Серебро и свинец - Владимир Серебряков

– Ты думаешь… – Слова не шли на язык, растворялись в слезах и обмякали, точно снежинки на ладони, слипаясь в кашу. – Думаешь, эльдар, мой народ – это острые уши и длинные пальцы? – Она подняла руку, словно надеясь, что он увидит тонкую, вытянутую ладонь. – Мы – это наш Дар. Это Дар всех эльфов, он един и единит нас! Мы презираем иные дары… и сторонимся людей, почитающих среди себя чародеев.

Она не стала говорить, что и сама она наделена колдовским таланом. Слишком силен был стыд… а еще сильно он казался сейчас, оттого, что шальной кусочек железа пощадил именно этот, людской дар, и теперь предвидение шевелилось где-то под сердцем, все сильнее и страшнее предвещая непредставимое, невозможное, неизбежное…

– А теперь я, – Иллиена машинально коснулась нелепой повязки на голове, – лишилась Дара! Я больше не эльдар… даже не полукровка, какой была! Меня больше не примут в пуще!

Демон прошептал что-то на своем языке, тоже дотронувшись осторожными пальцами до пахучих бинтов.

– Это пройдет, – проговорил он, и Иллиена даже не могла определить – правду он хочет сказать или соврать ободряюще. – После ударов по голове… бывает. Люди теряют память. Почему не дар?

– Нет! – вскрикнула девушка. – Это… навсегда!

Только когда слова сорвались с ее губ, она поняла – да, это так. Дар предвидения не давал ей даже обмануться.

– Я знаю, – проговорила она рвано. – Я… не до конца эльдар. Мать моего отца была человеком… чародейкой. От нее во мне… это проклятие.

– Проклятие? – удивился демон.

– Мой народ, – благие леса, какой же злой издевкой звучат эти слова! – народ эльдар не признает чародейных даров. Это… извращение естества. Стыдное…

Сбиваясь, всхлипывая, она и сама не заметила, как пересказала всю историю своей недолгой жизни. Как прятала прорывающиеся всплески предзнания, как намеренно подворачивала ногу, ломала руку – только чтобы показать, что у нее нет дара, она не верит дару, не пользуется им, что она такая же, как все, как все!..

– А теперь я совсем человек, хуже того – колдунья! Мне больше нет ходу назад. В мой мир…

– Что ж, – спокойно проговорил ши. – Тогда пойдем со мною, в мой.

Это было настолько дико, невероятно, немыслимо, что Иллиена даже перестала плакать.

А ши тем временем вытянулся рядом с ней, правда, по другую сторону одеяла, обнял и прижал ее голову к своей груди.

Иллиена замерла, словно крохотная птичка, больше всего на свете боясь спугнуть это невесть откуда взявшееся ощущение покоя и безопасности.

«Не дай бог, заглянет сюда кто, – подумал Окан. – Вот шуму-то будет. Это же полный сюр, а наше начальство подобных направлений в искусстве не одобряет».

– Расскажи еще о себе, – тихо попросил он. – А я расскажу о себе, ладно? Все-все. У нас целая ночь впереди.

Глава 14

– Василикс! Василикс! Просыпайся! Вот засоня… и не растолкать его, ленивого! Василикс!

– Ыы… – расслабленно отозвался Сошников, отворачивая голову от бьющих в глаза нахальных солнечных лучиков. Уклониться не удавалось – рассвет заглядывал на сеновал через распахнутые двери, прямо напротив которых и устроился прошлым вечером бравый спецназовец.

Сено пахло… ошеломительно. «Вот это сено, – думал Сошников вяло, чуть ерзая, только чтобы ощутить, как оно ходит под его весом, как покалывает голую спину, – вот это всякому сену сено, при таком сене наше – не сено, а бумага просто…».

Вообще-то ему было о чем подумать и помимо сена. Но если сейчас не подняться, вредная Елика обольет его ледяной водой – полведра на голову вместо будильника. Что Васе решительно не нравилось в здешней деревенской жизни, так это всеобщая привычка вставать с петухами. Правда, бабка его говорила, что это нынешнее, колхозное поколение так испортилось, а вот раньше вся Потелянка до рассвета… но то раньше. А Сошников, наивно полагавший, что, растянув положенную увольнительную до утра, сможет хотя бы выспаться, пропустив постылую побудку, оказался оскорблен в лучших чувствах.

– Встаю, поднимаюсь, – пробурчал он, пытаясь нашарить в сене штаны. – Рабочий народ…

Штанов не было.

– Э! – возмутился Сошников, просыпаясь окончательно. – Что за шутки? Куда ты их…

– Не я, а ты, – безжалостно уточнила Елика, упирая руки в бедра. – Вон твои порты, у порога валяются.

Сошников ругнулся вполголоса, пользуясь тем, что русского здесь все равно никто не понимает.

– Эх, Василикс, – задумчиво проговорила девушка, глядя, как десантник пытается натянуть брюки, неловко прыгая на одной ноге, – иной раз посмотрю на вас, демонов, – просто дети малые!

Сошников только улыбнулся многозначительно.

Еще пару недель назад он бы на такой выпад, пожалуй, обиделся. Не посмотрел бы, что девчонка симпатичная. Но за это время слишком многое изменилось. С каждым новым визитом в деревню спецназовец все сильнее ощущал свое родство со здешними жителями. Это чувство нарастало незаметно, исподволь, и по мере того как это происходило, менялось и отношение деревенских к пришлому демону.

А началось все с того, что Елика попросила его наколоть дров. Сошников тогда заартачился, а потом устыдился. И правда – неужто девчонка виновата, что отец у нее – не мужик, а позорище? Елика с матерью, как могли, тянули на себе хозяйство, а папаша все больше просиживал порты в корчме или шлялся по деревне, выискивая, где бы гадость сказать. Ограда покосилась, все, на что ни падал взгляд гостя, требовало починки.

За утро Вася переколол всю поленницу, а потом, уже без спроса, наладил забор. С отвычки было тяжело – руки, привыкшие к гильзам и затворам, трудно вспоминали старое. Однако наградой Сошникову стали не только благодарные поцелуи Елики, но и серьезные, оценивающие взгляды деревенских стариков.

День за днем, с каждой сошниковской самоволкой, дом на отшибе обретал все более жилой вид, а соседи все охотней и добрее заговаривали с пришельцем. По негласному уговору Елика не водила спецназовца в дом, пока там был ее отец – Сошников или помогал по хозяйству во дворе, или валялся с девушкой на сеновале, – а хозяин, в свою очередь, не пытался выпроводить незваного гостя, как ему о том ни мечталось. Соседки-сплетницы уже просветили Василия – верней сказать, Василикса, как переиначилось на здешний лад его имя, – что Елика была в доме самым, пожалуй, ценным достоянием, и папаша лелеял надежду выдать ее за гильдейского чародея или, самое меньшее, владетельского дружинника, так что всякие заблудные кавалеры были ему хуже кости в горле.

– Ну что, сонюшка, – поинтересовалась Елика, когда Сошников вынырнул головой из ведра с колодезной водою, – пойдешь трапезничать или без тебя обойдемся?