Путешествия на берег Маклая - Николай Миклухо-Маклай

Другое приключение, которое также благополучно сошло с рук, случилось при восхождении на пик Константин, вершину хребта Тайо, на западном берегу бухты, у подножия которого находится значительная деревня Богатим. По своей форме это самый характерный пик между вершинами гор, окружающих бухту Астролябии.

На второй день ходьбы, проведя по случаю проливного дождя весьма скверно ночь, мне и моим спутникам (человекам 20, жителям деревни Богатим) предстояла самая крутая часть подъема. Отправились мы при рассвете, карабкаясь, прыгая и скользя между скалами и камнями, которые представляли возможность следовать вверх по ложу потока (верхнего течения реки Нобулия, приток реки Иор), которое было, однако, сравнительно весьма изрядная и самая прямая дорога на вершину горы. Наконец, компас показал и туземцы согласились, что надо было, оставив ложе потока, направиться в сторону и лезть вверх между деревьями. Не было и признака тропинки, и так как ни один туземец не знал или не хотел знать дороги, пришлось мне идти вперед.

Предыдущий день мы должны были несколько десятков раз переходить вброд реку Иор, и контраст весьма свежей, текущей с горы воды, которая в иных местах доходила мне до пояса, и палящих лучей солнца производил весьма неприятное ощущение. Почти всю ночь, не переставая, лил дождь, и, несмотря на три фланелевые, надетые одна поверх другой рубахи, толстого войлочного, а затем каучукового одеял, я не мог согреться. Пароксизм лихорадки, для которого причин было достаточно, я ожидал не ранее вечера или следующего дня, поэтому поднялся я в тот день рано, чтоб без помех со стороны лихорадки добраться до вершины. На всякий случай я принял утром еще предохранительную порядочную дозу хины. Кроме незначительной головной боли над правым глазом, я чувствовал по временам легкое головокружение, что заставляло меня иногда останавливаться, чтоб придержаться за ближайшую скалу, ствол или ветку.

В одном месте подъем был особенно крут, и без корней больших деревьев, которые благодаря громадному развитию корней могут удерживаться на этой крутизне, и лиан, которые служили нам как канаты, пришлось бы, вероятно, вернуться к месту ночлега, сделать большой обход и подняться с другой стороны.

Эта крутизна представляла метров 20 или 25 ширины, и ее нельзя было избежать, так как по обеим сторонам были обрывы – следствия последнего сильного землетрясения (1873 г.). Цепляясь за корни и лианы, я почти что добрался до более отлогого места, когда почувствовал сильное головокружение, наступившее так неожиданно, что я не успел рассмотреть ближайшую более солидную опору, чем тонкую лиану, за которую держался в ту минуту…

Когда очнулся, я лежал в очень неудобном положении (голова находилась гораздо ниже ног и туловища) около большого дерева, между большими корнями. Я долго не мог понять, как попал я туда и вообще, где я нахожусь. Я не чувствовал никакой боли, кроме странного ощущения в голове. Кругом было совершенно тихо, ни души. Мне хотелось спать, и вопросы, где я и т. д., казались мне вовсе неинтересными. Приведши голову и ноги в более удобное положение, причем я почувствовал с удивлением боль во многих местах, я закрыл было глаза и стал засыпать, когда услыхал недалеко возглас: «Я ведь говорил, что Маклай не умер – он только устал и спит!» Снова открыв глаза, я увидел многих папуасов, которые лежали и сидели вокруг меня в недалеком расстоянии, и двух, которые подкрались ближе, чтоб посмотреть на меня, и из которых один разбудил меня возгласом, что я еще не умер.

Мне трудно было собрать мысли и привести их в порядок. Люди, которые, подошедши, обступили меня, несколько глотков крепкого кофе с небольшим количеством рома (отличный напиток при экскурсиях) помогли мне отдать себе отчет о случившемся и вспомнить всю связь обстоятельств: головокружение, тонкую лиану, которая не смогла удержать меня, вероятно последовавшее падение, которое я не помнил, и неудобное положение, когда пришел в себя. Папуасы дополнили остальные моменты этого казуса, рассказав, что, когда увидели, что я, упав и скатившись к большому дереву, не встал, подумали: одни, что лежу мертв, и боялись подойти, другие утверждали, что Маклай не может умереть и что, устав, он только отдыхает, и поэтому не подходили, боясь разбудить.

Солнце было уже высоко, так что я пролежал после падения по крайней мере часа полтора. Часы мои остановились, вероятно, вследствие падения, на половине седьмого. Рассматривать долго место, по которому я скатился к дереву, и рассчитывать шансы и последствия, если б скатился немного в сторону, прямо в обрыв, было некогда; голова и ноги были целы, и время подняться на вершину пика терять было нельзя, почему мы двинулись и стали снова карабкаться вверх.

Несмотря на это приключение, я имел силы не только добраться до вершины, но в тот же день, правда, часам к 11 ночи, дойти до деревни Богатим, откуда я предпринял эту двухдневную экскурсию. Дней пять я хромал и дней десять чувствовал контузии, полученные во время падения в различных частях тела.

Эти головокружения, которых пример я описал выше, являющиеся изменнически, когда их вовсе не ожидаешь, одно из самых неприятных следствий анемии, происшедшей от лихорадки, которая, хотя посещает меня в последние годы реже, никогда не оставляла меня совершенно уже много лет. На Яве осенью 1874 г., а потом во время путешествия в Малайском полуострове подобные головокружения были причиною весьма неприятных случайностей, которые, однако, не имели пока слишком серьезного исхода…

Жизнь в таких отдаленных местностях от европейских колоний, как Берег Маклая, имеет то значительное неудобство, что, отправляясь туда, надо или делать громадные запасы, или привыкнуть обходиться без многих, иногда весьма необходимых вещей, или уловчаться заменять их суррогатами собственного изобретения. Мои сборы к этому путешествию в декабре 1875 г. были весьма поспешны, и многое было позабыто. К тому же последствия расхищения моих вещей в Айве (на Берегу Ковиай в апреле 1874 г.) отозвались неприятными сюрпризами и при настоящем путешествии. Многих предметов, которых я тогда лишился, я не мог пополнить в Батавии и Сингапуре, некоторые не подумал, другие не успел выписать из Европы, тем более что 1875 год я провел почти весь en route [в пути (франц.)] (в Малайском полуострове, Сиаме). Так, например, лишение большого ящика с анатомическими инструментами, который был унесен папуасами в горы вместе со многими другими вещами, было часто для меня очень чувствительно. Пришлось при анатомических работах довольствоваться оставшимся небольшим ящиком, дополнив его из несессера хирургических инструментов и отчасти выбрав несколько инструментов между столярными принадлежностями. У меня, далее, оказалось только полдюжины (!) тонких стекол для покрывания микроскопических объектов (так называемых Deckgläschen; не припомню русского названия). Пришлось поэтому быть очень осторожным с этими шестью и не пренебрегать даже самыми маленькими осколками, когда стекла ломались.