Южный ветер - Норман Дуглас

Угрюмые осенние дни -- мокрые листья, низкое небо. Долгие зимы, проводимые в четырех стенах. Он вдруг увидел лица, лица из прошлого, лица стариков, бесконечную вереницу как никогда отчетливых лиц... бородатые и нечесанные собратья-монахи... дебоширы-послушники... паломники в Святую Землю... яркие праздничные одежды... реки водки, бесконечные песнопения и литании, огоньки священных лампадок, суровые иконы, с которых на тебя неотрывно смотрят чьи-то глаза... запах остывших жирных щей, потных тел, кожаных сапог и ладана. Святая Русь -- она проплыла перед его глазами, окутанная мягким полумраком. Потом Первое Откровение. Человеко-Бог.

Человеко-Бог. Эти слова откуда-то проникли в его сознание. Как странно они звучат. Человеко-Бог -- что бы это значило?

Внезапная перемена. Жизнь, полная блеска и интриг. Еда на золотых тарелках, искристые вина, смех. Бриллиантовый крест, дар императорской семьи в награду за верную службу. Все перед ним раболепствуют. Взятки так и сыпятся. И женщины -- множество женщин. Божественная жизнь! Ничего, кроме женщин...

Тьма. Что-то случилось, его отвезли в места, где не было ничего, кроме нескончаемых епитимий, порок, постов. Говорили, будто бы он согрешил. В чем там было дело? Плоть теплокровных скотов... Он поставил служение Господу превыше услужения земному властителю. За это его изгнали и предали на муку. А ныне он умирает -- умирает ради спасения рода людского. Отдает жизнь свою за грешников. Кто-то уже сделал что-то похожее. Кто же это был? Нет, не вспомнить. Люди, которые умеют читать-писать -- они такие вещи знают. Наверное, какой-нибудь святой; во всяком случае, не из его губернии родом -- потому что им ни разу не довелось встретиться и поговорить. Истинно русский человек, кто бы он ни был. Вот только имя его -- имя как-то все ускользало. У него всегда была хорошая память на лица и никудышная на имена.

Он чувствовал себя больным и подавленным. Так худо ему еще не бывало. Ему казалось, будто он начинает подгнивать снизу, как подгнивают под осенними дождями грибы в его родных лесах. Тело Мессии оставалось неподвижным, взгляд сполз с соломенного матрасика и уставился в пол. Когда же появится тот добрый господин со своей машинкой?

ГЛАВА XLVII

Относительно жизни и кончины Святой Евлалии, покровительницы непентинских моряков, мы имеем обширные сведения весьма достоверного характера.

Она родилась в 1712 году в глухой деревеньке испанской провинции Эстермадура. Рождение Святой сопровождалось небесными знамениями. Матери ее привиделся странный сон про морского змея, отец исцелился от подагрических болей, имевшийся в местной церкви образ Святого Иакова Компостелльского благосклонно улыбнулся в самый час ее появления на свет. В возрасте двух лет и одиннадцати месяцев она принесла обет непорочности. Сохранить дитя живым оказалось делом нелегким -она истязала свое тело самым безжалостным образом. Девочка отказывалась принимать пищу чаще, нежели раз в пять недель; целые месяцы кряду она оставалась недвижной, "подобно статуе"; носила под грубой одеждой металлические шипы, глубоко, как выяснилось после ее смерти, вошедшие в тело. Известно было, что она за всю свою жизнь не потратила на омовение ни капли воды, а нижнее платье меняла не чаще, нежели раз в год да и то лишь по настоянию ее исповедника, которому приходилось общаться с ней каждодневно. От тела ее исходил жар, невыносимый для человеческих рук. Часто впадая в прострацию, она при этом правильно говорила на шестидесяти девяти различных языках; на голове ее, "не имевшей, подобно яйцу, ни пятнышка", так и не выросло ни единого волоса. Она брала с собою в постель целые корзины морских ежей и -- в виде наказания за то, что она называла "многими грехами своими", -- заставляла себя пересчитывать червей, легионами кишевших в ее суровом одеяле, отделяя мужских особей от женских, затем перемешивая их и все начиная сначала. Святая скончалась в возрасте четырнадцати лет и двух месяцев. Мощи ее обрели розоватый оттенок и в течение двенадцати недель испускали сладостный аромат фиалок, совершая тем временем бесчисленные чудеса. При вскрытии обнаружилось, что на ее печени напечатлен портрет Святого Иакова Компостелльского.

Святая Евлалия объявилась слишком поздно, чтобы занять достойное ее место в "Древностях" монсиньора Перрелли или получить в дар от Доброго Герцога Альфреда какой-либо архитектурный памятник; слишком поздно -- и тут ей вне всякого сомнения повезло, -- чтобы стать жертвой оскорбительных выпадов отца Капоччио. Всякий, кто интересуется ее карьерой, может всего за шесть пенсов купить на Непенте биографию Святой, прекрасно написанную молодым каноником местного собора, доном Джиачинто Меллино. Биография содержит полный отчет о жизни Святой и о девятистах семидесяти двух совершенных ею чудесах, удостоверенных надежными свидетелями. Вследствие этого, нам нет нужды и далее распространяться о ней.

Само собой разумеется, что у мистера Эймза имелся экземпляр этого трактата. Будучи идеальным комментатором, он редко предавался размышлениям, его задача состояла в том, чтобы отыскивать и сводить воедино различные ссылки. Тем не менее, по поводу земного жития именно этой Святой он нередко говаривал, что "Есть вещи, коим поневоле дивишься". Успех, которым Святая пользовалась на Непенте, вызывал у него досадливое недоумение. Он знал местных моряков -- их натруженные руки, их скептицизм, их практичность. Почему они позаимствовали у испанцев культ Евлалии; почему выбрали в покровительницы страдальчески-слезливое ничтожество, столь непохожее на веселых богинь классической поры? В конце концов, он пришел к неуклюжему выводу, что в каждом южанине присутствует нечто от ребенка; что человек, сомневающийся в невероятном, сберегает свою доверчивость для невозможного; коротко говоря, что прозаическим мореплавателям Непенте свойственна, как и прочим людям, толика глупости, -- "что не приводит нас ни к каким особым открытиям", добавлял он.

Нынешнее празднество застало мистера Эймза счастливым сверх всякой меры. В руки ему попал новый памфлет, анонимный, высмеивающий Герцогиню, прием которой в лоно Католической церкви был назначен как раз на день Святой Евлалии. Памфлет, несший оскорбительное название "Окуновение Герцогини", был скорее всего сочинен каким-то зубоскалом из клуба "Альфа и Омега", не одобрявшим воду ни в каком виде, даже если она используется для крещения. Напечатанный втихомолку, пасквиль широко разошелся по острову -- кое-кто утверждал, что автором его является мистер Ричардс, высокочтимый вице-президент упомянутого заведения. То была непристойная, анти-католическая листовка, содержавшая вульгарные выпады личного порядка и попахивающая атеизмом. Герцогиня, прослышав о ней, -- на Непенте все выходит наружу, -- до того расстроилась, что решила отменить или во всяком случае отсрочить церемонию своего публичного обращения. Представители духовенства, горестно сожалевшие о занятой ею позиции, собрались на чрезвычайное совещание, где было решено, что в данном случае полумерами ограничиваться не следует. Они выделили кругленькую сумму, позволявшую выкупить зловредный пасквиль у его обладателей на предмет последующего уничтожения.