашей семьи у меня никого не было.

— Тогда, — проворчала Шерон, — я не понимаю, почему ты вдруг начал величать меня миссис Риверс. — Она обернулась ко мне. — Да-а! Я надеюсь, сударыня, вы не забыли, что вам всего восемнадцать лет?

— Такой довод, — сказала Эрнестина, — с автобусным билетом в придачу только до угла тебя и доведет, и никак не дальше. — Она разлила кофе по чашкам. — Вообще-то первой полагается выходить замуж старшей сестре. Хотя в нашем доме хорошего тона никогда не придерживались.

— Ты-то как к этому относишься? — спросила ее Шерон.

— Я? Да я рада-радешенька отделаться от этой вертихвостки. Я всегда на нее фыркала и, честное слово, не могу понять, что вы все в ней находите. — Она села за стол и широко улыбнулась. — Фонни, клади себе сахару. Тебе он очень понадобится, если ты свяжешься с моей прелестной, с моей прелестнейшей сестричкой.

Шерон подошла к двери и крикнула:

— Джо! Поди сюда! Молния шарахнула в дом бедняков! Правду говорю! Иди скорей!

Фонни взял меня за руку.

На кухню вышел Джозеф — в шлепанцах, в старых вельветовых штанах и в тенниске. Я начала понимать, что у нас никто не спал всю ночь. Первой Джозеф увидел меня. Больше он никого не видел. И поскольку он кипел от ярости и в то же время чувствовал облегчение, тон у него был весьма сдержанный:

— Не дурно бы послушать, сударыня, как вы объясните свое возвращение домой в такой ранний час. Хочешь уйти из дома, так уходи. Слышала? А пока живешь в моем доме, изволь уважать его. Слышала?

Но тут он увидел Фонни, и Фонни отпустил мою руку и встал.

Он сказал:

— Мистер Риверс, не браните ее. Это все моя вина, сэр. Это я задержал Тиш. Мне надо было поговорить с ней. Не браните ее, мистер Риверс. Не браните. Я просил ее выйти за меня замуж. Вот почему мы так задержались. Мы хотим пожениться. За тем я и пришел сюда. Вы ее отец. Вы ее любите. И я знаю, что вы знаете — должны знать, что я люблю ее. Я всю жизнь ее любил. Вы и это знаете. А если б не любил, то не стоял бы сейчас в вашем доме. Ведь правда? Простился бы с ней у крыльца и удрал бы восвояси. Вам, наверно, хочется меня поколотить. Но я люблю ее. Вот и все, что я могу сказать вам.

Джозеф не сводил с него глаз.

— Тебе сколько лет?

— Двадцать один, сэр.

— Решил, самая пора жениться?

— Не знаю, сэр. Но знать, что любишь, по-моему, самая пора.

— Ты так думаешь?

Фонни выпрямился.

— Не думаю, а знаю, сэр.

— Как же ты ее прокормишь?

— А вы как кормили?

Нам, женщинам, уже нельзя было принимать участие в разговоре, и мы знали это. Эрнестина налила Джозефу кофе и подвинула ему чашку.

— Ты где-нибудь работаешь?

— Днем я гружу машины мебелью, а по ночам занимаюсь скульптурой. Я скульптор. Мы знаем, что нам придется нелегко. Но я художник. И буду настоящим, может, даже большим художником.

И они снова замолчали, не сводя глаз друг с друга. Джозеф не глядя взял чашку и, не чувствуя вкуса кофе, отхлебнул из нее.

— Теперь давай поставим точки над «i». Ты просил мою дочку выйти за тебя замуж, и она ответила тебе…

— Да, — сказал Фонни.

— А сюда ты зачем пришел — сообщить мне об этом или попросить моего разрешения?

— За тем и за другим, сэр.

— Но у тебя нет никакого…

— Будущего, — сказал Фонни.

И они оба снова смерили друг друга взглядом.

Джозеф поставил чашку на стол. Фонни до своей не дотронулся.

— А как бы ты поступил на моем месте? — спросил Джозеф.

Я почувствовала, что Фонни задрожал. Он не мог иначе; его рука чуть коснулась моего плеча и тут же оторвалась от него.

— Я бы спросил свою дочь. Если она скажет вам, что не любит меня, я уйду и больше никогда не буду вас беспокоить.

Джозеф впился взглядом в Фонни — взгляд был долгий, и недоверие покорно уступало в нем место нежности и воспоминаниям о себе в молодости. У него был такой вид, точно он хотел сбить Фонни с ног, у него был такой вид, точно он хотел заключить его в свои объятия.

Потом Джозеф посмотрел на меня.

— Ты любишь его? Хочешь выйти за него замуж?

— Да. — Я не подозревала, что мой голос может прозвучать так непривычно. — Да. Да. — Потом я сказала: — Ты знаешь, я твоя дочь, вся в тебя, и я мамина дочь, вся в маму. Так что ты должен понимать: если я говорю нет, значит, нет, а если я говорю да, значит, да. Фонни пришел сюда, чтобы попросить твоего разрешения, и я люблю его за это. И очень хочу, чтобы ты такое разрешение дал, потому что я люблю и тебя. Но я не собираюсь стать твоей женой. Я буду женой Фонни.

Джозеф сел к столу.

— Когда?

— Когда монета будет, — сказал Фонни.

Джозеф сказал:

— Нам с тобой, сынок, лучше уйти в соседнюю комнату.

И они ушли. Мы сидели молча. Нам нечего было сказать друг другу. Одна только мама заговорила спустя минуту:

— Ты правда любишь его, Тиш? Правда?

— Мама, — сказала я, — почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Она втайне надеялась, что ты выйдешь за губернатора Рокфеллера, вот почему, — сказала Эрнестина.

Мама устремила на нее долгий строгий взгляд, потом рассмеялась. Сама того не подозревая, без всякой задней мысли Эрнестина была близка к истине — не в буквальном смысле этого слова, но тем не менее близка, ибо с мечтой о благополучии трудно расстаться. Я сказала:

— Да нет, знаешь, этот трухлявый гриб слишком стар для меня.

Шерон снова засмеялась.

— А он себя совсем другим считает. Но какой бы ты ему показалась, этого я и знать не хочу. Так. Словом, с этим вопросом все. Ты выходишь за Фонни. Что ж, ладно. Как вспомню… — И она помолчала и будто стала уже не моей матерью, Шерон, а кем-то другим, но эта другая была именно моя мать, Шерон. — Как вспомню об этом, так у меня хорошо становится на душе. — Она откинулась на спинку стула, сложив руки на груди, глядя куда-то вдаль и думая, как ей быть дальше. — Да. Он настоящий мужчина.

— Он еще не мужчина, — сказала Сестрица. — Но станет мужчиной. Вот ты и сидишь тут и стараешься изо всех сил сдержать слезы. А почему? Потому, что твоя младшая дочь скоро станет женщиной.

— А, перестань! — сказала Шерон. — Хоть бы ты сама поскорее выскочила замуж, тогда я сама буду копаться в твоей душе.

— Да ты скучать по мне будешь, — нашлась Эрнестина. — Только вряд ли я когда-нибудь выйду замуж. Есть, мама, люди, которые выходят замуж, а есть, которые не выходят. — Она встала и прошлась по кухне, описав круг, и снова села за стол. Из соседней комнаты до нас доносился голос Фонни и голос Джозефа, но о чем они там говорили, нам не было слышно, да мы и не старались прислушиваться. Мужчины есть мужчины, и, бывает, их следует оставить в покое. Ведь надо же соображать, что если двое мужчин заперлись в комнате, где им, может, не так уж и приятно сидеть, так это потому, что они несут ответственность за женщин, которые вот тут, за дверью.