Львы Аль-Рассана - Гай Гэвриел Кей

Он сделал глубокий вдох, прежде чем ответить ей. Поднял взгляд от толпы внизу в ночное небо. Там, среди звезд, сияла лишь одна луна, голубая.

Все еще находясь в ней, равномерно двигаясь в их общем ритме, Альвар снова опустил взгляд, от далеких огней в небе к более близким, зажженным смертными мужчинами и женщинами, чтобы прогнать темноту.

И увидел, как на противоположной стороне площади, между горящими на стене казармы факелами, падает вниз Родриго Бельмонте.

Он действительно сидел за письменным столом, а перед ним лежали пергамент, перья, стояли чернила и бокал темного вина у локтя. Он пытался придумать, что еще можно сказать — о новостях, советах, предчувствиях, необходимых делах.

Он был не из тех мужчин, которые могут писать жене о том, как им хотелось бы, чтобы она сейчас оказалась в этой спальне. Как он распустил бы ее волосы, прядку за прядкой, и обнял бы ее, прижал к себе после столь долгой разлуки. Позволил бы рукам бродить по ее телу, а потом, сняв с себя одежду, они могли бы…

Он не мог писать о подобных вещах. Тем не менее он мог о них думать — наказание своего рода. Мог сидеть ночью в одиночестве, в комнате наверху, и прислушиваться к звукам веселья, плывущим снизу в открытое окно, и мог мысленно представлять себе Миранду, и воображать, что она здесь, и слабеть от желания.

Много лет назад он дал обещание, и давал его снова и снова — больше себе, чем ей. Он был не из тех, кто нарушает обещания. Это было его определяющей чертой. «Мужчина приобретает честь, — думал Родриго Бельмонте, — и самоуважение, и, конечно, гордость на различных полях сражений». Сегодня, в Рагозе, он находился на одном из таких полей или парил над ним. Но об этом он Миранде тоже не написал.

Он снова взял перо, окунул его в чернила и приготовился продолжать: «Напишу пару слов мальчикам, — подумал он, — чтобы уйти от этих беспокойных мыслей».

Мальчики. Здесь тоже была любовь, острая, как меч; и еще страх и гордость. Теперь они уже стали почти мужчинами. Слишком быстро. Взять их с собой? Было бы так лучше? Он подумал о старом разбойнике Тарифе ибн Хассане, в той гремящей эхом долине. Коварный, свирепый гигант. Он думал о нем часто с того дня в Эмин ха'Назаре. У старика тоже двое сыновей. Он держал их при себе. Оба — прекрасные мужчины, способные и порядочные, один теперь лишился ноги, к несчастью. Но остался жив благодаря Джеане. Оба они уже не юноши. И уже видно, что ни один из них никогда не сможет выйти из широкой тени отца на собственный солнечный свет, не сможет отбрасывать собственную тень. Даже после смерти Тарифа. Это очевидно.

Поступит ли он так же с Фернаном и Диего?

Он осознал, что уже давно держит перо над гладким листом светлого пергамента. И ничего не пишет. Чернила высохли. Он снова положил перо.

В дверь постучали.

Позже, вспоминая об этих событиях, он понял, что именно его тогда слегка насторожило.

Он не слышал звука шагов. Люди из его отряда, которые заглянули бы к нему — как многие обещали или грозились сделать, — предупредили бы его, шумно поднимаясь по лестнице и проходя по коридору. Мувардийцы были слишком хорошо обучены бесшумному движению. Тишина пустыни, под ночными звездами.

Но все равно это послужило предостережением лишь отчасти, потому что он действительно ожидал, что к нему этой ночью придут его люди, принесут еще вина, расскажут о том, что творится на улицах. Он даже удивлялся, немного жалея себя: что их могло так задержать?

Поэтому он отпустил какую-то шутку в знак приветствия, отодвинул стул и встал, чтобы их впустить.

И дверь рывком распахнулась.

У него не было под рукой оружия: его меч и хлыст лежали в противоположном конце комнаты, у постели, где он их всегда держал. Чисто инстинктивно, повинуясь смутному сомнению, возникшему в глубине сознания, он отчаянно извернулся и избежал первого брошенного в него кинжала. Лезвие лишь задело его руку. Продолжая то же движение, он схватил со стола свечу и швырнул ее в лицо первого вбежавшего в комнату человека.

За ним были еще двое, это он успел увидеть. На меч надежды не было, ему до него не добраться.

Он услышал крик боли, но в это время он уже отвернулся. Перескочив через стол, в любую секунду ожидая получить нож в спину, Родриго Бельмонте прыгнул в открытое окно.

В окно четвертого этажа. Слишком высоко над землей, чтобы выжить после падения на землю.

Но он не собирался падать.

Лайн много лет назад показал ему один трюк. Когда Родриго ночевал в комнате на высоком этаже, в замке, во дворце, в казармах, он вбивал костыль в стену под окном и привязывал к нему веревку. Запасной выход. Он всегда нуждался в запасном выходе. Это дважды спасло ему жизнь. Один раз здесь, в Аль-Рассане, когда он сопровождал Раймундо в ссылке, второй — во время кампании в Халонье.

Он схватился за раму окна, когда пролетал в него, и воспользовался ею, чтобы развернуть свое тело туда, где, как он знал, находится веревка. Отпустил окно и потянулся к ней.

Веревки на месте не оказалось.

Родриго начал падать, скользя коленями по стене. Пока он стремительно летел вниз, борясь со слепой паникой, он осознал, что они, очевидно, заранее высмотрели расположение комнаты, пока он отсутствовал — обедал вместе со своим отрядом. Кто-то, обладающий очень острым зрением и искусно владеющий луком, пустил стрелу и перебил свернутую веревку.

Но выяснение этого обстоятельства ничуть не помогало остановить падение.

Его остановило другое: то, что Лайн Нунес, пользовавшийся привилегией возраста и ранга, занял угловую комнату прямо под ним и тоже прикрепил веревку у своего окна.

Они не потрудились перебить стрелой нижнюю веревку. В полете между луной и факелами Родриго, увидев летящее навстречу окно Лайна, протянул руку и нашел веревку, привязанную к костылю у окна.

Веревка ободрала ему ладони в клочья. Но выдержала, и он удержался на ней внизу, хотя чуть не вывихнул плечевые суставы. В конце концов, он повис, раскачиваясь, между двумя факелами на стене казармы, этажом выше заполненной народом площади. Кажется, никто этого не заметил. Или никто из тех, кто не следил за ним снизу. Кинжал, брошенный в Родриго с улицы, попал ему в левую руку. Тихо сманеврировать и попасть комнату второго этажа не было никаких шансов. Он отпустил веревку, в падении выдернув из руки кинжал. Сильно ударился при приземлении, тотчас же перекатился набок и таким образом избежал обрушившегося сверху удара меча.

Он снова перекатился по булыжникам, а потом вскочил и обернулся. Мувардиец с закутанным лицом возник перед ним. Родриго сделал обманное движение влево, потом рывок в другую сторону. Опустившийся меч прошел мимо и высек искры из камней. Родриго развернулся на месте, целясь кинжалом в затылок мувардийца. Клинок вонзился в шею. Нападавший застонал и рухнул. Родриго потянулся за его мечом. В это мгновение он должен был умереть. Несмотря на всю свою легендарную ловкость, гибкость и опыт, он должен был умереть, покинуть мир людей и встретиться со своим богом за солнечным диском.