Красные цепи - Константин Образцов

— Черт, точно! — Алина обернулась. Санитар все еще стоял в конце коридора рядом с носилками, в растерянности глядя на Алину. — Родион, послушай… я сейчас на работе… в общем, его сейчас к нам привезли. Мейлаха. Он мертв.

— Что случилось? — быстро спросил Гронский.

— Криминальный. В смысле он убит. Ударом в сердце, ножом или чем-то в этом роде.

— Понятно, — сказал Гронский.

И замолчал.

Алина некоторое время слушала шуршащую тишину в динамике. Вдалеке санитар Слава переминался с ноги на ногу рядом с каталкой.

— Родион? Ты меня слушаешь?

— Да, — отозвался Гронский. — Я все понял. Мейлах убит. Спасибо, что позвонила.

«Вот и поговорили», — подумала Алина. Что там опять у него происходит? Алина вдруг вспомнила, как совсем недавно разговаривала с Гронским, когда рядом с ней в комнате находились трое бандитов, и как отчаянно пыталась дать понять, насколько нуждается в помощи. Наверное, тогда у нее был вот такой же голос: напряженный, как натянутая струна.

— У тебя все в порядке?

— Да. Все хорошо.

Алина немного подумала и спросила:

— А с Кристиной удалось поговорить? Помнишь, ты собирался…

— Нет.

Снова пауза.

— Но я обязательно с ней поговорю. Очень надеюсь, что в самое ближайшее время.

И опять шелестящая тишина в трубке, подчеркивающая неловкое молчание.

— Ну ладно, — сказала Алина. — Тогда пока.

— Пока.

Алина посмотрела на мигнувший и погасший экран телефона, покачала головой и убрала трубку в карман. У нее не было сейчас ни сил, ни желания беспокоиться, думать и пытаться разгадать очередные недомолвки. Все в порядке — значит, все в порядке. А с нее на сегодня хватит.

И уже выходя из Бюро в ненастную темноту холодной ночи, морщась от летящих в лицо капель дождя и идя к машине, Алина вспомнила, что так и не сказала Гронскому о том, что несчастная Марина погибла от другого ножа и убитый им оборотень не имел отношения к этой смерти.

Жаркое солнце заливает тихую улицу ослепительным светом. Невысокие опрятные дома с разноцветными фасадами выстроились по обе стороны аккуратными рядами. У ступеней крыльца одного из них лежит молодая девушка. Побелевшее лицо обращено вверх, к яркому солнце и синему небу, раскосые глаза закрыты, на дрожащих губах пузырится кровавая пена. Белая блузка разорвана на животе и груди в кроваво-черные клочья, и сквозь них виднеется столь же безжалостно растерзанное залпами картечи окровавленное тело. Удивительно, но она еще жива, и, когда я обнимаю ее, приподнимая голову, она открывает глаза. Мои руки сразу становятся теплыми и липкими от крови, а она пытается что-то сказать мне сквозь мучительные хрипы и кровь, заливающую легкие и горло. Я прошу ее молчать, ведь ей нельзя сейчас говорить, прошу держаться, произношу еще какие-то слова, ненужные и бессмысленные, а кровь растекается по белой ткани, распускаясь цветами смерти. Она смотрит мне в глаза, продолжая что-то шептать, и вместе с ее последним вздохом, который касается моего лица, легкий, как крыло бабочки, до меня долетает слово: «Прости…» Глаза ее слегка затуманиваются и продолжают смотреть, но уже не на меня, а туда, за порог этой жизни, куда отправилась сейчас ее душа. Я продолжаю держать ее в объятиях, чувствуя, как кровь пропитывает мою рубашку, пока издалека не доносятся звуки полицейских сирен. И тогда я отпускаю ее. Навсегда.

Серое небо низко нависло над квадратным двором, и мелкий дождь оседает на землю, как равнодушные холодные слезы. Серые, облупившиеся каменные лики домов стеснились вокруг и смотрят пустыми глазами грязных темных окон. Растерзанное тело на мокром асфальте распластано, как кусок остывшего мяса на разделочной доске живодера, как разорванная оболочка человеческой души. Почерневшие клочья одежды, разрубленная грудь, торчащие осколки ребер, волосы, слипшиеся от крови в ведьминский колтун, и лицо, покрытое темно-красной запекшейся коркой. Изящная кисть руки лежит на грязной земле, как сорванный белый цветок. Я стою в проеме задней двери бара и смотрю, как люди серыми тенями обступают ее тело, как они ходят, разговаривают, как руки в резиновых перчатках быстро пробегают по зияющим ранам. «Тебя проводить?» — «Не надо. Я такси вызову». Тогда я тоже отпустил ее. Навсегда.

Холст, покрытый точными, быстрыми мазками кисти. Яркие краски на темном фоне, как отблеск проклятых сокровищ: золотой, рубиновый, багряный. Обнаженное тело лежит на полу рядом с большой кроватью, руки раскинуты в стороны, густые волны черных волос неподвижны, словно воды мертвого моря. На нежной оливковой коже две раны, снова два выстрела, в грудь и в живот. И хотя в этот раз я вижу перед собой картину не прошлого, а будущего, которое еще можно изменить, я чувствую, что нахожусь в шаге, в половине шага от того, чтобы снова отпустить ее. Навсегда. Я, как кровавый Мидас, настоящий похоронный агент смерти, приношу гибель всему, к чему прикасается моя душа. Впрочем, есть и хорошие новости: если мне не удастся предотвратить то, что изобразил Каин на своей последней картине, то не придется терзаться раскаянием и бросаться в погоню запоздалой мести — во всяком случае, не в этой жизни. Потому что я тоже есть на этом полотне, мое тело распростерто рядом с Кристиной, и похоже, что смерть наконец дала бессрочный отпуск своему верному агенту. Хотя собственная судьба меня сейчас заботит менее всего.

Я только теперь осознал, что мне не известна ни фамилия Кристины, ни ее возраст, что у меня нет ни одной ее фотографии, и вся информация, которой я располагаю, это имя и номер мобильного телефона. На последний я возлагал самые большие надежды, но тут же выяснилось, что он зарегистрирован на Галачьянца, что, впрочем, можно было предположить с самого начала. Сам телефон по-прежнему не отвечал, и только вежливый мертвый голос сообщал мне, что аппарат выключен, и предлагал оставить сообщение. Селена, все еще чувствующая себя виноватой за свой прошлый, столь роковой, промах, вопреки своему обыкновению даже слова не сказала, когда я попросил ее найти в городе девушку, о которой практически ничего не знал, и прочесывала информацию обо всех Кристинах в возрасте от двадцати (слишком мало, но возможно) до тридцати пяти лет (очень вряд ли, но тоже вероятно), периодически скидывая мне их фотографии. Время шло, лица на экране моего ноутбука сменялись одно за другим: красивые и не очень, молодые и зрелые, блондинки, брюнетки, рыжие, совсем не похожие и имеющие некоторое сходство, но ни одно из них не было тем, которое я так хотел сейчас увидеть. Изучение баз данных визовых служб тоже ничего не дало: удивительно, но получалось, что за последние годы Кристина вообще не покидала страну. Вскоре фотографии стали черно-белыми и менее высокого качества: Селена поднимала архивы паспортных столов, полиции, вооруженных сил и Бог знает каких еще ведомств. Она очень старалась, эта тоненькая и хрупкая девушка-хакер, но, чем дальше, тем больше я понимал, что ее поиски вряд ли принесут результаты. Через некоторое время Селена спросила, может ли она привлечь к поискам помощников, и я, подумав, согласился, добавив, что буду должен им дружескую услугу в случае успеха. Ближе к вечеру среди сотен тысяч снимков светской хроники и репортажей о клубной жизни за последние три года Селена и ее люди нашли наконец изображение Кристины: она стояла рядом с Галачьянцем на фоне какого-то светлого баннера, пестревшего логотипами разных торговых марок, а подпись под фотографией сообщала: «Герман Галачьянц („Алеф Групп“) со спутницей». И все. Теперь у нас была ее фотография, но, как и прежде, ничего больше.

Здравый смысл подсказывал мне, что, возможно, в сложившейся ситуации лучше вовсе не вести никаких поисков: ведь на картине Каина было два мертвых тела, и одно из них принадлежало мне. Не означало ли это, что опасность угрожает нам обоим только тогда, когда мы вместе? Не следовало ли мне просто держаться от Кристины подальше для ее и для собственного блага? Точность зловещих пророчеств художника-некрореалиста не вызывала сомнений и уже подтвердилась однажды самым страшным образом, но я не был фаталистом; к тому же, кто знает, какие варианты гибельных сценариев есть в запасе у смерти, и не придется ли мне снова, уже в который раз, сознавать, что я мог, но не предотвратил опасность, грозящую дорогому мне человеку?

Оставалось два способа найти Кристину, которые казались одинаково эффективными и были столь же одинаково нежелательными. Первый — обратиться за помощью к Кардиналу. У него есть достаточно ресурсов, чтобы, как минимум, поднять на обход всех участковых полицейских города, задействовать специальные службы и собственные силы. Но для этого нужно было бы объяснить, зачем мне вдруг понадобилось искать подругу влиятельного бизнесмена, а хуже того, информация о поисках такого масштаба могла бы дойти и до него самого. Вторым вариантом было пообщаться с Галачьянцем лично. Мне не составило бы труда найти повод для личной встречи в его резиденции, но пришлось бы изобретать чертовски веские и убедительные причины, почему я в принципе интересуюсь местонахождением Кристины и какое отношение к ней имею, не говоря уже о том, что полный осмотр дома я смог бы провести, только нейтрализовав хорошо вооруженную И прекрасно обученную охрану. Поразмыслив, я решил прибегнуть к первому варианту и обратиться к Кардиналу, но не раньше, чем все остальные попытки найти Кристину самостоятельно не принесут результата. А у меня оставалась еще одна возможность узнать хотя бы о том, находится ли она в доме на Островах и когда ее видели там в последний раз.