Воздушный казак Вердена - Юрий Гальперин

Скажу еще об одном дорогом человеке, мы все звали его Саша — Александр Алексеевич Гладкий, бывший папин механик. Мне Галя рассказывала, что во время гражданской войны он попал в плен к белым. Его заперли на ночь в сарай, могли расстрелять. И вот папа ночью пробрался, убил часового, освободил Сашу. Когда папы не стало, он заботился о нас, помогал, ровно мы дети его, а пенсия у него была очень маленькая. Я долго плакала, когда Саша умер, казалось, потеряла второго отца. ЕЛЕНА. Отец старался развить в нас доброе отношение к людям, волю, самостоятельность. Он сам был очень волевым. Когда врач сказал, что начало сдавать сердце и нужно бросить курить, папа тут же бросил папиросы и больше никогда не курил.

Мы взрослели, вышла замуж Галя, старшая сестра. Я собиралась поступать в ее же институт, подала свои документы, но… папу тогда арестовали в первый раз. Меня, конечно, не приняли. Это был 1929 год. Правда, папу скоро выпустили. Он объяснял это не только своей полной невиновностью, но и тем, что объявил голодовку.

Весна 1930 года. Родители поздно приехали из театра. Все спали, когда позвонили в дверь… Я открыла, вошли несколько человек…

Когда папа уходил, он сказал, как многие тогда: «Это недоразумение, я скоро вернусь».

Маму арестовали через несколько месяцев. На допросах от нее требовали написать, что сомневается в своем муже. Обещали, если напишет, отпустить к детям. Мама отказалась. Ее выслали в административную ссылку на пять лет в Сибирь.

ЕЛЕНА. Старые папины друзья не оставили нас. Родители очень любили Лию Исааковну Цукерман, которую знали еще по эмиграции, где она получила образование. После гибели отца она приняла во мне огромное участие, взяла к себе на работу, обучила микрофотографированию, вообще заменила мне родителей… До последних дней жизни эта прекрасная женщина верила в невиновность отца. ИЯ. В 1932 году, после окончания семилетки, я пошла работать рассыльной в библиотеку, все надеялись, что мама вернется в Москву, но получили отказ. Когда срок маминой ссылки кончился, я уехала с ней в Воронеж. Там стала работать в городской библиотеке, вышла замуж. Позже маме разрешили переселиться в Малоярославец, но не в Москву.

ЕЛЕНА. Мама долго болела, кто-то из нас постоянно был около нее. В 1939 году мама умерла на наших с Галей руках. Осиротели совсем…

ИЯ. В июне сорок второго в Воронеж пришли немцы. Я с маленьким сыном бежала из города. В дачной местности Березовая Роща на ночь залезла в погреб. Там уже были женщины, тоже с детьми. Наутро пришли немцы, запретили из погреба выходить. Я ночью ползком пробиралась на огороды за овощами. Надо же было всех кормить.

К великому счастью, скоро вернулись наши, фашистов прогнали. Нам предложили уходить в глубь страны.

Пешком, на попутных машинах и поездах к декабрю добрались до Тюмени.

Стала работать на мотоциклетном заводе. Специальности не было, но приходилось делать все, рабочих не хватало. Я была одновременно разметчицей, нормировщицей, кладовщицей, табельщицей, затачивала резцы, выдавала хлебные карточки, а еще выпускала «молнии». Работала без выходных, часто совсем не выходила с завода.

Сынок почти все время лежал в больнице — сказались голодные месяцы.

В 1944 году наш завод перевели в Горький. Когда его закрыли — перешла в цех холодной прокатки завода «Красная Этна», позже стала оператором в термичке.

Выбирали меня председателем завкома, членом партбюро, и много других общественных поручений выполняла.

До выхода на пенсию восемь лет подряд была депутатом городского Совета, участвовала в работе пленума райкома партии.

Сейчас (письмо написано в 1986 году. — Ю.Г.) работаю ночным дежурным в райисполкоме. Нас троих зовут «ночными председателями». Имею награды. О себе, кажется, все.

Теперь о сыне. Константин родился в феврале 1941 года. Когда началась война, его отец уехал с заводом, больше я его не видела. Сына растила одна. Мамину просьбу я выполнила — не только сына в честь деда назвала, но и фамилию свою дала, все мы Акашевы.

После семилетки Костя поступил в ремесленное, потом стал электриком, учился в вечерней школе. Работали мы в одном цехе. Завод послал Костю в политехнический институт. Сейчас на родном заводе — мастер электриков, член партии.

Его жена, Светлана, тоже с нашего завода. Уже имея двух детей, пошла в вечерний техникум, сейчас лаборантка.

Внуки мои: Родион заканчивает десятилетку, Дмитрий в седьмом. Живем все вместе, очень дружно и хорошо. Радуюсь я за молодых.

Через год я поздравил Акашевых с рождением девочки. Костя со Светланой назвали ее в честь бабушки, есть теперь в семье младшая Ия Константиновна.

Вроде все просто, а сколько мужества, самоотдачи, веры в людей, в наше будущее в нелегкой жизни кадровой рабочей, «ночной председательницы» райисполкома. Сколько видишь в ней черт отца и матери, как сильно отпечатан «знак семьи».

Последним из рода Акашевых побывал у меня сын Галины Константиновны — ведущий конструктор Андрей Андреевич Смирницкий, ростом, статью похожий на «старого-престарого деда», как написал на своей фотографии Константин Васильевич, даря ее «милому внуку Андрею на память о 16 ноября 1929 года» — дне его рождения.

Слушаю его рассказ о матери — художнике-мультипликаторе, о собственных детях: Галине — названной в честь бабушки и жены, Андрее — в память о втором деде, Смирницком, Ирине…

— Я уже и сам дед, появилась маленькая Юлька…

— А вот собственного деда вам запомнить не удалось.

— Да… Но слышал, знаю о нем много хорошего, не только от мамы. Сколько в детстве около нас было его друзей, друзей бабушки Вари. А из книги такие подробности узнал… Какой силы человек, какие люди загублены…

Андрей Андреевич достает последнюю семейную фотографию Акашевых, снятую в Ленинграде летом 1929 года. Я всех узнаю, кроме прелестного мальчугана в матроске. Он сидит на подлокотнике кресла Константина Васильевича, который крепко обнял его.

— Кто этот мальчик?

— Икар, любимец деда, мой дядя и товарищ, всего на пять лет старше. Вот он, Икар…

О нем рассказали мне не сразу — сестры опасались набросить тень на доброе имя отца. И все же Ия Константинвна решилась:

«Пишу вам о младшем брате. Икар родился 9 марта 1924 года. Отец был так рад. Мама говорила, когда я родилась, папа махнул рукой: «Опять девчонка» — и не очень-то мной интересовался. А Икара баловали, любили и вдруг… родителей не стало. Он больше всех почувствовал их отсутствие. Целыми днями болтался на улице, быстро «освоился». И вот стоит у подъезда очаровательный ребенок — он был очень хорошенький — и всех кроет матом. Уж и жаловались на него, а что мы сделаем, сестры. Пытались отдать его в детский дом, но он убегал. У Гали уже родился свой сын, возможно, она могла бы взять Икара к себе, не мне судить…