Вампир Лестат - Энн Райс

Когда много часов спустя я вышел на улицу, то увидел прячущегося в тени прекрасного бледного призрака – некое подобие юного французского путешественника, одетого в испачканную землей белую рубашку и коричневые кожаные башмаки. Лицо его скрывала надвинутая на глаза соломенная шляпа с широкими полями.

Я, конечно же, сразу узнал ее и вспомнил, что когда-то мы с нею очень любили друг друга, но на какое-то мгновение мне показалось, что я ее почти совсем не знаю или не в силах поверить, что это действительно она.

По-моему, я хотел сказать ей что-то обидное, чтобы ранить и оттолкнуть ее от себя. Но она приблизилась и пошла рядом со мной, и я промолчал. Я просто дал ей письмо, чтобы ничего не объяснять. Она прочла его и обняла меня, совсем как когда-то очень давно, и мы зашагали рядом по темным улицам.

Запах смерти и очагов, песка и верблюжьего навоза… Запахи Египта… Запахи страны, в которой ничего не менялось на протяжении вот уже шести тысячелетий.

– Могу я что-нибудь для тебя сделать, дорогой? – шепотом спросила она.

– Нет, ничего, – ответил я.

Я один виноват во всем. Я соблазнил его, сделал тем, кем он стал, а потом бросил там одного. Я заставил его свернуть с пути, который лежал перед ним, и тем самым изменил всю его жизнь. И во тьме неизвестности, лишенный собственной человеческой судьбы, он пришел к такому концу.

Позже она стояла и молча наблюдала, как я царапаю на стене древнего храма очередное послание Мариусу. Я рассказал ему о смерти Никола, скрипача из Театра вампиров, и старался при этом проникнуть в камень так же глубоко, как мастера Древнего Египта. Эпитафия Ники, веха на пути к забвению, которую никогда и никто не сможет прочесть.

Мне казалось странным видеть ее рядом с собой. Странно было, что она проводит возле меня час за часом.

– Ведь ты не собираешься вернуться во Францию? – спросила она наконец. – Ты не захочешь поехать туда из-за того, что он сделал?

– Ты говоришь о руках? О том, что он отрубил ему руки?

Она взглянула на меня, и лицо ее сделалось вдруг совершенно гладким, словно какое-то сильное потрясение лишило его всякого выражения. Но ведь она знала. Она читала письмо. Что же ее так потрясло? Быть может, тон, каким были сказаны мои слова?

– Ты думала, что я вернусь туда ради мести?

Она неуверенно кивнула. Она не хотела подсказывать мне эту мысль.

– Но как я могу? – сказал я. – Это будет чистейшим лицемерием. Ведь я оставил Ники на их попечение, предоставив им полную свободу действий.

Описать почти неуловимые изменения, происходившие с ее лицом, невозможно. Мне не нравилось видеть, что она столь сильно переживает. Это было так не похоже на нее.

– Тебе не кажется, что этот маленький демон действительно хотел помочь ему, когда… отрубил ему руки? Мне кажется, ему было очень нелегко принять такое решение, а ведь он мог поступить гораздо проще: ему ничего не стоило сразу сжечь Ники.

Она кивнула, но выглядела при этом очень несчастной и одновременно, как ни странно, была поистине прекрасна.

– Откровенно говоря, я тоже так считаю, – ответила она, – но я не думала, что ты согласишься со мной.

– О, я вполне законченное чудовище, чтобы понять это, – усмехнулся я. – Ты помнишь, что ты говорила мне много лет назад, еще до того, как мы сбежали из дома? Ты сказала мне это в тот день, когда он поднялся к нам вместе с торговцами, чтобы вручить мне красный плащ. Рассказала, что отец Ники так рассердился на него за то, что его сын стал играть на скрипке, что пообещал переломать ему руки. Тебе не кажется, что рано или поздно судьба все равно настигает нас? Не кажется ли тебе, что, даже будучи бессмертными, мы следуем тем путем, который был предначертан нам в смертной жизни? Ты только представь себе: предводитель общества отрубает ему руки!

В последующие ночи было ясно, что она не собирается оставлять меня одного. Я чувствовал, что из-за смерти Ники она готова следовать за мной куда угодно. Но то, что мы находились в Египте, тоже сыграло свою роль. Как никогда прежде, она была в восторге от древних памятников и руин.

Возможно, для того чтобы заслужить ее любовь, человечество должно было погибнуть шесть тысячелетий назад. Хорошо бы сказать ей об этом и тем самым слегка ее поддразнить, подумал я, но мысль промелькнула и тут же исчезла. Эти горы были достаточно древними, чтобы понравиться ей, а воды Нила с незапамятных времен текли в воображении человека.

Мы вместе поднимались на пирамиды, взбирались в объятия гигантских сфинксов. Пристально вглядывались в надписи на уцелевших фрагментах древних камней. Изучали мумии, которые можно было купить за гроши у местных воришек, старинные украшения, осколки глиняных и стеклянных сосудов. Опускали руки в воды Нила и смотрели, как пробегают между пальцами струи, вместе охотились на узких улочках Каира. Мы посещали бордели, где, удобно устроившись на мягких подушках, наблюдали, как танцуют юноши, и наслаждались звуками эротически возбуждающей музыки, которая на какое-то время заглушала даже постоянно звучащее в моей голове пение скрипки.

Иногда я вдруг вскакивал и тоже принимался исполнять какой-то дикий танец под экзотическую музыку, стараясь подражать изящным и полным гибкости движениям танцоров. Завывание рожков и пение лютней заставляли меня забыть обо всем на свете.

Габриэль спокойно сидела, улыбаясь мне из-под припорошенных землей полей соломенной шляпы. Мы практически не разговаривали друг с другом. По-прежнему сопровождая меня по ночам в моих блужданиях по Каиру, она оставалась не более чем холодной и жестокой красавицей с необыкновенно бледным лицом и испачканными землей щеками. В подпоясанном широким кожаным ремнем сюртуке, с заплетенными сзади в косу волосами, она двигалась с поистине королевским достоинством и характерной для вампиров легкостью и грацией. В темноте я видел, как светится кожа ее изящно очерченных скул и неясно розовеют нежные губы. Она была так прекрасна, и я с болью сознавал, что пройдет немного времени, и она вновь неизбежно исчезнет.

Однако она оставалась со мной даже тогда, когда я снял для себя небольшой, но богато украшенный дом, некогда принадлежавший одному из мамелюков, с прекрасными изразцовыми полами и изысканными, великолепной работы балдахинами, свисающими с потолков. Она даже помогала мне сажать бугенвиллеи, пальмы и другие тропические растения, пока мы не превратили двор в маленький уголок цветущих джунглей. По собственной инициативе она принесла клетки с яркими и нарядными канарейками, попугаями и зябликами.

Габриэль сочувственно кивала, когда я жаловался на отсутствие писем из Парижа и говорил, что неизвестность буквально сводит меня с ума, что я с нетерпением жду хоть каких-нибудь вестей из Франции.