Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! - Николай Яковлев

Он заметил доверенному советнику во время ответственного совещания: «Выйди на минутку из комнаты, а затем окажи на меня давление слева. Я не смогу удержаться, если не получу толчка с противоположного направления».

Трумэн считал себя продолжателем дела Рузвельта. Наделенный добродетелями истового баптиста, он не забывал, что политическую жизнь ему в Белом доме дала смерть ФДР. С. Розенман, которого Трумэн унаследовал советником от Рузвельта, подметил: «Трумэн прекрасно помнил обстоятельства своего прихода к власти. Каждый раз, когда ему нужно было сделать тот или иной шаг, он спрашивал себя: «Как бы Рузвельт поступил? Счел бы он это правильным?» Он повесил на стену кабинета портрет Рузвельта и часто говаривал мне: «Я пытаюсь делать то, что понравилось бы ему». Он говорил мне это, ибо знал – я знал, что понравилось бы Рузвельту. Это продолжалось до выборов 1948 года, после которых он никогда больше так не говорил. Теперь он стал президентом сам по себе, победив в ожесточенной борьбе. Я уверен – он по-прежнему часто думал о президенте Рузвельте, но отнюдь не с точки зрения: что бы ФДР сделал?»3.

Хотя Трумэн определенно понимал, что на выборах 1948 года в какой-то мере восстановилась рузвельтовская коалиция, он был уверен, что ее разнородные элементы пошли за ним («справедливый курс» выше «нового курса»), а не за стратегами эры ФДР. В 1948 году он написал: «Слова этих болтунов – Томми Коркорана, Гарольда Икеса, Клода Пеппера – стоят меньше, чем слова Джимми Рузвельта. Все профессиональные либералы интеллектуально нечистоплотны. Это суровое обвинение, но столь же истинное, как Десять заповедей. Профессиональные либералы незнакомы ни с Десятью заповедями, ни с Нагорной проповедью. Такова же в своем большинстве семья Рузвельта»4. Да, не подошли в послевоенном мире те, кто вместе с Рузвельтом дрался за «новый курс» в 30-е годы.

Времена менялись, а Трумэн, видимо, не понимал, что он был среди тех, кто, преклоняя колени перед идейным наследием ФДР, на деле пускал его по ветру. С учетом этого трумэновские ламентации после поражения демократической партии на выборах 1952 года поражали непониманием связи причин и следствий. «Многие в нашей стране, – объяснил тогда Трумэн газетчику, – не знают, что это такое – республиканцы у власти, и, быть может, для них полезно испытать это… Тем самым этим людям небесполезно прочувствовать, что пытались сделать для них президент Рузвельт и я»5. Он, оказывается, полагал, что существовала ось в политике Ф. Рузвельт – Г. Трумэн!

Как бы ни была искусственна такая конструкция, в 50-е годы президент-генерал Д. Эйзенхауэр выставил воинство бизнеса против форпостов, поставленных в США администрацией Рузвельта. Не в том смысле, конечно, что он атаковал социальное и иное законодательство, вошедшее в плоть и кровь страны. Сделать это, отнять завоевания «нового курса» было совершенно невозможно. Эйзенхауэр и К° видели свою задачу в том, чтобы пресечь «ползучий социализм», как именовали политические недоучки реформы ФДР. В послесловии к своим двухтомным мемуарам Эйзенхауэр откровенно и с чувством признался, что все его президентство (1953–1961 гг.) должно дать ответ только на один вопрос – ратифицирует ли американский народ политику Рузвельта или отвергнет проделанное им.

Если соотечественники отвернутся от ФДР, тогда «будущее увенчает лаврами мою администрацию как первый решительный разрыв с политической философией десятилетий, восходящих к 1933 году. Тогда два моих срока пребывания на посту президента войдут как одни из наиболее значительных периодов за всю отечественную историю». Если американцы этого не сделают, тогда «рост патернализма до уровня мелочной регламентации настолько ужесточит точку зрения будущих историков, что наше пребывание у власти сочтут как лишь незначительное препятствие на пути развития тенденций, возникших в 1933 году с новым курсом»6. Эйзенхауэр, естественно, считал вмешательство государства в экономику и социальные проблемы по-рузвельтовски анафемой. Это бесспорно, как и ясно то, что в ведении государственных дел он постоянно оглядывался на исполинскую тень ФДР.

На то были веские основания, помимо личных мотивов Эйзенхауэра. Шесть из восьми лет его администрации конгресс контролировали демократы, что было веским напоминанием – рузвельтовская коалиция жива. В десятую годовщину со дня смерти Рузвельта в Капитолии выступили 23 сенатора, отметившие вклад ФДР в историю США и мира. Сенатор П. Дуглас напомнил, что именно Рузвельт «высмотрел никому не известного подполковника, назначил его командовать войсками в Европе, тем самым поставив Дуайта Д. Эйзенхауэра на дорогу к славе». В палате представителей заслуги покойного президента превознесли десятки ораторов, один из которых, конгрессмен Б. О’Хара, нашел: «Как пророк Исайя явился в несчастный Израиль, чтобы вывести страну из бедствий и отчаяния и поднять ее до высот веры, мужества и достойного братства, так в наши дни Франклин Делано Рузвельт пришел к страждущим в городах и весях». Он, наделенный «великой душой», достиг многого, хотя «каждое его физическое движение сопровождалось такой страшной болью, какую разве испытывал только Христос, прибитый жуткими гвоздями к кресту»7. Канонизация ФДР как человека началась, а вместе с ней пошло приспособление его; идей к текущим нуждам.

Сын Ф. Рузвельта, тогда конгрессмен Дж Рузвельт, в предисловии к сборнику критических статей о современной американской политике писал в 1962 году: «Лично я считаю, что многие идеи, касающиеся ведения как внешних, так и внутренних дел, были идеями, рожденными для других времен и для других»; проблем. Значительное число этих идей восходит к новому курсу. Ныне идеи и политические концепции, которые когда-то волновали и соответствовали нуждам момента, превратились в затасканные клише, формальность и пустые лозунги»8. Парадоксально, но факт: Джеймса Рузвельта в США раскритиковали за сборник этих статей. «Как изменились времена! – восклицал публицист Дж Ласки. – В 1962 году конгрессмен Рузвельт попал под огонь ожесточенной критики со стороны консерваторов за «левые» взгляды, выраженные в отредактированной им книге «Либеральные статьи»9. В США даже изменилась терминология при трактовке президентства Рузвельта. Один из биографов ФДР, Дж Гантер, еще в 1950 году заметил: «Некий проницательный либерал сказал: «Новый курс – всего-навсего попытка полуиспеченных социалистов спасти капитализм для тупых капиталистов»10. (Следует отметить, что это говорилось до того, как в языке приличного общества обтекаемые идиомы «свободное предпринимательство», «управление» заменили термины «капитализм» и «капитал».)

Социальный смысл деятельности ФДР – упрочение капитализма – определенно затушевывался, он представлялся как «президент всего народа». Под этим углом зрения американцам на всевозможных опросах, проведенных в США, предлагалось высказаться по поводу места ФДР в истории страны. По опросу в начале 1946 года «самый великий» из четырех президентов: Рузвельт – 39 процентов, Линкольн – 37, Вашингтон – 15, Вильсон – 5, не дали ответа 4 процента11. Опрос через десять лет, в 1956 году, дал примерно туже картину12.

В 1948 году профессор А. Шлезингер опросил на этот счет, 55 ведущих специалистов американской истории. Они выделили шесть «великих» президентов в таком порядке Линкольн, Вашингтон, Рузвельт, Вильсон, Джефферсон, Джексон13. Опрос через четырнадцать лет, в 1962 году: на этот раз 75 ученых-историков дали аналогичный ответ о месте ФДР14. Очень поучительно. Открывая первую кампанию по выборам в президенты, Рузвельт как-то заметил: «Судите обо мне по моим врагам». Профессор С. Браун, указав, что эти слова можно считать эпитафией ФДР, написал: «В конце жизни он не изменил бы ни одной буквы в них»15.

Кто они, враги? В 1970 году известный в масштабах штата Огайо 68-летний юрист С. Форд объяснял: «Самое худшее, что постигло нашу страну, – Франклин Д. Рузвельт. Он привел нас к катастрофе». Этот Форд, державший на столе в своей конторе револьвер, вместе с большим жюри возложил ответственность за убийство четырех студентов в Кентском университете 4 мая 1970 г. на демонстрантов, а не на расстрелявших их национальных гвардейцев. Он присовокупил: «Нашу проклятую страну не успокоить, если не приказать полиции стрелять и убивать. Я согласен с «обычным» мнением большинства в районе Кента: «почему гвардейцы не перестреляли их больше»16. Такие, как Форд, ничему не научились…

Конечно, такая точка зрения – редкость, но споры о ФДР продолжаются.

Среди критиков ФДР был президент США Джон Ф. Кеннеди.

Генезис более чем прохладного отношения молодого Дж Кеннеди к президенту Рузвельту – эхо распрей отца с ФДР. Во всяком случае, когда в апреле 1945 года Джозеф Кеннеди узнал о смерти Рузвельта, он не очень огорчился, доверительно написав одной из дочерей: «Это, несомненно, великое благо для страны». Со своей стороны, лейтенант флота Дж Кеннеди, по собственным словам, «совершенно не переживал случившееся».