Чародей и дурак - Джулия Джонс

— Они, наверное, держались поближе к горам. — Крейн соскочил с коня и дал знак спешиться всем остальным. Оглядев таверну, он опять обернулся к Джеку с Таулом. — Похоже, опасаться нечего, но при первом же подозрении выходим на улицу, понятно?

Джек кивнул. Он тоже не чувствовал никакой опасности. Почти бессознательно он принюхался, проверяя, нет ли тут колдовства, но ничего такого не обнаружил и направился к двери — высокоградцы впереди, Таул и Крейн сзади.

После морозной ночи тепло и яркий свет таверны ошеломили его. Свет ослепил, запахи и звуки нахлынули со всех сторон. В комнате с низким потолком витал аромат жареного мяса и лука. Здесь было полным-полно людей в багряных с серебром камзолах. Изможденные, с впалыми глазами, они умолкли при входе Джека.

— Сюда, — сказал солдат, показывающий дорогу.

Джек прошел за ним на зады таверны и стал подниматься по узкой лестнице. Таул шел за ним по пятам. Они подошли к закругленной дубовой двери, которую охраняли двое часовых.

— Погодите, — сказал один из них, вошел в комнату и тут же вернулся.

С ним вместе вышел другой человек.

— Джек, Таул! Входите!

Джек сразу узнал этого другого. Это был Грифт. Голос у него остался тот же, но сам он изменился разительно. Он исхудал, двойной подбородок исчез бесследно, толстые когда-то щеки обвисли, и под глазами легли темные круги.

— Входите, — сказал он. — Лорд Мейбор ждет вас.

Мелли лежала в постели, прижимая к животу подушку. Если зажмуриться изо всех сил и притиснуть подушку покрепче, можно представить, что ребенок все еще там. Засыпая так, она испытывала радость при пробуждении. Она продолжала жить лишь ради этих кратких мгновений, стирающих в памяти последние восемь дней.

Но сегодня забвение не приходило. Подушка оставалась просто подушкой, живот — плоским, и сознание не уступало сну.

Ничего, кроме пустоты в животе и страшной, рвущей боли в грудях.

Молоко, густое, медленно сохнущее, текло вдоль ребер и оставляло пятна на платье. Мелли не могла этого выносить. От нее разило, словно от кормилицы.

Она сжала кулак и стукнула им по подушке. Удар отозвался в животе — ну и пусть. Она вгоняла кулак в мякоть подушки снова и снова. Нет больше смысла в ее жизни. Нет.

Она обрушила на подушку второй кулак. Что-то хрустнуло, и нестерпимая боль прошила руку. Мелли сморщилась, и слезы брызнули у нее из глаз. Она обмякла на подушках, прижимая сломанную руку к груди. Она и забыла, как хрупки там кости, и опять сломала их, не дав им срастись.

Когда боль притупилась, Мелли осторожно ощупала место перелома. Предплечье опухло. Было слишком темно, чтобы разглядеть еще что-то, — придется подождать до рассвета. Несколько дней назад она попробовала было сложить кость, но ее познания в лекарском деле оставляли желать лучшего, и боль вынудила ее отступиться. Завтра она попытается смастерить себе какой-то лубок.

Мелли знала, что от Грил и Кайлока помощи ждать не приходится — она никого из них не видела с той ночи, как родила, — но у часовых авось можно будет выпросить какую-нибудь деревяшку. Она скажет им об этом, когда они утром принесут ей завтрак.

Мелли прервала себя на середине мысли. Ей ли думать о том, как вылечить руку, когда дитя ее мертво. Его отняли у нее, не дав ему сделать своего первого вздоха. Она даже не видела его лица, не знает, мальчик был или девочка. Думать теперь о том, как бы выжить самой, просто кощунство. Довольно и того, что она еще жива. Заботиться о большем — значит предать свое дитя.

Темная колючая пелена окутала Мелли, терзая ее стыдом и виной. Как дурно она поступает, продолжая жить!

За дверью звякнули ключи, и внизу появилась полоска света. Дверь отворилась, и свет хлынул внутрь. Вошел Кайлок, держа перед собой лампу.

Мелли села в постели, резким, вызвавшим боль движением опустив правую руку. Увидев Кайлока на пороге, она разом избавилась от всех своих сомнений. Она должна выжить. Если она сдастся, Кайлок использует ее как сосуд для омовения своих грехов. Не позволит она ему обновиться, совокупившись с нею. Он сделал слишком много зла, повинен в гибели слишком многих людей, он натравил ее брата на отца и позволил Баралису убить ее ребенка — так не бывать же тому, чтобы он омылся и стал чист.

Набрав побольше освещенного лампой воздуха, Мелли подалась вперед и сказала:

— Слишком рано вы являетесь ко мне, государь. Уходите!

На лице Кайлока отразилось удивление. Он поставил лампу на стол и подошел к постели. Мелли вскинула руку, останавливая его.

— Ни шагу больше. Я еще не готова.

— О нет, готовы. — Голос Кайлока был мягок, движения осторожны, как у любовника. Его взгляд скользнул от темных пятен на платье к ее груди. — Я дал вам неделю, этого вполне достаточно.

Мелли сложила руки под грудью, прикрыв пятна. Груди ныли тупой, тошнотворной болью.

— Этого мало, — сказала она, стараясь изобрести какую-нибудь вескую причину. Надо ошарашить Кайлока, сбить его с толку. — Нужно, чтобы внутри у меня все зажило. Я нужна вам чистая, а не оскверненная кровью и ранами. Ждите, пока я не оправлюсь полностью, иначе у вас ничего не выйдет — напротив, вы можете заразиться. — Мелли наслаждалась каждым словом, которое произносила, — впервые за много месяцев она обрела былую силу духа. Она вновь стала дочерью Мейбора, властной и владеющей собой.

Кайлок тоже осознал это — видно было по глазам. Он поверил ей.

— Хорошо, я дам вам еще неделю.

— Нет. Мне нужно десять дней. — Мелли вскинула подбородок, глядя на Кайлока своими темно-синими глазами. Срок она назвала наобум — ей просто хотелось еще раз испытать свою власть.

— Хорошо, пусть будет десять дней. — Кайлок не казался рассерженным — скорее возбужденным. Мелли это покоробило.

— А теперь, пожалуйста, уйдите. Мне нужно отдохнуть.

Кайлок постоял над ней, глядя своими обведенными черным ободом глазами, с тенью улыбки на губах, повернулся и вышел.

Как только дверь закрылась, Мелли снова зарылась в одеяла, изнуренная телом и духом. Дрожа с головы до ног, терзаемая болью в руке, она укрылась до подбородка и тут же заснула. На краю блаженного забытья она вспомнила, что так и не спросила Кайлока о судьбе своего ребенка. Ей это даже в голову не пришло.

Грифт ввел их в маленькую, жарко натопленную комнату. В очаге пылал огонь, а окна были завешены шерстяными одеялами. В углу стояла низкая койка, а на ней лежал человек. Дыхание его было хриплым, а грудь быстро-быстро поднималась и опадала.

— Джек, Таул, — тихо произнес он. — Подойдите поближе, чтобы я мог вас видеть.